Кэрол Дуглас - Роковая женщина
– А звук от сглатывания? – не сдавалась Пинк.
– Повторяющийся звук, который барабанщик легко мог производить с помощью какого-нибудь механического устройства под столом. Крошка Тим с раннего детства выступал на сцене. С какой стати ему было нервничать на спиритическом сеансе? Артрит не мешал ему выполнять легкую работу, а Софи Диксон с радостью наняла бывшего коллегу, которому не повезло в жизни и которого она любила, еще когда он был ребенком. Откуда ей было знать тайную историю, из-за которой Тим сбился с пути?
– Но, – упорствовала репортерша, – каким образом он мог оставить отпечаток руки на портьере?
– Это произошло, когда он занимался подготовкой музыкальных эффектов, – незамедлительно ответил мистер Холмс. – Но в тот вечер он протянул дополнительную леску из конского волоса. Она удерживала верхнюю часть «эктоплазмы» в воздухе, в то время как он закручивал нижнюю часть вокруг шеи мисс Диксон. Призрачное освещение ее черт достигалось с помощью фосфора и луча спрятанной лампы, направленного только на лицо медиума. Благодаря яркому пятну света мрак вокруг него казался человеческому глазу еще чернее. Шея ясновидящей не была освещена, а на помощнике были капюшон с прорезями для глаз и черные перчатки. Таким образом он сливался с темнотой. Я посетил квартирную хозяйку Тима Флинна вместе с полицией и изъял эти предметы из его комнаты, вместе с флейтой и запасом конского волоса. Он привык бесшумно передвигаться по комнате, где проходил спиритический сеанс. Крики и стоны, характерные для «общения с духами», маскировали агонию медиума, которая быстро закончилась. Руки бывшего барабанщика, даже изуродованные артритом, очень сильны. Полагаю, Тим привык к боли, которую причиняет ему движение.
Пинк вернулась на свое место, сразу же умолкнув. Наверняка ненадолго, подумалось мне.
– Почему же он пришел сюда сегодня? – спросила Ирен. – Это вызов?
– Нет, это печаль.
Примадонна задумалась над ответом сыщика. Ей была ясна роль Мины в недавних убийствах, но сообщник безумной мстительницы оставался для нее загадкой.
– Вы считаете, что он выполнял приказы Мины, потому что всегда поклонялся ей издали? – предположила она.
– Да, – ответил мистер Холмс. – Тим делал все, чтобы угодить ей. И новость о ее трагической смерти опустошила его. – Мистер Холмс пристально посмотрел на молодого человека, взгляд которого был отсутствующим, а худое лицо вдруг постарело. – Ведь поминальный завтрак посвящен, наряду с жертвами убийств, и Вильгельмине. Для него это возможность впервые публично почтить память двух женщин, сестер-близнецов, владевших его душой. И вот еще что, – сказал он, повернувшись к Ирен. – Из-за того, что вы обнаружили тело Петунии в ванне, чуть не закончилась ваша карьера певицы. Вы в буквальном смысле потеряли голос. Подумайте о том, что испытал в тот день Тим, когда увидел вас над трупом своей возлюбленной. Уинифред покончила с собой, не вынеся их общего с возлюбленным позора. С того ужасного момента Флинн начал сходить с ума. Мине потребовалось на это гораздо больше времени, но у нее тогда еще были надежды на будущее.
Молодой человек извивался в железных руках двух дюжих нью-йоркских полицейских.
– Что вы знаете об этом?! – презрительно обратился он к Шерлоку Холмсу. Затем он перевел взгляд на Ирен. – А тебе не обязательно обсуждать меня в третьем лице, Рина, как будто меня здесь нет.
Примадонна сразу же ответила ему:
– Прости. Говорить об убийстве так тяжело, что порой проще дистанцироваться от преступника. Я же знала тебя с наших ранних лет, Тим. Почему ты убивал ради Мины?
– Я убивал не ради нее. Я убивал ради Уинифред и себя самого. Но в конечном счете у меня больше никого не осталось, кроме Мины.
Когда господа Конрой и Холли поставили несчастного убийцу прямо и завели ему руки за спину, чтобы надеть наручники, он застонал, так как от неестественного положения боль пронзила суставы.
– Вы не могли бы застегнуть ему наручники спереди? – спросила Ирен, видя, как он мучается. – Ведь он в любом случае не сможет сбежать от вас обоих.
У Тима появилась на лице гримаса облегчения, когда полицейские выполнили просьбу примадонны и, заведя ему руки вперед, защелкнули на запястьях тяжелые железные браслеты.
Мистер Холмс подтвердил слова Ирен:
– Теперь, когда Мина мертва, он никуда не убежит. Вообще-то я бы присматривал за ним в камере, чтобы он не наложил на себя руки.
– Вы правы, – с тоской обратился Тим к детективу. – Мне стало не для чего жить еще с тех пор, как Пэт убила себя и нашего ребенка вместе с собой.
– С тех самых пор? – воскликнула изумленная Ирен. – Но это же было тринадцать-четырнадцать лет назад. Ты страдал все эти годы?
– Для меня они пролетели как один миг. С момента самоубийства Уинифред вся моя жизнь вращалась вокруг ее смерти. Ты так кричала при виде ее тела, что потеряла голос, – а ведь для тебя она была всего лишь коллегой по сцене. Я же любил ее всем сердцем.
