Энн Перри - Грехи волка
– Вот как!..
Начальник вокзала отворил дверь и отступил в сторону.
Мисс Лэттерли вошла. Первой, кого она увидела, была молодая женщина с роскошными каштановыми волосами, вьющимися, как у Айлиш, но не такими яркими – не цвета осенней листвы, а скорее песочными. Ее округлое лицо было миловидным, но не столь прекрасным и страстным, как у сестры. И хотя она была хороша собой, Эстер, после того как познакомилась с Айлиш, смогла увидеть в этой даме всего лишь тень сестры, ее бледное отражение. Если бы не нынешнее положение Гризельды и не терзающие ее тревоги, она, пожалуй, скорее, походила бы на Уну, только выглядела более живой и доверчивой.
Заговорила, однако, не она, а сопровождавший ее мужчина. Он был дюйма на три-четыре выше Гризельды, с худым лицом, глубоко посаженными глазами и привычкой кривить губы, отчего внимание первым делом привлекал его гладко выбритый рот.
– Вы – сиделка, которой поручили заботиться о миссис Фэррелайн в дороге? – осведомился он. – Прекрасно. В таком случае не объясните ли вы нам, что все это значит? Где миссис Фэррелайн? Почему нам приходится ждать здесь?
Медичка бросила взгляд в его сторону, дав тем самым понять, что расслышала вопрос, и обернулась к Гризельде:
– Я – Эстер Лэттерли, меня наняли сопровождать миссис Фэррелайн. К глубокому сожалению, мне приходится сообщить вам очень тяжелую весть. Вчера вечером она была в прекрасном настроении и казалась совершенно здоровой, но ночью во сне скончалась. Думаю, что она не страдала, поскольку даже не вскрикнула…
Миссис Мердок уставилась на нее непонимающим взглядом.
– Мама? – Она помотала головой. – Не понимаю, о чем вы говорите. Она ехала в Лондон, чтобы объяснить мне… Не знаю, что именно! Но она утверждала, что все будет хорошо! Это ее слова! Она же мне обещала! – Гризельда беспомощно взглянула на мужа.
Тот, не отвечая, опять обернулся к Эстер:
– Что вы такое говорите? Это не объяснение! Если вчера вечером миссис Фэррелайн была совершенно здорова, она просто не могла… – Он запнулся, подыскивая слово помягче. – Не может быть, чтобы ее не стало. Без всякой… О господи, я думал, вы – сиделка! Стоило нанимать сиделку, чтобы такое случилось! Вы хуже чем бесполезны!
– Минуточку, сэр, – рассудительно заговорил начальник вокзала. – Если досточтимая леди была уже в годах и у нее было больное сердце, она могла скончаться в любой момент. Слава богу, что ей не пришлось мучиться!
– Что значит – не пришлось мучиться? Она же мертва! – взорвался Коннел Мердок.
Его жена закрыла лицо руками и упала на стоявший рядом стул:
– Она не могла умереть! Она собиралась объяснить мне… Я этого не вынесу! Она обещала!
Коннел посмотрел на нее со смешанным выражением растерянности, гнева и беспомощности, а потом попытался ухватиться за спасительную соломинку:
– Пойдем, милая! Это, правда, так неожиданно, но нам и в самом деле остается благодарить бога, что она не страдала. Ничего не поделаешь!
Гризельда подняла на него полные ужаса глаза:
– Но ведь она не… И даже письма не оставила! Это же так важно! Я так никогда и не… Это ужасно! – Она опять закрыла лицо и разрыдалась.
Ее муж, словно не замечая мисс Лэттерли, обратился к начальнику вокзала:
– Понимаете, жена была так привязана к матери… Для нее это страшный удар.
– Вполне естественно, сэр, – согласился тот. – Как же иначе? Это каждому нелегко, тем более – такой чувствительной молодой леди.
Миссис Мердок внезапно поднялась.
– Я хочу ее видеть! – потребовала она, направляясь к дверям.
– Но, милая! – запротестовал супруг, схватив ее за плечо. – Это вовсе ни к чему! Тебе необходимо отдохнуть. В твоем положении…
– Но я должна! – Вырвавшись, женщина обернулась к Эстер, такая бледная, что веснушки у нее на щеках казались пятнышками грязи. Глаза ее горели:
– Что она вам сказала? Она должна была что-то передать мне! Что-то такое, из-за чего она собралась приехать! Что-то насчет меня! Она что-нибудь говорила?
– Только то, что намерена убедить вас в отсутствии каких-либо причин для беспокойства, – мягко ответила сиделка. – Она была в этом совершенно уверена. Вам совершенно не о чем волноваться.
– Но почему? Почему? – воскликнула Гризельда. Она протянула вперед руки, словно намеревалась схватить ее за плечи и встряхнуть, но не посмела. – Вы не ошибаетесь? Нет, она так не считала! Я знаю, она просто меня щадила…
– Не думаю, – убежденно отозвалась медсестра. – Насколько я успела узнать миссис Фэррелайн, она была не из тех людей, кто говорит что-либо только ради чьего-то спокойствия. Чем говорить неправду, она предпочла бы просто промолчать. Я в самом деле уверена, что, как бы вам сейчас ни было трудно, причин для беспокойства у вас нет.
