Гилберт Честертон - Сообразительный мистер Ридер. Воскрешение отца Брауна (сборник)
Отец Браун рассмеялся.
– Такое часто происходит между свидетелями, которые заверяют завещание, – сказал он. – Это говорит о том, что им ничего не перепало. Ну а что доктор Валантен? Я не сомневаюсь, что этот секретарь-всезнайка знал, как зовут доктора, лучше, чем сам доктор. Хотя даже доктор мог дать какую-нибудь информацию.
Фиеннс на миг задумался, а потом ответил:
– Доктор Валантен отнесся к этому довольно странно. Доктор – вообще довольно странный человек. Выглядит он ярко, но как-то необычно, по-иностранному. Он молод, но носит бороду, стриженную квадратом, а лицо у него очень бледное, ужасно бледное… и ужасно серьезное. В глазах – постоянно какое-то напряжение, как будто он не хочет носить очки, хотя ему это нужно, или он испытывает головную боль от малейшей мысли. Но внешне он вполне привлекателен и одевается всегда очень строго: цилиндр, черный костюм, в петлице – маленькая красная розетка. Правда, держится он прохладно и даже высокомерно и имеет привычку пристально смотреть на собеседника, что очень сбивает с толку. Так вот, когда его обвинили в том, что он поменял фамилию, он сначала замер, уставился перед собой, точно сфинкс, а потом усмехнулся и сказал, что вот у американцев-де не бывает таких фамилий, которые можно менять. Тут-то полковника и проняло. Он раскричался на доктора, наговорил ему всяких грубостей, и по большей части из-за того, что доктор намеревается в будущем стать членом его семьи. Но, если честно, я бы все это не стал держать в памяти, если бы не несколько слов, случайно услышанных позже, утром в день убийства. Не хочется мне много об этом распространяться, потому что они не были предназначены для посторонних ушей, и узнай кто-нибудь, что я вам об этом рассказываю, меня могут назвать шпионом и, попросту говоря, обвинить в том, что я их специально подслушал. Когда мы с двумя братьями и собакой подходили к главным воротам, я услышал тихие голоса и понял, что это доктор Валантен и мисс Дрюс ненадолго уединились в тени дома, в тихом уголке за рядом цветущих растений. Они громко шептались, иногда чуть ли не переходя на сдавленный крик. Короче говоря, свидание влюбленных закончилось ссорой. Произносились такие слова, которые вообще-то не принято передавать посторонним, но в данных печальных обстоятельствах я не имею права об этом умолчать. Несколько раз они заговорили об убийстве. Девушка, кажется, умоляла его не убивать кого-то или говорила, что подстрекательство не должно стать поводом для убийства. Согласитесь, о таком не часто разговаривают с джентльменом, который заглянул на чашечку чая.
– А известно ли вам, – спросил священник, – сильно ли рассердился доктор Валантен после той ссоры секретаря с полковником? Я имею в виду, когда свидетели подписывали завещание.
– О, он был и вполовину не так зол, как секретарь, – ответил Фиеннс. – Когда завещание подписали, секретарь ушел оттуда злой как черт.
– А теперь, – сказал отец Браун, – давайте поговорим о самом завещании.
– Полковник был очень богатым человеком, и завещание его было серьезным делом. Тогда Трейл не стал нам рассказывать, какие изменения были внесены в него, но недавно, точнее, не далее как этим утром, я услышал, что большая часть денег, которая раньше должна была отойти сыну, теперь достанется дочери. Я ведь уже рассказывал вам, что Дрюс жутко злился на моего приятеля Дональда из-за его легкомысленного образа жизни.
– Вопрос метода заслонил вопрос мотива, – задумчиво заметил отец Браун. – Получается, что именно в то время смерть полковника была выгодна мисс Дрюс.
– Боже правый! Да как же вы можете такое говорить?! – вскричал Фиеннс, уставившись на священника округлившимися глазами. – Вы что, в самом деле, предполагаете, будто…
– Она собирается выйти замуж за доктора Валантена? – прервал его отец Браун.
– Кое-кто возражает против этого брака, – сказал его друг. – Но в семье Дрюсов его уважают. Он прекрасный хирург и предан своему делу.
– Настолько, что, навещая девушку, захватывает с собой хирургические инструменты? Он ведь должен был пользоваться каким-нибудь ланцетом, а попасть домой за это время он не мог.
Фиеннс вскочил и впился глазами в священника.
– Вы предполагаете, что он мог тем же ланцетом…
Отец Браун покачал головой.
– Все эти предположения пока голословны, – промолвил он. – Сейчас главное понять, не кто совершил это убийство и чем, а как оно было совершено. Подозреваемых достаточно, орудий убийства – хоть отбавляй: булавки, ножницы, ланцеты. Но как кто-то попал в беседку? Как туда могла проникнуть та же булавка?
