Луиза Пенни - Разные оттенки смерти
Нет, время и место заставляли ее быть начеку.
Мирна, Доминик и Клара сидели за травяным чаем с десертом. Они тихо разговаривали за столиком у сводчатого окна. В дальнем углу у камина расположились художники Норман и Полетт. За столиком напротив них сидела Сюзанна и составившие ей компанию главный судья Тьерри Пино и Брайан в драных джинсах и поношенной кожаной куртке.
Дени Фортен и Франсуа Маруа сидели за одним столиком, Фортен рассказывал какой-то анекдот, казавшийся ему смешным. Вид у Маруа был вежливый и чуть скучающий. Андре Кастонге нигде не было видно.
– Après toi[74], – пробормотал Бовуар агенту Лакост при входе в бистро.
Почти все обратили внимание на двух полицейских. Поначалу посетители посмотрели на них, улыбнулись и вернулись к своим разговорам. Но мгновение спустя некоторые снова подняли голову, почувствовав что-то необычное.
Мирна, Клара и Доминик замолчали, глядя на полицейских, – те шли между столиков, за которыми сразу же воцарялось молчание.
Они прошли мимо трех женщин.
Мимо торговцев картинами.
Остановились у столика, за которым сидели Норман и Полетт. Повернулись.
– Нужно поговорить, – сказала агент Лакост.
– Здесь? Сейчас?
– Нет, я думаю, мы найдем более приватное место. Как вы считаете? – С этими словами агент Лакост тихо положила фотокопию рецензии на круглый деревянный стол.
За столиком воцарилась мертвая тишина.
Если не считать стона Сюзанны:
– Ах, нет.
Старший инспектор Гамаш поднялся, когда они вошли, и приветствовал их так, будто это был его дом, а они – его почетные гости.
Но никого это не обмануло. Впрочем, он и не собирался их обманывать. Это была обычная вежливость – ничего более.
– Присядьте, пожалуйста. – Он показал на стол для совещаний.
– Объясните, в чем дело, – проговорил главный судья Тьерри Пино.
– Мадам, – произнес Гамаш, игнорируя Пино и указывая Сюзанне на стул. – Месье, – обратился он наконец к Тьерри и Брайану.
Главный судья и его татуированный, запирсингованный, бритоголовый спутник сели напротив Гамаша. Бовуар и Лакост сели по бокам от шефа.
– Не могли бы вы объяснить это? – обыденным тоном спросил старший инспектор и показал на копию рецензии из старого номера «Пресс», лежащую посреди стола, – остров между их противоборствующими континентами.
– Как объяснить? – спросила Сюзанна.
– Как вам будет угодно, – ответил Гамаш.
Он сидел спокойно, обхватив одну руку другой.
– Это допрос, месье Гамаш? – спросил главный судья.
– Если бы это был допрос, ни один из вас не сидел бы здесь с нами. – Гамаш перевел взгляд с Тьерри на Брайана. – Это разговор, месье Пино. Попытка понять некоторые несообразности.
– Старший инспектор имеет в виду ложь, – объяснил Бовуар.
– Вы зашли слишком далеко. – Пино обратился к Сюзанне: – Я советую тебе не отвечать ни на какие вопросы.
– Вы ее адвокат? – спросил Бовуар.
– Я юрист, – отрезал Пино. – И неплохой юрист. Можете называть это как угодно, но успокаивающий голос и вежливые слова не могут скрыть то, что вы пытаетесь сделать.
– А как называете это вы? – воскликнул Бовуар, повышая голос, как и судья.
– Вы пытаетесь загнать ее в угол. Запутать.
– Мы могли бы дождаться, когда она останется одна, и допросить ее, – сказал Бовуар. – Вы еще должны сказать спасибо, что вас впустили сюда.
– Хватит, – сказал Гамаш, подняв руку, хотя уже один его голос звучал вполне убедительно.
Оба замолчали с открытыми ртами, готовые к атаке.
– Достаточно. Я бы хотел поговорить с вами, ваша честь. Я думаю, мой инспектор выразился достаточно ясно.
Но прежде чем начать разговор с судьей, Гамаш отвел Бовуара в сторону и прошептал:
– Контролируй себя, инспектор. Хватит этих глупостей. – Он посмотрел в глаза Бовуару.
– Слушаюсь, шеф.
Бовуар отправился в туалет и снова уселся на унитаз. Тихо. Пытаясь начать контролировать себя. Потом он ополоснул лицо и руки, принял полтаблетки, посмотрел на себя в зеркало.
«У Анни с Дэвидом трудности, – прошептал он и почувствовал, как успокаивается. – У Анни с Дэвидом трудности». Боль в кишках стала униматься.
В оперативном штабе старший инспектор Гамаш и главный судья Пино отошли от остальных и остановились перед большой красной пожарной машиной.
– Ваш человек подходит слишком близко к красной черте, старший инспектор.
