Джорджетт Хейер - Шаги в темноте. Убийство Адама Пенхаллоу (сборник)
Глава 12
Уже через сутки все семейство, за исключением старика Пенхаллоу, от души желало, чтобы Обри очутился где-нибудь подальше от Тревеллина. Увидев его по-женски длинные волнистые волосы, немыслимый галстук и такие же носки, близнецы очень похоже изобразили тошноту. Когда он вышел к ужину в тонкой шелковой рубашке и красно-коричневом бархатном смокинге, они дружно заметили, что таких нужно кастрировать. Если бы не присутствие женщин, они, вероятно, проверили бы эффективность этой меры на практике. В ответ Обри лишь очаровательно улыбнулся и попросил их не быть зверями. Когда они попытались завести разговор о конюшнях, он, взглянув на Чармин, начал рассказывать о своем ревю. После ужина закурил папиросу в длинном мундштуке и объявил, что сигары, которые курят его мужественные братцы, слишком крепки для интеллигентного человека.
– А чем мы займемся сейчас? – поинтересовался Обри. – Если бы пианино было настроено, в чем я сильно сомневаюсь, я бы вам сыграл что-нибудь. Или мы, как прошлый раз, набьемся в отцовскую комнату и будем там сидеть до одурения?
– Именно так и будет, – произнес Рэймонд. – И я бы не советовал тебе говорить в подобном тоне с отцом.
– Я вовсе не собираюсь сердить его! Ведь он будет рад увидеть своего малыша Обри. Я всегда считал себя любимчиком в семье. Чармин, золотко мое, могу ли я рассчитывать на капельку твоего китайского чая завтра утром?
– Я хотел бы побеседовать с тобой до того, как ты пойдешь к отцу, – бросил Рэймонд. – Пойдем ко мне в контору.
– А надо ли? – жалобно спросил Обри. – Я восхищаюсь тобой, но просто не знаю, о чем с тобой говорить. Мне всегда казалось, что ты меня недолюбливаешь, а это обескураживает чувствительные натуры, к которым я принадлежу.
Рэймонд молча направился в дальний конец дома, где находилась его контора.
– Неужели я его обидел? – неуверенно предположил Обри и послушно поплелся за братом.
Оказавшись в конторе, просто обставленной комнате, где сосредоточилось все управление поместьем, Рэймонд не стал тратить времени на вводную часть, а жестко и без прикрас изложил финансовое положение семьи. Обри извиняющимся тоном сообщил, что в денежных делах ничего не смыслит и все эти ренты для него лишь пустой звук.
– Не прикидывайся дурачком! – воскликнул Рэймонд. – Тебе достаточно понять одну простую вещь: твои запросы слишком велики для поместья. Не знаю, какие у тебя перспективы, но будем считать, что они неплохи. После смерти отца тебе отойдет небольшая часть капитала, а потом, клянусь, ты не получишь от меня ни пенни. Сейчас же отец волен сам решать, оплачивать твои долги или нет. Если послушает моего совета, то не оплатит.
– Надеюсь, он к твоему совету не прислушается, – усмехнулся Обри. – Не хочу оскорбить твои чувства, но ведь он никогда этого не делал, не правда ли?
– Если он и дальше будет сорить деньгами, придется отстранить его от управления поместьем, – мрачно заявил Рэймонд. – Скоро он начнет откалывать такие штуки, что даже старый дурак Лифтон поймет, что отец недееспособен. Когда этот день настанет, вы с Юджином и Ингрэмом останетесь без финансовой поддержки, к которой привыкли. И всей вашей компании придется искать работу!
– Я так и знал, что разговор с тобой будет мне неприятен, – вздохнул Обри. – Ты грубый и злой. Неудивительно, что отец хочет оставить меня здесь. Это имело бы смягчающее влияние на местные нравы.
Рэймонд исподлобья взглянул на него.
– Он сказал, что хочет поселить тебя здесь?
– Да, и вполне определенно! И если отец не заплатит мои долги, я буду вынужден тут остаться. А это нежелательно, поскольку местная атмосфера мне вредна.
– Продай своих лошадей!
– И это говорит Пенхаллоу! – потрясенно воскликнул Обри.
– Мне известно, что один из твоих жеребцов стоит триста гиней. Вероятно, и второй немногим дешевле. Не знаю, сколько ты задолжал…
– У меня с цифрами проблемы, но, думаю, пара сотен спасет меня.
– Ты живешь не по средствам, и этому пора положить конец, – заявил Рэймонд. – Никто тебе тут не обрадуется, а если отец и дальше будет швырять на тебя деньги, то я согласен терпеть тебя у себя под носом. Во всяком случае, дешевле обойдется!
– Благородная жертва! Я сочувствую тебе, Рэймонд! Мало того что ты терпишь здесь Юджина, который вряд ли когда-нибудь покинет дом, а теперь и меня собираешься повесить себе на шею? Какой героизм! Но только со мной у тебя выйдет осечка. Я не выношу этот дом – у меня на него аллергия.
