Марвин Кей - Шерлок Холмс. Новые заметки доктора Ватсона

— Ну, — мягко заговорил я, — ваш друг смог разгадать загадку мертвых канареек?

— Ах, да! — как бы не придавая этому особого значения, отозвался он. — Я рассказал ему эту историю, но Холмс довольно резко отмахнулся от нее. Фактически он побранил меня за изложение проблемы без предоставления даже малейших доказательств. «Где эти коробки? — спросил он меня. — И эти мертвые птицы? Кто этот Пертви? Его имя звучит как чириканье — может, в этом есть связь, хотя я сомневаюсь…» Боюсь вас обидеть, но это были все его слова. Простите, приятель.

Я не смог скрыть своего разочарования. Оно тут же трансформировалось в обиду.

— Так это и есть ваш великий сыщик?! — ожесточившись, воскликнул я. — Тот, кто может судить о человеке по полям его шляпы?

— Ну, — улыбнулся доктор Ватсон, — может быть, если бы у Холмса была ваша шляпа, это как-то помогло ситуации.

— В таком случае, сэр, — надменно произнес я, — мистер Холмс может взять мою шляпу, если это того стоит. Посмотрим, сможет ли он вынуть из нее одного из своих пресловутых кроликов — или, может быть, мертвую канарейку!

Ватсон, казалось, был изумлен, когда я протянул ему ее — отличную шляпу фирмы «Смит и Робинсон», которая была у меня еще с молодости.

— И раз уж мистер Холмс так любит факты, — добавил я, — я также предоставлю ему детальный отчет обо всем, что произошло.

Именно этим я и занимался весь остаток вечера. Взяв ручку и бумагу, я в мельчайших подробностях описал каждую секунду моего кошмара, начиная с момента, когда меня разбудила миссис Моултон, и заканчивая последним появлением мертвой канарейки — это событие произошло как раз в ту самую ночь. Только теперь я не мог предоставить детективу оберточную бумагу и коробку, потому что мертвая птица лежала в верхнем кармане моего пиджака, когда я проснулся после очередного неурочного сна в кресле в зале клуба.

Я уже не удивился тому, что находился один в клубе в этот поздний час, ведь я так долго был сосредоточен на моих записях. Но проснуться с чувством, что что-то было не так, подняться с кресла, еще не зная о крошечной желтой головке, немного высунувшейся из кармана, — было поистине кошмаром наяву. Когда я все осознал, то сразу же вытряхнул это мертвое создание из своего кармана с криком отвращения и отбросил подальше, даже не задумываясь, как отреагирует бедная миссис Моултон, когда придет убирать. Практически раздавленный, я поднял свой стакан с бренди, но на дне было лишь несколько капель, поэтому я опустил его на стол.

Я передал мои записи доктору Ватсону, но тот сообщил, что снова планирует отсутствовать в клубе «Гиппократ» какое-то время. Когда я осведомился о своей шляпе и о том, знает ли теперь Шерлок Холмс мой рост, вес и профессию, несколько членов клуба подошли, чтобы услышать ответ Ватсона.

— Ну да, — сказал он. — Холмс знает, что вы терапевт, рост приблизительно пять футов десять дюймов, вес примерно двенадцать стоунов.[7]

— И как же он все это вычислил?

— Ну как — он спросил у меня, — ответил доктор Ватсон и расплылся в широкой улыбке, так как его ответ вызвал громкий хохот членов клуба.

Для меня вопрос был решен. На следующий день я сообщил председателю клуба, что отказываюсь от членства. Хватит с меня мертвых канареек и фантастических детективных историй! Тот ужин должен был стать прощальным в клубе, и тост, который я произнес с бокалом бренди в руках, был за расставание с моими проблемами. Я оставил сообщение для доктора Ватсона, попросив его отправить шляпу на мой домашний адрес, а также добавил, что теперь великому Шерлоку Холмсу нет надобности заниматься моей маленькой «проблемой одной трубки». Я сам ее решу, просто покинув это проблемное место.

Новость о моем уходе быстро распространилась по клубу, и я был удивлен, когда полдюжины членов клуба выразили сожаление по этому поводу, некоторые из них даже уговаривали меня остаться. Конечно, я не рассказал им истинную причину моего ухода. Даже швейцар и официант сожалели о моем решении, и я, признаться, почувствовал боль утраты, чего со мной не было, когда я покидал предыдущий клуб. В тот вечер на ужин я заказал отменного лосося — должен признать, что кухня в «Гиппократе» отличная, чего раньше я не замечал. Послеобеденный бренди тоже был высочайшего качества, и когда я откинулся на спинку моего любимого кресла, то осознал, что это было самое удобное место из всех мне известных. Я уже не удивился, когда, осушив стакан всего лишь наполовину, почувствовал, как мои глаза закрылись от удовольствия и я погрузился в долгожданный сон. Мне снилась жена, заботливо склонившаяся надо мной, я видел ее красивое лицо, она просила меня, чтобы я допил свой бренди и шел в постель. «Да», — с улыбкой сказал я ей и, едва проснувшись, потянулся за своим недопитым бренди, но какой-то человек в теплом пальто и войлочной кепке крикнул мне что-то, затем прошел через всю комнату и выбил стакан из моей руки; тот покатился по комнате, и в итоге хрусталь разбился, что было чересчур уж реальным, как для моего сна.