Говоря, он внимательно глядел в потолок, но когда были произнесены последние слова, брови его вздернулись, точно он увидел там какую-то необычную муху.
– Хорошо, и что же делать? – поинтересовался молодой человек. – У вас ведь богатый опыт. Что бы вы посоветовали?
– Боюсь, что вряд ли сейчас я вам буду полезен, – вздохнув, ответил отец Браун. – Я ничего не могу советовать, не побывав на месте, не повидав людей. В данный момент можно лишь продолжать следствие. Насколько я понимаю, ваш друг из индийской полиции сейчас ведет собственное расследование. Надо бы мне съездить туда и справиться, как идут дела. Посмотреть, чего он, как частный сыщик, стоит. Вполне вероятно, что он уже раскопал что-нибудь новое.
Когда его гости – двуногий и четвероногий – удалились, отец Браун взял ручку и вернулся к прерванному занятию, составлению плана курса лекций об энциклике Rerum Novarum[54]. Работа была объемной и потребовала многих переделок, поэтому спустя пару дней он все еще трудился над ней, когда в комнату, виляя хвостом, снова ворвался большой черный пес и запрыгнул к нему на колени, всячески выражая свою радость и волнение. Хозяин собаки, который показался вслед за ней, был взволнован не меньше, хоть и не разделял радости своего питомца. Волнение его было иного сорта, поскольку голубые глаза его вылезали из орбит, а лицо было бледным как мел.
– Вы мне посоветовали узнать, чем занимался Гарри Дрюс, – безо всякого вступления отрывисто сказал он. – Знаете, что он сделал? – Священник не ответил, поэтому молодой человек продолжил, раздельно выговаривая слова: – Он покончил с собой.
Губы отца Брауна лишь слегка пошевелились, и слова, слетевшие с них, не имели ничего общего ни с этим событием, ни с этим миром.
– Иногда вы меня пугаете! – сказал Фиеннс. – Вы что… ожидали этого?
– Я не отбрасывал этой возможности, – произнес отец Браун. – Поэтому и просил вас узнать, что он делал. Я надеялся, что вы не опоздаете.
– Я нашел его, – хриплым голосом начал рассказывать Фиеннс. – Никогда не видел ничего более отвратительного и жуткого. Я снова зашел в тот старый сад и буквально почувствовал, что что-то произошло. Что-то изменилось, уже после убийства. Цветы все так же обрамляли синими гроздьями темную дверь старой серой беседки, но я видел в них синих бесов, пляшущих у входа в черную пещеру, ведущую в подземный мир. Я осмотрелся по сторонам, все как будто оставалось на своих местах, но у меня появилось ощущение, будто само небо поменяло свои очертания. А потом я увидел. За живой изгородью сада на фоне моря всегда был виден Камень судьбы. Теперь его не было!
Отец Браун поднял голову и стал внимательно прислушиваться.
– Понимаете, это выглядело так, будто со своего места ушла гора, или Луна свалилась с неба, хотя я, конечно же, знал, насколько Камень неустойчив и что он мог в любую минуту упасть от малейшего прикосновения. Тут меня словно осенило, я как ветер помчался по садовой дорожке и дальше напрямик к тому месту, проломив живую изгородь, точно она была не прочнее паутины. Вообще-то изгородь эта не слишком прочная, хотя защищает не хуже стены из-за того, что такая ровная и так аккуратно подстрижена. На берегу я увидел огромную глыбу, рухнувшую со своего пьедестала, а под ней – несчастного Гарри Дрюса. Одна рука его была согнута и как будто обхватывала камень. Выглядело это так, словно он сам его на себя натащил. А рядом, на темном влажном песке, большими кривыми буквами он написал: «Камень судьбы пал на дурака».
– И все из-за завещания полковника, – заметил отец Браун. – Молодой человек поставил все на недовольство полковника Дональдом. Особенно после того, как дядя пригласил его к себе в тот же день, что и адвоката, и так тепло приветствовал. Иначе ему грозил полный крах, ведь он потерял работу в полиции и проигрался до нитки в Монте-Карло. И осознав, что убийство родственника было напрасным, свел счеты с жизнью.
– Погодите! – удивленно воскликнул Фиеннс. – Я не поспеваю за вашей мыслью.
– И, к слову, о завещании, – спокойным голосом продолжал священник. – Пока я не забыл, или пока мы не перешли к более серьезным вопросам. Мне кажется, у этой истории с изменением фамилии существует очень простое объяснение. Я, по-моему, раньше уже слышал обе фамилии. Этот доктор в действительности французский аристократ маркиз де Виллон. Но еще он – пламенный республиканец, поэтому отказался от титула и взял себе старую забытую родовую фамилию. «Европа десять дней гадала, кто такой гражданин Рикетти»[55].