– Тогда расплачивайся с долгами сам и умерь свои аппетиты! Старик сильно сдал и стал еще упрямее. Он вбил в свою дурную башку, что ты должен жить здесь, и если ты рассчитываешь, что отец заплатит твои долги и отпустит тебя на все четыре стороны, то разочарую тебя. Единственно, что ты можешь сделать, это продать своих лошадей, урезать расходы и не зависеть от отца. Это мой дружеский совет, и тебе лучше им воспользоваться.
– Не очень-то дружеский. Ты просто пытаешься избавиться от меня. Вообще-то, я был бы этому только рад, но не могу же я продать моих любимых лошадок и жить в нищете? Отец расстроится.
– Подумай над тем, что я сказал!
Они направились в спальню к отцу, где уже собралось семейство.
Здесь были почти все его дети, что, безусловно, льстило родительским чувствам Пенхаллоу. Комната была полна людей, и в ней стоял такой гвалт, что всякому, кто хотел быть услышанным, приходилось перекрикивать других. Пенхаллоу это не смущало, но Фейт выглядела совершенно измученной, а Вивьен, пытавшаяся читать книгу, заткнула уши. Сборищем руководил отец семейства, он, казалось, черпал энергию из своих детей. Вмешивался в беседу и громко возмущался отсутствием Ингрэма. Когда Рэймонд и Обри вошли в комнату, глаза его довольно заблестели, что не помешало ему немедленно обрушить на последнего град насмешек. Рэймонд его внимания не удостоился. Чармин, не зависевшая от отца, не вызывала у него особого интереса. Отпустив пару непристойных шуток по поводу ее манеры одеваться и дружбы с Лейлой Морпет, Пенхаллоу словно забыл о ее существовании. Фейт это показалось странным – ведь Чармин была копией своего отца. Она тоже стремилась доминировать над всеми, и в ее резком голосе и воинственно задранном подбородке угадывался его неистовый темперамент. Чармин, сумевшая заставить Сибиллу заварить ей китайский чай, а одну из горничных – начистить до блеска каминную решетку в Желтой гостиной, оставляла впечатление пронизывающего ветра, проносящегося по дому. Она раскритиковала все и всех, и, задержись тут подольше, все слуги и домочадцы ходили бы по струнке. Это была все та же девочка, которая с презрительной усмешкой спасла свою мачеху от разъяренных быков, и Фейт по-прежнему боялась ее острого языка.
Как и следовало ожидать, присутствующие вели нескончаемые споры, временами между ними вспыхивали ссоры, в которые вовлекалась вся компания, после чего неожиданно стихали. Пенхаллоу чувствовал себя в своей стихии и, казалось, ничуть не был утомлен шумом и склоками. Он постоянно напоминал о своем грядущем дне рождения, хвастался жизненной силой и обещал удивить всех. За вечер Адам накачался виски и пришел в состояние крайнего возбуждения: безудержное веселье сменялось вспышками гнева, он рассказывал анекдоты из своей молодости, сквернословил и впадал в слезливую сентиментальность.
Когда воспоминания отца приобрели непристойный характер, Чармин выскочила из комнаты, заявив, что там воняет, как в кабаке. Фейт не нашла в себе достаточной смелости последовать ее примеру и выжидающе посмотрела на Вивьен. Но на лице той было написано безразличие. Фейт сочла, что она свыклась с неизбежным или стала менее разборчивой.
– Похоже, утром отцу будет очень плохо, – позднее предположил Обри, забирая свою свечу из холла.
– Отнюдь, – отрезала Вивьен. – Просто будет не в духе. Это продолжается уже не один месяц.
– Каждый вечер? – ужаснулся Обри. – Какое счастье, что я тут не живу.
– Считай, что тебе повезло! – воскликнула Вивьен. – Здесь просто ад кромешный! Хуже не бывает! Он как гигантский осьминог – лежит и душит всех щупальцами!
Обри захихикал, а Вивьен, обдав его презрением, отправилась наверх.
Утром Пенхаллоу проснулся в весьма опасном неустойчивом настроении. Большую часть ночи он провел, строя пьяные планы относительно будущего своего многочисленного потомства. Все они были настолько безрассудны, что их вряд ли можно было воспринимать всерьез, однако их изложение привело Рэймонда в ярость. Отец вызвал его с утра пораньше, чтобы выразить удовольствие по поводу вчерашнего и дать ряд сумасбродных указаний, самым возмутительным из которых было желание обналичить очередной огромный чек.
– А куда, черт возьми, делись деньги, что ты снял неделю назад? – нахмурился сын.
– А тебе какое дело? – рявкнул Пенхаллоу, мгновенно закипая. – Еще не хватало, чтобы мои щенки требовали у меня отчета! Знай свое место, парень! Делай, что тебе велено!