— Простите, лорд Пертви, — сказал мужчина. Его лицо с ястребиными чертами надвинулось на меня. — Я боялся, что в вашем стакане может находиться смертельный яд, возможно, древесный спирт. Один глоток сделал бы вас слепым или мертвым. Может быть, нам все же удастся определить содержимое по осколкам стакана, но гораздо важнее было спасти вашу жизнь.

— Кто вы, черт возьми? — выдохнул я.

— Меня зовут Шерлок Холмс, — ответил он. — Вы уже знакомы с моим другом Ватсоном, и я хочу извиниться за то, что не сразу уловил серьезность вашей проблемы. Ваша шляпа и детальный отчет, который вы дали доктору Ватсону, в итоге прояснили ситуацию.

— Моя шляпа? Вы это серьезно, сэр?

На его лице появилась хищная ухмылка.

— О нет, я не проследил историю всей вашей жизни! Мне известно только то, что вы в настоящее время проживаете в Кенсингтоне, недавно овдовели и скрываете свой королевский титул.

— Как вам удалось все это узнать? — спросил я.

— Это было элементарно, доктор. Сверху на шляпе был приличный слой штукатурки, а Кенсингтон — единственный район Лондона, где сейчас проводятся масштабные реконструкции. Тот факт, что вы не чистили свою шляпу уже несколько месяцев, говорит о неожиданной утрате заботливой женщины. И на случай, если вы не знали, — «Смит и Робинсон» всегда вышивает имя владельца под кожаной каймой шляпы. В вашем случае — «Его величество В. Д. Пертви».

— Я предпочитаю не использовать свой титул, — сказал я. — Мне кажется, это только отпугивает людей. Никому в клубе я не называл его.

— И тем не менее, — серьезно продолжил Холмс, — в ваших записях, где упоминается первая мертвая канарейка, вы указали, что миссис Моултон назвала вас «лорд Пертви», когда разбудила вас и сообщила о наличии картонной коробки. Откуда уборщице знать ваш титул, если вы от всех его скрываете?

— Действительно, — озадаченно произнес я. — Как же она узнала?

— Я отвечу вам, — сказал Холмс, снимая с себя теплое пальто и бросая его на спинку стула. — Это потому, что миссис Моултон узнала вашу фамилию! Это и вызвало у нее такие чувства, что она едва не убила вас.

— Но почему? — выдохнул я. — Что она имеет против меня?

— Мы могли лишь предполагать, пока не навестили ее сегодня. Как только мы увидели на двери написанную от руки табличку, мы поняли, что это и есть ваш шутник со смертью. На табличке значилось: «Тренированные канарейки».

— Тренированные? Они умеют что-то делать?

— Хм, петь, конечно. Нам стал понятен ее метод, когда миссис Моултон открыла дверь. Комната была заставлена дюжинами клеток, в которых было по меньшей мере около сотни желтых птиц, учивших друг друга петь свои, на мой взгляд, какофонические песни. Было очевидно, что миссис Моултон больше всего на свете обожала, даже боготворила этих маленьких чертят. Естественно, некоторые из этих крохотных созданий периодически умирали, и она хранила их тельца в качестве оружия мщения единственному оставшемуся в живых члену вашей семьи.

— Но что плохого сделали ей Пертви?

— Плохо сделали канарейкам, — сказал Шерлок Холмс. — Сотни птиц ваши предки отправляли в свои шахты, чтобы узнать, какова влажность угля, как это тогда называли. Но сейчас мы понимаем, что речь шла о наличии газа метана.

— О боже! — воскликнул я. — Но я никогда не слышал о подобных вещах. Я вообще ни разу в жизни не был в шахте!

— Птицам никто не хотел причинить вреда, вы же понимаете. Как правило, если они прекращали петь, это было знаком для шахтеров. Если птицы теряли сознание, те старались привести их в чувство… Тем не менее, я полагаю, если этот неуловимый, невидимый и смертельный газ все же присутствовал, то часть птиц все-таки умирала… Вот почему миссис Моултон жаждала мести! И когда она намекнула нам, что больше уже не будет мертвых канареек в клубе, я поспешил сюда, чтобы расстроить ее финальный замысел…