Луиза Пенни - Разные оттенки смерти

Он взял рецензию, пробежал ее взглядом, положил на стол и посмотрел на Лакост:

– Нам нужно вернуться в «Пресс».

Изабель Лакост помрачнела:

– Что угодно, только не это, шеф. Лучше пристрелите меня.

– Извини, – сказал он немного усталым голосом. – Я думаю, в этой мертвецкой отыщутся и другие тела.

– Что вы имеете в виду?

– Другие художники, чью карьеру разрушила Лилиан.

– Другие люди, перед которыми она извинялась, – покорно сказала Лакост, поднимаясь со стула. – Может быть, она пришла в дом к Кларе для того, чтобы повиниться не перед ней, а перед кем-то другим.

– Вы считаете, что Сюзанна Коутс не убивала Лилиан? – спросил Бовуар.

– Не знаю, – признал Гамаш. – Но я подозреваю, что если бы Сюзанна хотела ее убить, то сделала бы это раньше. И все же… – Гамаш помолчал. – Вы обратили внимание на ее реакцию, когда она говорила про рецензию?

– Она все еще злится, – сказала Лакост.

Гамаш кивнул:

– Она двадцать три года состоит в АА, стараясь забыть свои обиды, но так их и не преодолела. А вы можете себе представить человека, который и не пытался это делать? Градус его злости?

Бовуар взял рецензию, посмотрел на светящуюся радостью молодую женщину.

Что случалось, когда бывали перечеркнуты не только надежды, но и мечты и карьера? Вся жизнь? Но он, конечно, знал ответ на этот вопрос. Как и все они.

Ответ был прикноплен к стене у них за спиной.

Жан Ги Бовуар плеснул водой в лицо, ощутил ладонями щетину. Было половина третьего ночи, и он никак не мог уснуть. Он проснулся от боли и некоторое время лежал в кровати, надеясь, что она пройдет. Но она, конечно, не прошла.

И тогда он поднялся и пошел в ванную.

Он стоял, крутя головой так и эдак. Рассматривал свое отражение. На него смотрело изможденное лицо. С морщинами. Откровенные морщины у глаз и рта, причиной которых явно была не смешливость. Морщины между бровей. На лбу. Он потер щеки, пытаясь разгладить морщины. Но они никуда не уходили.

Бовуар приблизил лицо к зеркалу. В ярком свете лампы стало видно, что щетина седовата.

Он повернул голову. Седина появилась и на висках. Он присмотрелся – повсюду на голове стали появляться седые пряди. Когда же это случилось?

«Боже мой, – подумал он. – Неужели Анни видит это? Старика? Усталого и седого? Боже мой».

«Анни и Дэвид переживают трудные времена». Но слишком поздно.

Бовуар вернулся в спальню, сел на край кровати, уставился перед собой. Потом засунул руку под подушку, вытащил пузырек, снял крышку и вытряхнул таблетку. Она замерла на его ладони. Некоторое время он смотрел на нее затуманенным взглядом, потом сжал в кулаке. Наконец неторопливо разжал кулак и бросил таблетку в рот, проглотил, запил водой из стакана на прикроватной тумбочке.

Бовуар ждал. Ждал уже знакомых ощущений. И почувствовал, как боль медленно уходит. Но другая, более глубокая боль осталась.

Жан Ги Бовуар оделся, тихо вышел из гостиницы и исчез в ночи.

Почему он не заметил этого прежде?

Бовуар приблизил лицо к монитору, потрясенный увиденным. Он смотрел этот ролик сотни раз. Снова и снова. Он знал его до последнего кадра, снятого нашлемными камерами.

Как же он мог пропустить это?

Он нажал кнопку повтора и просмотрел еще раз.

Он видел себя на экране. Вот он целится в террориста. Но внезапно его отбрасывает назад. Ноги подкашиваются. Жан Ги увидел, как он падает на колени. А потом – лицом вниз на пол. Он помнил это.

Он видел грязный бетонный пол, устремившийся ему навстречу. И продолжал видеть грязь, уже ударившись о пол лицом.

А потом боль. Нестерпимая боль. Он схватился за живот, но боль была внутри.

Он услышал крик с экрана: «Жан Ги!» Гамаш с карабином в руке пробежал по простреливаемому участку, схватил его за спину бронежилета и потащил за стену.

Далее крупным планом Бовуар – он то приходит в сознание, то погружается в небытие. Гамаш говорит с ним, приказывает ему держаться. Перевязывает его, прижимает руку к ране, чтобы остановить кровь.

Он увидел кровь на лице шефа. Столько крови на его руках.

И тут Гамаш наклонился и сделал что-то, не предназначавшееся для посторонних глаз. Он поцеловал Жана Ги в лоб – так нежно, что это потрясало не меньше автоматного огня.

Потом Гамаш исчез.

Но Бовуара поразил не поцелуй. Его поразило то, что последовало за этим. Почему он не увидел этого раньше? Нет, он, конечно, видел, только воспринимал это иначе.