– Но он прав. Вы должны решить. Вы здесь в качестве адвоката Сюзанны Коутс или ее… – он помедлил, подбирая подходящее слово, – друга из АА.
– Я могу быть и тем и другим.
– Не можете, и вы это знаете. Вы главный судья. Решайте, сэр. Сейчас.
Арман Гамаш посмотрел в глаза судьи Пино. Главный судья был ошеломлен, он явно не ожидал, что ему будет брошен такой вызов.
– Я здесь как ее друг из АА. Как Тьерри П.
Такой ответ удивил Гамаша, и он не стал скрывать это.
– Вам эта роль кажется слабой, старший инспектор?
Гамаш ничего не ответил, но ему явно так и казалось.
Тьерри слегка улыбнулся, потом посерьезнел:
– Любой человек может защищать ее права, чтобы они не были нарушены. Я думаю, даже вы. Но вот чего вы не можете, так это не допустить ее сваливания к пьянству. Только другой алкоголик может поддержать ее в этом. Если она потеряет это, то потеряет все.
– Неужели все так хрупко? – спросил Гамаш.
– Хрупка не трезвость, коварна ее пагубная привычка. Я здесь, чтобы защитить ее от этой привычки. А вы можете защитить ее права.
– Вы доверяете мне в этом?
– Я доверяю. Но ваш инспектор? – Главный судья кивнул в сторону Бовуара, который как раз выходил из туалета. – Вы должны приглядывать за ним.
– Он один из старших офицеров отдела, – произнес Гамаш холодным тоном. – Ему не требуется никакого пригляда.
– Приглядывать необходимо за всеми.
У Гамаша от этих слов мурашки побежали по коже, он мог только удивляться этому человеку, наделенному такой властью. У него было немало талантов, но немало и недостатков. И снова Гамаш задал себе вопрос: а кто же опекун у главного судьи Пино? И что он нашептывает в это властное ухо?
– Месье Пино согласился быть другом из Анонимных алкоголиков для мадам Коутс и будет помогать ей в этой роли, – сказал старший инспектор, когда они снова сели за стол.
Лакост и Бовуар были удивлены, но ничего не сказали. Это облегчало их работу.
– Вы солгали нам, – повторил Бовуар, поднимая листок с копией рецензии. – Все неправильно цитировали эти слова, так? Говорили, что они были написаны о каком-то художнике, которого никто не мог вспомнить. Но это было написано не о художнике, а о художнице. О вас.
– Сюзанна, – предостерегающе сказал Тьерри и посмотрел на Гамаша. – Я прошу прощения. Но я не могу перестать быть юристом.
– Придется приложить побольше усилий, месье, – сказал Гамаш.
– И потом, – сказала Сюзанна, – предупреждать уже поздновато, вы так не думаете? – Она посмотрела на полицейских. – Главный судья уже есть, а теперь, похоже, я стала главным подозреваемым.
– Опять слишком много главных? – спросил Гамаш с печальной улыбкой.
– Слишком много, чтобы я чувствовала себя спокойно, – сказала Сюзанна. Она показала на лист бумаги и фыркнула. – Чертова рецензия. Мало того что тебя так оскорбили, так потом еще и неправильно цитировали. По крайней мере, могли бы исправить оскорбление.
Казалось, это скорее забавляло ее, чем сердило.
– Это сбило нас со следа, – признал Гамаш, ставя локти на стол. – Все говорили: «Он естествен…», тогда как в рецензии было: «Она естественна…»
– Как же вы догадались? – спросила Сюзанна.
– Мне помогло чтение книги АА, – сказал Гамаш, кивая на большую книгу, лежащую на столе. – Там для обозначения алкоголика используется местоимение «он», но очевидно, что многие из них – «она». На протяжении всего расследования совершалась эта ошибка. Если речь шла о поле того или иного лица, всюду говорилось «он», а не «она». Я понял, что это делается автоматически. Когда люди не могли вспомнить, о ком была написана рецензия, они просто говорили: «Он естествен во всех своих проявлениях…», тогда как на самом деле Лилиан писала о вас. Агенту Лакост все-таки удалось найти эту рецензию, похороненную в архиве «Пресс».
Все посмотрели на фотокопию рецензии. Нечто принесенное из мертвецкой. Похороненное вместе с другими мертвецами, но отнюдь не мертвое.
В газете была фотография Сюзанны, она узнавалась безошибочно, хотя ей на этом снимке было на двадцать пять лет меньше, чем теперь. Она с ухмылкой стояла перед одной из своих картин. Гордая. Возбужденная. Ее мечта наконец-то сбылась. Ее работы были замечены. Об этом свидетельствовала и рецензия в «Пресс».
Улыбка Сюзанны на фотографии никуда не исчезла, а с лица Сюзанны за столом – сошла, вместо нее появилось какое-то иное, чуть ли не мечтательное выражение.
