Джейн Лителл - Отнять всё
А потом, на четвертом месяце, я всерьез разболелась. Приступы головокружения, постоянная тошнота. Я стала бояться за ребенка. Врач, тоже обеспокоенный, сделал анализы. Это был наш семейный доктор, и я знала его уже много лет. В тот день он позвонил и попросил прийти как можно скорее, лучше не одной. Я сразу же подумала, что дело плохо. А когда увидела его лицо, поняла: мои страхи сбылись.
– Сядь, Хейя, – мягко сказал он.
– С ребенком все нормально?
– У нас плохие новости.
– Говорите! Как мой ребенок?
– Хейя, мне очень жаль, но у тебя наследственное заболевание.
– Не понимаю…
– Болезнь, которая в вашей семье…
Я все еще не понимала.
– У твоей бабушки Тани…
– У меня то же, что было у Тани?
– Боюсь, да.
Меня затрясло. Мысли в голове путались. Я вспомнила тот день в саду: яркое солнце, высокая трава, как она плакала – и ее похороны.
– Ее не смогли спасти…
Доктор был бледен.
– Мы теперь многое можем, Хейя.
– Мне только двадцать восемь, а вы говорите, что у меня смертельная болезнь?
– У тебя та же самая болезнь.
– Она умерла в сорок семь! – закричала я.
– У тебя, наверное, шок. Позвонить твоим родителям?
– Нет! Даже не смейте!
Я все еще дрожала.
– Но с ребенком-то все нормально?
Доктор не хотел говорить, однако пришлось. Мой ребенок был нежизнеспособен. Вот так он сказал – «нежизнеспособен». И нужно прервать беременность как можно скорее, потому что срок уже большой.
Помню Танины слова: «Не бойся, Хейя, милая. Слезы иногда нужны. Из них вырастает новая жизнь».
Новая жизнь? Я носила в себе новую жизнь, но вместе с ней носила и ген ее смерти. Он был во мне с самого начала, с самого рождения, был тогда в саду, был, когда я встретила Маркуса, и есть сейчас. И означало это, что нашего ребенка придется убить. В тот же день в кабинете у доктора я подписала согласие на аборт. И никто меня не поддержал, никому я не могла рассказать. Доктор упрашивал меня позвать родителей, – хотя бы посидеть рядом, когда я проснусь после наркоза. Эта минута, говорил он, самая тяжелая. Я не стала. Он давал мне сильные транквилизаторы, чтобы смягчить ужас того дня – и последующих дней.
Ну почему я не рассказала обо всем Маркусу, когда он стоял у меня на пороге и говорил, что больше мы не увидимся! Пусть бы знал: Билли – не первый его ребенок. Пусть бы знал о нашем бедном малыше, которого пришлось убить.
Людям казалось, что у меня есть все – внешность, слава, деньги, красивый возлюбленный. А у меня не было ничего. Только ген смерти жил во мне, ждал своего часа.
Кэти
Август
– В общем, я была полной дурой.
Дженни топталась по кухне; у нее на плече прикорнул Билли. Она поглаживала его по спинке, потом остановилась возле меня и сочувственно похлопала по руке.
– Хватит уже убиваться…
– Я-то думала, его большая тайна связана с политикой, а его тайной оказалась Хейя!
– Уснул. Пойду уложу и сделаю нам чаю.
Прошедшую ночь я провела практически без сна и все боялась, что Дженни услышит, как я хожу взад-вперед. Полы у нее деревянные и скрипят под ногами. Слышала она или нет, мне ничего не сказала. Я заставила себя лечь, только когда за шторами стало светлеть. Билли проснулся, и Дженни забрала его к себе, чтобы я могла поспать. Когда я проснулась, мне было уже не так тяжело. Маркус пока не объявлялся.
Дженни вернулась, поставила чайник и села рядом.
– Я вот все думала… То, что она работает у тебя в журнале – не простое совпадение. Когда она появилась?
– Я была тогда беременна, месяцев, наверное, пять или шесть. Она еще все поглядывала на мой живот во время собеседования.
– Боже ты мой…
– И я ее приняла! Собственно, мне больше понравился другой кандидат, мужчина с опытом работы. А Филип захотел взять ее. Мы с ним даже поспорили, а потом я уступила.
Дженни встала, заварила чай.
– А когда ты в первый раз сказала о ней Маркусу?
– Пытаюсь вспомнить… Он тогда еще не жил у меня. Как раз перед тем, как он переехал. Он как-то пришел к ужину, и я рассказала, что мы приняли на работу журналистку из Финляндии, и имя назвала – Хейя Ванхейнен.
– А он?
– Он – ничего. И уж точно не упоминал об их знакомстве! Меня тогда занимала моя беременность, все у нас шло хорошо. Много времени спустя я спросила, знает ли он, что она была известной телеведущей, и Маркус сказал – да, ею все восхищались. И замял разговор. Я решила, он не желает вообще вспоминать о Финляндии, а что все дело в Хейе, мне и в голову не пришло.