– Почему же вы не сбежали вдвоем? – с горечью спросила Ирен. Теперь, когда они вспоминали тот ужас, о котором никогда прежде не говорили, она страдала не меньше Тима. – Тогда никому не пришлось бы умирать, даже будущему младенцу.
– Ее матери нужны были свеженькие девушки, близняшки, чтобы приманивать джентльменов, ее великосветских друзей. Благополучие этой женщины зависело от девичьих чар, а Петуния начала их утрачивать.
– Значит, она практически торговала родными дочерьми? – ужаснулась моя подруга.
– Я не могу винить девушек, – пробормотал Тим. – Они были юные, как и мы с тобой тогда. Их манила светская жизнь. Нам с Пэт не следовало делать то, что мы сделали, но наша любовь была честнее того, с чем она сталкивалась на Пятой авеню. Один богатый старик намеревался на ней жениться. Ее мать всеми силами способствовала их браку. Даже сама Пэт смирилась. Она ничего у меня не просила. Не говорила, как ей плохо, не призналась в том, что хочет и в то же время не хочет нашего ребенка. Не советовалась со мной. А я желал появления этого ребенка. Желал быть с ней. Мина сказала, что когда мадам Рестелл сообщила Пэт, что уже поздно что-либо предпринимать, она ни с кем не говорила. Просто пришла домой и покончила с собой.
Ирен коснулась его закованной руки:
– Мне жаль, Тим. С тобой Уинифред было бы лучше.
– Она так не считала – во всяком случае, в тот ужасный миг.
– Тогда почему вы не уехали куда-нибудь и не забыли свою несчастную подругу? – спросил Шерлок Холмс, с интересом разглядывая Тима, словно чрезвычайно занятное говорящее насекомое.
Сыщик явно не знал, что это такое: потерять свою истинную любовь! Но… знаю ли я? Меня бросило в краску. Слава богу, никто не смотрел на меня во время допроса. Даже Пинк предпочла хранить молчание и делала записи, в то время как история Тима постепенно прояснялась при сочувственном участии Ирен.
– Когда Пэт умерла вот так… – Флинн покачал головой. Прямые светлые волосы растрепались, и он выглядел обычным долговязым мальчишкой, а не сумасшедшим убийцей. – Я не мог ничего поделать. Единственным человеком, который горевал вместе со мной, была ее сестра Вильгельмина, Незабудка, Мина – как бы она себя ни называла. Мы были рядом с самого раннего детства. – Он взглянул на Ирен. – Ты уходила к маэстро петь гаммы. А когда к тебе вернулся голос, ты, по-видимому, забыла все, что случилось с Пэт и со мной. И мы с Миной объединились.
Ирен сильно закусила губу. Я видела, что она корит себя. Но разве ее вина, что маэстро с помощью гипноза отнял у нее мучительное прошлое, разлучил с театральной семьей в столь критический момент? Поскольку прежние друзья не знали о страданиях Ирен и неестественной перемене сознания, то подумали, что она отвернулась от них и не хочет разделить с ними боль. Это заставило Мину ненавидеть ее еще сильнее, потому что некого было винить в смерти сестры, кроме Тима (частично) и их матери (полностью).
– Мы стали союзниками, – продолжал бывший барабанщик. – Мина была так похожа на Пэт. Просто копия. Гораздо позже она позволила мне…
Все присутствующие молча наблюдали развязку, которая так долго откладывалась. Никто из артистов не вымолвил ни слова; никто не спросил, что именно позволила Тиму Мина.
Даже я поняла, о чем он говорит. Сестра-близнец была живой копией его погибшей возлюбленной. Мина тоже обращалась к мадам Рестелл. Она потеряла первого младенца, а от второго отреклась, но потом отчаянно хотела вернуть. В конце концов, выяснилось, что у нее вообще не может быть детей.
Начав рассказывать, Тим уже не мог остановиться:
– Мина позволила мне… Старик хотел наследника. А она никак не могла родить ему ребенка. И тогда мы с ней… Но ничего не получилось. Тогда-то Мина и изменилась: теперь она знала, что дело в ней самой. А потом эта корреспондентка… вот она! – Он указал на Пинк, которая оторвалась от своих записей. Наверное, у нее душа ушла в пятки. – Именно она все испортила – пыталась что-то раскопать после смерти мистера Бишопа. Задавала вопросы о его смерти, о Рине… Мерлинде. О тебе. – Тим взглянул на Ирен, словно не узнавая ее. – Ты уехала. Так надолго. А потом вернулась, и я снова вспомнил Пэт… Мина совсем обезумела. Как будто именно ты отобрала у нее все – хотя жила она в достатке. Ну, не знаю… Она сказала мне, что женщины, которых мы знаем (когда мы были детьми, эти девушки были ненамного старше нас), обращались к мадам Рестелл. Дескать, они и посоветовали Пэт сходить к той ужасной женщине. А потом сказали ей… когда ничего не вышло… сказали, что горячая ванна… и она умерла в той ванне. Поэтому они тоже заслужили смерть. Они продолжали жить, а Пэт отняли у меня. Разве вы не понимаете? Мина понимала. И я сделал так, как хотела Мина. Ради Пэт.
