Силвер Элизабет - Обреченная
– Прошу тебя… ты нужна мне… И я ни о чем тебя не просил…
– Ты постоянно просился посмотреть мою квартиру, просил зайти к тебе в бар, простить тебя…
– Послушай…
– И во-вторых, ты недостаточно долго пробыл в моей жизни, чтобы предъявлять такие претензии. Те несколько минут, которые ты пробыл ее частью, ты только и делал, что просил одолжений. Ты вообще себя слышишь когда-нибудь?
– Пожалуйста! – тихо воскликнул он каким-то приглушенным паникой театральным шепотом. – Я не знаю, к кому еще обратиться.
– Это не моя проблема, – ответила я. – Пока.
Но я не бросила трубку. Я вцепилась в нее и прижала к уху в ожидании.
– Я не знаю, что делать, – сказал он наконец рассыпающимся голосом.
Я слушала его. Я не понимала, что нашло на меня в тот момент. Может, его прерывистое дыхание напомнило мне о том потерявшемся золотистом ретривере. Может, из-за того, что я слышала, как он вытирает край стакана тряпкой, которая не стиралась недели этак две.
– Не знаю, что и сказать тебе, Калеб, – произнесла я.
– Она беременна, – сказал он наконец. – Она беременна, и я не знаю, что с этим делать. Ты лучше всех должна понимать, каково это – иметь папашу вроде меня. Я не должен быть отцом. Я не должен… То есть… я… не могу…
– Перестань заикаться!
– Я бо… бо… я с ума схожу, Ноа!
– Ты взрослый мужчина. Ты и прежде совершал такие ошибки. Ну и реши дело так, как решал прежде. Смойся.
Отец дышал через нос, и я готова была поклясться, что он плакал. Каждый вздох клокотал соплями.
– Я не хочу больше бегать, – сказал он не задумываясь. – Веришь или нет, но я изменился.
Я услышала, как он глотает какую-то жидкость. Вода? Сок? Пиво?
– Где ты сейчас?
Где-то слабо звякнул колокольчик.
– Я в «Бар-Подвале», – ответил Калеб. – Ты не могла бы встретиться со мной здесь?
– Я мерзну. Я не выйду из дома.
Я держала сотовый в левой руке, откусывая заусенец с правого большого пальца. Он оторвался чуть дальше, чем нужно, и начал кровить. Маленькие речки потекли по складкам моей руки, как красные притоки.
– Пожалуйста, – сказал отец.
– Разве ты не готовишься к торжественной встрече Нового года вместе с Сарой или как там еще? – спросила я.
– Пожалуйста, – повторил он. – Ты нужна мне.
– Ну-ну, Калеб.
– Прошу тебя, Ноа!
Не знаю, может, надрыв в его голосе или какая-то дрожь заставили меня поверить, что ему и правда во всем мире больше не к кому обратиться. Я подождала немного – достаточно долго, чтобы он успел трижды стереть пот со лба – и сдалась.
– Ладно. Я иду.
Я схватила свою сумку, надела ее через плечо, как герлскаутский шарф, накинула сверху черную стеганую пуховку и дополнила наряд красным шарфом, красными перчатками и лиловой шапкой – все это благодаря моему новому доходу от Марлин. Все время, пока я лихорадочно одевалась, словно от этого зависела жизнь моего отца, в моей голове, как сигнал тревоги, звучал телефонный звонок. В моем подсознании выла сирена, как будто я заранее точно знала, что должно случиться. Как в кино, когда саундтрек со скрипичным тремоло предшествует очередному событию. Даже если саундтрек велит иначе, мы все же входим в темную комнату. И все равно говорим тем, кого любим, что сейчас вернемся. Все равно едем домой в одиночку, когда из-за грозы отключается все электричество.
Мой саундтрек звучал телефонным звонком у меня в голове, когда я выходила из дома. Он звучал, когда я села в метро и проехала до Жирард-стрит, где вышла на том самом углу, на котором впервые заметила человека-тень. После этого прошла несколько кварталов, пока не увидела висящие теннисные туфли и «Бар-Подвал». Буквы над входом по-прежнему были канареечно-желтыми, как и в тот день несколько месяцев назад, когда я бежала сюда.
Дверь была заперта, и на окне виднелась вывеска: «Извините, мы закрыты». Я постучала в дверь и заглянула в окно через щелочку в жалюзи, где была выломана одна планка. Мой отец одиноко сидел на стуле, дрожа и обхватив себя руками, словно в смирительной рубашке. Он не брился несколько дней. На его шраме волосы не росли, и на мгновение этот шрам показался мне негативом усиков Чарли Чаплина. Разрозненные образы фетиша моей мамочки времен моей начальной школы всплыли у меня в мозгу.
– Папа? – крикнула я сквозь стекло, постучав в дверь. – Эй?
Калеб поднял голову и бросился открывать.
– Ну что за хрень тут творится? – спросила я.
– Сядь. Пожалуйста, сядь.