Гамаш оставил его.

Одного.

Умирать.

Бросил его одного умирать на грязном бетонном полу.

Бовуар снова и снова нажимал повтор. И каждый раз, естественно, происходило одно и то же.

Мирна была права. Его огорчало не то, что он не смог спасти Гамаша. Он был зол, потому что Гамаш не смог спасти его.

Жан Ги Бовуар был вне себя.

Арман Гамаш застонал и посмотрел на часы.

Двенадцать минут четвертого.

Его кровать в гостинице была удобной, одеяло окутывало его теплом, несмотря на прохладный воздух, задувавший через открытое окно и приносивший с собой откуда-то издалека уханье совы.

Он лежал в кровати, делая вид, что вот сейчас уснет.

Три восемнадцать.

Он теперь редко просыпался посреди ночи, но все же иногда это случалось.

Три двадцать две.

Три двадцать семь.

Он покорился ситуации. Встал, оделся и на цыпочках спустился по лестнице, надел куртку, шапочку и вышел из гостиницы. Воздух был прохладный, свежий, и замолчала даже сова.

Все замерло. Двигался только полицейский.

Гамаш медленно шел против часовой стрелки вокруг деревенского луга. В домах еще было темно, люди за окнами спали.

Три высокие сосны еле слышно шуршали иглами на ветерке.

Старший инспектор Гамаш шел размеренным шагом, сцепив пальцы за спиной. В голове становилось все яснее. Он не думал о деле. Он вообще старался ни о чем не думать. Просто дышал свежим ночным воздухом, наслаждался тишиной и покоем.

Он остановился в нескольких шагах от дома Клары и Питера, посмотрел через мост на оперативный штаб. Там горел свет. Не ярко. Едва заметно.

За окном было не то чтобы светло, а скорее не темно.

Гамаш подумал: Лакост? Нашла что-то и вернулась? Вполне могла дождаться утра.

Он перешел через мост, направляясь к зданию старого вокзала.

Заглянув через окно, увидел, что этот свет – мерцание монитора. Кто-то в темноте сидел перед компьютером.

Он не мог разглядеть кто. Вроде бы мужчина, но сказать точно с такого расстояния и при таком освещении было трудно.

Пистолета при Гамаше не было. Он никогда не брал с собой оружия, разве что в случае крайней необходимости. Вместо пистолета он автоматически взял с прикроватной тумбочки очки. Куда бы он ни шел, обязательно засовывал в карман очки. На его взгляд, они были куда полезнее и мощнее любого оружия. Впрочем, приходилось признать, что сейчас проку от них было мало. Гамаш прикинул, не вернуться ли ему и не поднять ли Бовуара, но решил этого не делать. Кто бы здесь ни находился, к его возвращению он исчезнет.

Старший инспектор тронул ручку – дверь была не заперта, и он открыл ее. Дверь заскрипела, и Гамаш затаил дыхание, но фигура перед монитором не шелохнулась. Человек, казалось, был прикован к месту.

Наконец Гамаш открыл дверь достаточно, чтобы войти. Оказавшись внутри, он огляделся. Пришел ли незваный гость один или их несколько?

Он оглядел темные углы, но не заметил там никакого движения.

Старший инспектор сделал еще несколько шагов, готовясь к противостоянию с человеком, сидящим перед монитором.

Потом он увидел картинку на мониторе. Мелькающие в темноте образы. Агенты полиции с автоматическим оружием бегут по заброшенной фабрике. На глазах Гамаша ранили Бовуара. Бовуар упал. И потом Гамаш увидел себя – как он бежит по гулкому помещению к раненому.

Тот, кто сидел перед экраном, смотрел украденное видео. Со спины Гамаш видел, что у незнакомца за столом короткая стрижка, худощавое сложение. Только это и мог увидеть Гамаш.

Мелькают фигуры на экране. Гамаш увидел, как склоняется над Бовуаром. Перевязывает его.

Гамашу было не по силам смотреть это, но человек перед монитором был просто загипнотизирован. Он не шевелился. До этого момента. В тот момент, когда Гамаш на видео оставил Бовуара, правая рука незнакомца шевельнулась, и образы на экране замелькали.

В обратном направлении – к началу.

И операция началась снова.

Гамаш подошел ближе, и с каждым шагом его уверенность росла, как и неприятное ощущение тошноты.

– Жан Ги?

Бовуар чуть не упал со стула. Он схватил мышку, попытался кликнуть. Остановить, прервать, закрыть файл. Но было поздно. Слишком поздно.

– Что ты делаешь? – спросил Гамаш, подходя к столу.

– Ничего.

– Ты смотришь это видео, – сказал Гамаш.

– Нет.

– Конечно смотришь.

Он подошел к своему столу и включил лампу. Жан Ги Бовуар сидел за своим компьютером и смотрел на шефа покрасневшими, осоловелыми глазами.