– Я про ее появление у вас в редакции. Вряд ли Маркус тут виноват. Для него это, наверное, было как гром среди ясного неба.
– Так почему он сразу мне не рассказал? Ведь это же настоящее предательство!
Дженни налила нам чаю, поставила на стол лимонное печенье. Чай у нее всегда крепкий.
– Он уехал из Финляндии семь лет назад. А она в Лондоне недавно, поэтому… непонятно. Зачем она приехала?
Мы принялись за чай.
Дженни сказала:
– Похоже, она хочет разрушить вашу семью. Узнала, где ты работаешь, и пришла к тебе.
– Думаешь, она меня преследует?
– Именно.
– Черт возьми! То-то мне от нее в последнее время не по себе… к тому же она крутится вокруг Филипа.
– Полагаю, она бешено ревнует. Некоторые женщины не способны отступить. Маркус, наверное, переживал, что она работает у тебя. Ну теперь, когда все открылось, вы хоть сможете поговорить.
Чай был ароматный, печенье нежное и вкусное; мне стало чуть легче.
– Они на том снимке такие влюбленные…
– Они были очень молоды.
– А у нас с ним такого никогда не было.
– Зато у вас есть другое.
– У нас ребенок, которого мы обожаем. Когда мы познакомились, я с ума по Маркусу сходила и так радовалась… А когда родился Билли, все стало иначе. Нам теперь уже не так хорошо вместе. А им – на том снимке – замечательно, они словно друг друга дополняют.
– Нельзя сдаваться. Не позволь ей разрушить твою семью. За Маркуса стоит побороться. – Дженни ласково похлопала меня по руке.
Она, конечно же, помнила, сколько я намучилась с Эдди. Ей хотелось, чтобы теперь все было хорошо.
– Я и не хочу с ним расставаться. Правда, не хочу. Но нельзя же скрывать такие обстоятельства! По дороге сюда он вдруг заявил, что лучше нам уехать из Лондона и поселиться в Корнуолле. Ни с того ни с сего! Оказывается, в Лондоне он как в клетке!
– Это из-за нее он как в клетке.
* * *После завтрака я пошла с Билли на детскую площадку. Погода поминутно менялась – то жарко, то прохладно.
В скверике было полно мам с малышами. Сцена такая идиллическая, что я почувствовала себя лишней.
Я все думала о том, сколько лет они пробыли вместе. Когда расстались? Когда он приехал в Лондон?
Я остановила коляску, разула Билли и посадила его в песочницу. Он с удовольствием елозил ножками и загребал горстями песок. Я показала ему, как набирать песок в ведерко. Потом опрокинула его – получился «куличик». Билли восторженно взвизгнул и мигом его раздавил.
Сидевший рядом мальчик постарше схватил пригоршню песка и бросил в Билли.
– Нельзя, Джонни. Не шали! – отругала его мама.
Мальчик опять швырнул. На этот раз песок насыпался Билли в волосы. Я его отряхнула, проверила – не попал ли в глаза.
– Я же сказала – нельзя, Джонни! – Мать довольно сильно шлепнула его по руке, и малыш заплакал. Мне стало неприятно.
– Он не нарочно, – попыталась я ее задобрить.
Кинув на меня негодующий взгляд, мамаша грубо подхватила сына и демонстративно направилась к качелям.
Неподалеку стояла Тина, разговаривая с молодым человеком, по-видимому, отцом Рори. У него были такие же темные курчавые волосы и такое же пухлое ангельское личико, как у сына. Он о чем-то спорил с Тиной, что-то ей втолковывал, а она сердито качала головой. Рори, сидя в коляске, пытался засунуть в рот погремушку и таращил на ссорящихся родителей огромные глаза. Наконец парень повернулся и зашагал прочь. Тина сникла. Нагнувшись, она забрала у Рори игрушку, аккуратно вытерла ему ротик. Потом заметила меня, и я ей помахала. Она покатила коляску к нам.
– Привет, – улыбнулась я.
– Привет.
Она достала Рори из коляски, сняла с него сандалики. Мальчик и сегодня был одет очень нарядно.
– Любит играть в песочнице, – вяло сказала Тина.
Она села на бортик рядом со мной. Я сделала еще один «куличик», теперь для двоих.
– Ты не против, если я закурю? – спросила она. – Хочу на днях бросить. Обычно при нем не курю, но сейчас мне нужно.
– Без вопросов. А можно тогда и мне одну?
– Конечно…
Она достала сигареты, протянула мне, поднесла зажигалку, потом сама закурила, глубоко затягиваясь.
– Я бросила, когда забеременела. А потом снова начала. Дома-то я не курю, из-за ребенка, – оправдывалась она.
Я не бралась за сигарету с тех пор, как рассталась с Эдди, но сейчас закурила с большим удовольствием. Глядя на малышей, мы обе постепенно успокоились.