Я не стала снимать куртку и сумку под ней. Мои глаза обшаривали бар. Он был безлюден, как всегда, но на этот раз такая пустота пугала.
– Идем. – Отец дернул меня за руку, пытаясь затащить меня в задний кабинет.
– Нет-нет-нет, – сказала я. – Я туда не пойду.
Но Калеб потянул сильнее.
– Я должен кое-что тебе показать. Потому и позвал тебя.
– Я думала, ты позвонил, потому что тебе нужно выплакаться, какой ты плохой папаша, и потому что ты понял, что вот-вот повторишь свою ошибку.
Отец кивнул и пробежал пальцами по щетине, но все равно продолжил тащить меня в ту комнату.
– Прекрати! – рявкнула я. – Кто знает, какая еще у тебя там контрабанда! Я не собираюсь перевозить наркотики.
Нервный смех вырвался из его груди, как неожиданно вылетает изо рта резинка.
– У тебя ровно одна минута, чтобы рассказать мне, зачем ты вытащил меня из теплой квартиры на мороз, – потребовала я.
– Ладно, ладно, – сказал Калеб, снова подняв руки в этом чертовом жесте отступления. Он подошел к бару и поднырнул под деревянную перегородку, вместо того чтобы открыть ее, а затем схватил пластиковую кружку. – Пиво? Кола?
– Кончай тянуть!
– Ноа, пожалуйста! – снова взмолился папа. – Это поможет мне успокоиться, когда я буду говорить. Так пива тебе или колы? Диетического чего-нибудь? У меня есть «Маунтин дью». Я знаю, ты любишь.
– Просто воды, – сказала я.
Отец налил мне пинту воды, подлез под бар, как под какую-то адскую конструкцию, и уселся за стол спиной к двери. Я села напротив. Если в бар заглянет какой-нибудь посетитель, он увидит только мои лицо и руки и не увидит ничего, что помогло бы ему идентифицировать моего соучастника.
– Я слетаю с катушек, – сказал Калеб уже раз в пятнадцатый. Он потел, капли пота стекали по его вискам и крыльям бугристого носа.
– Из-за ребенка? – уточнила я.
Он кивнул.
– Неужели? – Я рассмеялась. – Собираешься играть со мной в молчанку после всего? Не надо рассказывать мне о двенадцати шагах, или о смерти твоей матери, или о том, что я изменила твою жизнь.
Отец отвел взгляд.
– Шутишь, да?
– Тссс, – попросил он. – Пожалуйста, потише.
– Я не хочу иметь с этим дела, – сказала я и встала.
– Пойми, я не хочу, чтобы Сара родила этого ребенка.
– Это я поняла.
– Нет, ты не понимаешь, Ноа. Я и вправду не могу иметь этого ребенка. Я вправду изменился, понимаешь? Я завел этот бар. Я наладил отношения с тобой. Если у меня будет этот ребенок, я никогда не смогу стать тебе настоящим отцом.
– Мне кажется, что для этого немного поздновато, не так ли?
– Я серьезно.
Калеб посмотрел в сторону своего кабинета, а потом снова на меня. Изо рта у него исходил гнилостный запах, какого я никогда от него не чуяла. Он, наверное, влил в себя восемь, а то и девять стаканов пива.
– Найди другую причину. Я видела вас вместе. Я видела, как вы заходили в центр планирования семьи, и ты улыбался, – сказала я. – Вы оба казались счастливыми.
Калеб поскреб свой шрам. Глаза его плавали, словно он пытался сфокусироваться.
– Она хотела прервать беременность в тот день, но я отговорил ее. Она знала, что я не хочу ребенка.
– Придумай что-нибудь получше.
– Это правда, Ноа, – сказал отец. – Я клянусь.
Я посмотрела на тяжелую деревянную дверь его кабинета. Вокруг петель виднелись трещины.
– Чего ты от меня хочешь? – спросила я.
Калеб окинул бар взглядом, прежде чем встать.
– Посиди здесь, я вернусь через пару секунд.
Он пошел в свой кабинет и вернулся с пластиковым пакетиком.
– Ты что, и вправду теперь наркотики сбываешь?
Отец сел.
– Это «Ар-ю-четыреста восемьдесят шесть». Таблетки для аборта.
– Я знаю, что это такое. И зачем они тебе? Хочешь подсунуть своей девушке?
Папино лицо не изменилось.
– Все не так просто, Ноа.
– Я пошутила.
Калеб кивнул, давая мне время выбросить эту мысль из моего сознания.
– Это в самом деле не так просто, Ноа.
– Это Марлин Диксон тебя заставила? Это она дала тебе таблетки? – спросила я, надеясь, что это не так.
Отец не ответил, и я впервые пожелала, чтобы он был поразговорчивее. Я пожалела, что была так красноречива при нашей последней встрече с ней. Я много о чем пожалела в тот момент.
– Это она, так? – повторила я свой вопрос.
– Откуда ты… – зачастил папа, словно его только что осенило. Поздновато. Но, в конце концов, он таки увидел свет. – Ты знакома с Марлин?
