Круиз с покойником - Галина Балычева
Все костюмы для капустника мы заранее взяли напрокат.
Понизу платье было густо обшито черными кружевными воланами, а сверху украшено стразами, от которых рябило в глазах. Во всем этом ужасе Лялька выглядела пошло, вульгарно и до невозможности сексапильно.
Не лучше выглядела и жена академика Прилугина, Елена Ужасная. Черные ажурные чулки в крупную сетку (это в шестьдесят-то лет), сильно декольтированный лиф, нарисованные красной помадой губы в пол-лица и большая черная мушка на левой щеке. Просто ужас какой-то!
Я тоже решила от них не отставать. Выбрав себе ядовито-зеленое платье с пышной юбкой, я декорировала его большой искусственной розой темно-вишневого, почти черного цвета, а на одну ногу нацепила розовую кружевную подвязку. Подвязок у нас было мало, и мы были вынуждены ими делиться. Кроме того, я намазала морковной помадой губы, а этот цвет мне категорически не идет, и сильно взбила свои и без того пышные волосы. Достигнутым результатом я была довольна. Такую красоту еще не в каждом борделе сыщешь.
Короче, когда шумной толпой мы ворвались в кают-компанию и стали резво отплясывать бессмертный танец салунов и варьете, мужская половина нашей компании пришла в неописуемый восторг.
Еще совсем недавно вполне приличные и интеллигентные люди начали вдруг кричать, улюлюкать и даже свистеть.
Мне кажется, они даже не признали в кошмарно размалеванных девицах своих жен.
И слава Богу. Иначе неизвестно, чем бы закончился наш вечер.
Вряд ли, к примеру, академику Прилугину понравилось, как его жена Елена Ивановна ужасно дрыгала «сетчатыми» ногами и непристойно взвизгивала.
Просто он в ее боевой раскраске не узнал и оттого остался доволен нашим выступлением.
Степка исправно прыгал впереди нас раненым козлом и по-прежнему ронял на пол цилиндр.
Короче, несмотря на некоторые огрехи, танец в нашем исполнении был принят на ура и еще больше раззадорил и без того уже «теплую» публику.
Короче, после нашего канкана всем захотелось танцев.
— Белый танец! — громко объявил доктор Никольский. — Дамы приглашают кавалеров! — И, подхватив под руку стоявшую подле него жену профессора Соламатина, толстую Евгению Матвеевну, закачался с ней в танце под обволакивающие звуки «Only you».
У меня за спиной кто-то хихикнул.
— Белый танец, а сам приглашает. — Рядом стоял дед Фира и многозначительно смотрел мне в глаза.
— Что? — не поняла я.
— Белый танец, говорю.
Я решила, что Фира хочет потанцевать и намекает, чтобы я его пригласила.
— Ты что, дедунь, потанцевать, что ли, хочешь? — спросила я. — Тогда я тебя приглашаю.
Фира скривился, давая понять, какая же я бестолковая.
— Да ты не меня пригласи, — прошипел он. — На что мне эти ваши танцы? Ты Димочку пригласи. — Он показал глазами на нашего Димку. — Вон он возле Кеши стоит.
Но пригласить Димочку я не успела, потому что его пригласила Елена Ужасная. Я видела, как они вместе с Аллочкой Переверзевой одновременно рыпнулись к нашему Димке. Но оказавшаяся более проворной Елена Ивановна выиграла у Аллочки целых полкорпуса и подскочила к Димке первой.
Теперь они медленно переминались с ноги на ногу рядом с другими танцующими парами.
— А Димка-то наш пользуется у дам повышенным спросом, — хихикнула я, кивая в сторону танцующих. — Ты видел, как они обе к нему кинулись?
— Кто? — спросил Фира.
— Ну жена Прилугина и эта отцова аспирантка, Аллочка.
— К кому? — опять не понял Фира. Он смотрел в другую сторону и, кажется, совсем меня не слушал.
Я проследила взглядом за тем, куда он смотрит, а он смотрел на входные двери, и стала невольной свидетельницей весьма неприглядной сцены.
В кают-компанию из коридора входили наш красавец капитан и слегка встрепанная и улыбающаяся Вероника.
Куда и зачем они ходили, об этом можно было только догадываться. И Кондраков, кажется, догадался. Он стремительно подошел к не ожидающей разборок жене, схватил ее за локоть и, ни слова не говоря, вывел обратно в коридор. Там, за стеклянными дверями, он, не откладывая дела в долгий ящик, тут же залепил жене пощечину и потащил ее дальше, очевидно, в каюту.
— О господи! — только и смогла вымолвить я. — Этого нам только не хватало.
Я оглянулась по сторонам. Кто-нибудь, кроме нас, видел эту сцену? Но кажется, никто ничего не заметил. Все продолжали бурно веселиться и не заметили потери двух участников торжества.
Впрочем, даже не двух, а трех. Потому что капитан тоже испарился из кают-компании в мгновение ока. Только что был здесь, и вот его уже нет. Впрочем, тут он, безусловно, поступил правильно. Пусть дама сама разбирается со своим мужем. А его дело — сторона.
Танцы сменяли один другой, а танцующие пары обменивались партнерами.
Отец попеременно танцевал то с мамой, то с тетей Марго, то с Альбиной Александровной. Ему очень хотелось побольше потанцевать с мамой, но тем не менее он всячески старался окружить вниманием и бывшую кондраковскую жену, и свою коллегу Альбину Александровну. Поэтому ему приходилось просто разрываться на части.
Лялька танцевала со всеми. Она была, как говорится, нарасхват. Еще бы такая красавица, да еще в таком платье.
Аллочка тоже не сидела у стенки и танцевала то с Кутузовым, то со Степкой, то еще с кем-то.
От меня же не отставал Климов. Он приглашал меня на каждый танец и при этом так крепко и нахально обнимал, что в результате я была просто вынуждена сказать, что устала и хочу отдохнуть.
Слава Богу, потом его зачем-то позвал Борька, и он на некоторое время исчез из гостиной.
К нам подошел Димка.
— А вы почему не танцуете? Ты почему не приглашаешь даму? — попенял он деду Фире и, обхватив меня за талию, повел на танцевальный пятачок.
Мы стали медленно раскачиваться между столиками и периодически сталкиваться с другими парами.
Было довольно душно и тесно — кают-компания явно не была рассчитана на танцевальные вечера.
Слава Богу, вскоре кому-то пришла в голову идея выйти на свежий воздух, и мы всей компанией передислоцировались на открытую палубу. Здесь было просторно и обдувал прохладный ветерок. Из динамиков лилась приятная музыка, и мы продолжали в обнимку топтаться на одном месте.
— У тебя когда отпуск заканчивается? — спросила я.
— Через неделю.
— Опять в Африку поедешь? Не надоела тебе жара?
— Надоела. И жара, и Африка. — Димка помолчал, а потом вдруг спросил: — А ты, говорят,