– Вы уверены? – горячо воскликнула молодая дама. – Вы полагаете, мисс…
– Лэттерли. Да, полагаю.
– Пойдем, милая, – вмешался Коннел. – Сейчас не до этого. У нас так много дел. А тебе еще нужно написать домашним в Эдинбург. Нам предстоит столько хлопот…
Гризельда взглянула на него так, словно он заговорил на каком-то незнакомом языке:
– Что?
– Не волнуйся, дорогая. Я все сделаю сам. Я сейчас же им напишу и подробно расскажу все, что нам известно. Если отправить письмо сегодня, оно уйдет с вечерним поездом и завтра утром уже будет в Эдинбурге. Я постараюсь объяснить им, что все произошло внезапно и что она почти ничего не почувствовала. – Мужчина покачал головой. – Какой тяжелый для тебя день! Поедем домой, там мама о тебе позаботится. – При мысли о столь прекрасном выходе из трудного положения в его тоне послышалось облегчение. – Ты не должна забывать о своем… о своем здоровье. Тебе необходимо отдохнуть. Уверяю тебя, здесь нам больше делать нечего.
– Совершенно справедливо, мэм, – поспешно отозвался начальник вокзала. – Поезжайте с мужем. Он абсолютно прав, мэм.
Гризельда в сомнении жалобно взглянула на Эстер, но подчинилась.
Лэттерли проводила ее глазами и с болезненной грустью вспомнила слова Мэри о беспричинных тревогах дочери. Она словно вновь услыхала ее слегка ироничный голос. Сама миссис Фэррелайн, наверное, сумела бы убедительнее поговорить с этой нервной особой. Та, кажется, была больше потрясена тем, что некому теперь успокоить ее страхи о состоянии будущего ребенка, чем смертью матери. Или, быть может, этот страх был просто заметнее ее горя? В том положении, когда многие люди впадают в гнев – Эстер не раз приходилось сталкиваться с этим, – Гризельду обуял ужас. Беременность, особенно первая, часто сопровождается всякими причудливыми опасениями, обычно человеку несвойственными.
Но теперь миссис Мердок уже вышла, и добавлять что-либо ей в утешение было поздно. Может быть, потом мужу удастся найти подходящие слова…
Еще не меньше часа заняли пустые вопросы и столь же бессмысленные ответы, и лишь потом Эстер наконец позволили покинуть вокзал. Она по несколько раз пересказывала точные наставления, полученные ею в Эдинбурге, объясняла, как выглядела Мэри накануне вечером, уверяла, что никаких признаков плохого самочувствия заметно не было, – напротив, старая леди казалась весьма бодрой. Нет, сиделка не слышала ночью ничего необычного, и к тому же стук колес почти полностью заглушал все звуки. Да, без сомнения, она дала миссис Фэррелайн лекарство, одну дозу, как и было предписано. Другой флакончик уже был пуст.
Нет, она не знает причины смерти миссис Фэррелайн. Скорее всего, это болезнь сердца, которой она страдала. Нет, истории заболевания ей не рассказывали. Она не ухаживала за ней прежде, а лишь сопровождала ее в поездке и следила, чтобы та вовремя приняла лекарство или не выпила двойную дозу. Могло ли такое случиться? Нет, миссис Фэррелайн сама аптечку не открывала, она оставалась на том же месте, куда Эстер ее положила. К тому же Мэри не страдала ни слабоумием, ни старческим маразмом.
Наконец измученную переживаниями медсестру отпустили. Выйдя на улицу, она окликнула кэб и дала кучеру адрес Калландры Дэвьет. Девушка не раздумывала, удобно ли являться в дом в столь ранний час не-званой и в таком подавленном состоянии. Неодолимое желание очутиться в тепле и безопасности и услышать родной голос оказалось сильнее заботы о приличиях. Впрочем, Калландра уделяла им не особо много внимания, но все же эксцентричность и невоспитанность – вещи разные…
День был серый, дождливый и ветреный, но Эстер не замечала ничего вокруг. Ни мрачные улицы с закопченными стенами и мокрыми мостовыми, ни нарядные площади, усыпанные осенней листвой и полыхающие осенними красками, не трогали ее сознания.
– Приехали, мисс, – проговорил наконец кучер, заглядывая в окошко кэба.
– Что? – вздрогнула пассажирка.
– Приехали, говорю. Вылезать собираетесь или так и будете сидеть? Решайте. Мне работать надо.
– Разумеется, я не собираюсь здесь сидеть, – с горечью откликнулась мисс Лэттерли, пытаясь одной рукой открыть дверцу экипажа, а другой подхватывая свой саквояж. Выбравшись наружу, она поставила его на землю и, расплатившись с возницей, пожелала ему удачи. Кэб отъехал. Дождь припустил сильнее, и в выбоинах мостовой уже образовались лужи. Девушка взяла саквояж и поднялась на крыльцо. Господи, только бы Калландра оказалась дома, а не убежала куда-нибудь, по своему обыкновению! До этой минуты Эстер старалась не думать о такой возможности, но теперь это показалось ей настолько вероятным, что она даже замешкалась на ступеньках. Обувь ее промокла, подол был запачкан землей. Однако терять уже было нечего. Она нажала кнопку звонка и стала ждать.
