Энн Перри - Грехи волка
Грустный и ласковый взгляд Мэри блуждал где-то далеко, среди оживленных памятью картин.
– О да, Гектор был тогда капитаном, – кивнула она. – Из него получился лучший воин, чем из Хэмиша. Но он был младшим, и их отец сумел купить ему только чин капитана. Гектор не обладал таким изяществом и таким обаянием, как мой муж. Когда же война кончилась, именно Хэмиш проявил изобретательность и настойчивость. Это он основал Печатную компанию Фэррелайнов. – Излишне было добавлять, что, будучи старшим, он унаследовал и все семейное состояние. Это разумелось само собой.
– Его смерть была для вас большой потерей, – сказала Эстер.
Взгляд ее подопечной потух, и на лице появилось то официальное выражение, с каким принимают традиционные соболезнования.
– Да, конечно, – ответила она и выпрямилась. – Я тронута вашими словами. Но мы слишком увлеклись далеким прошлым. Мне бы хотелось послушать о том, что пришлось пережить вам. Вы когда-нибудь встречались с мисс Найтингейл? О ней тогда так много писали… Иногда создавалось впечатление, что ей уделяют больше внимания, чем самой королеве. Она и правда такая замечательная?
Почти на протяжении получаса Лэттерли, насколько могла красочно, описывала свою фронтовую жизнь. Она рассказывала Мэри о переживаниях и утратах, о своей неопытности и постоянном страхе, о мучительных зимних холодах и тяготах осады… Старая женщина внимательно слушала ее, прерывая только ради того, чтобы уточнить подробности, а иногда просто утвердительно кивала. Эстер описала жару и сиянье летнего дня, белые лодки в бухте, великолепие офицеров и их жен, сверкающие на солнце галуны, усталость, товарищество и шутки, она рассказала, как иногда не позволяла себе плакать, а порой не могла сдержать слез. А потом, ободряемая расспросами Мэри, девушка с юмором припомнила встреченных там людей – привлекательных и заслуживающих презрения, тех, кого любила и к кому испытывала отвращение. И все это время миссис Фэррелайн не сводила с нее внимательных ясных глаз, а поезд грохотал и трясся, сбавляя ход на подъемах и вновь набирая скорость. Они были совсем одни в маленьком освещенном лампой мирке, который под ритмичное постукивание колес мчался сквозь тьму, подступившую к самым окнам вагона. Им было тепло под мягкими пледами, их ноги на каменной грелке почти соприкасались…
Один раз поезд остановился, и сиделка со своей подопечной вместе вышли на пронзительный ночной воздух, не столько чтобы размять ноги, хотя и это было не лишним, сколько для того, чтобы воспользоваться станционными удобствами. Вернувшись в вагон, когда прозвучал свисток и паровоз выпустил струю пара, они опять закутались в пледы, и Мэри попросила Эстер продолжить рассказ.
Медсестра повиновалась. Сама того не желая, она теперь с увлечением заговорила о замыслах, кипевших в ней сразу после возвращения, о своем страстном желании реформировать больничное дело в Англии, исходя из полученного опыта. Пожилая дама улыбнулась, заинтересованная:
– Если вы скажете, что вам это удалось, я перестану вам верить.
– И правильно сделаете! Боюсь, я потерпела неудачу, потому что была слишком самоуверенной и действовала без разрешения. – Девушка не собиралась распространяться на эту тему. Не стоило так откровенничать с пациенткой, но эта женщина уже стала для нее больше, чем пациенткой, и слова сорвались с языка сами собо-й.
Миссис Фэррелайн весело рассмеялась:
– Браво! Если бы мы всегда дожидались разрешения, человек до сих пор не изобрел бы колесо. И что же вы предприняли?
– Предприняла?
Склонив голову немного набок, Мэри вопросительно взглянула на Эстер:
– Не будете же вы уверять меня, что восприняли поражение, как послушная девочка, и покорно отошли в сторонку? Неужели вы не пытались так или иначе бороться?
– Я… нет, – вздохнула мисс Лэттерли и заметила, что по лицу ее собеседницы пробежала тень разочарования. – Не пыталась, потому что мне пришлось вмешаться в другую борьбу, – поспешно добавила она. – За… справедливость другого рода.
В глазах Мэри вновь блеснул интерес:
– Да?
– Видите ли… Мне… – Почему ей так трудно рассказывать о том, как она помогала Монку? Ведь в сотрудничестве с полицией нет ничего позорного. – Я познакомилась с полицейским инспектором, который расследовал дело об убийстве одного армейского офицера, и казалось, что вот-вот произойдет ужасная судебная ошибка…
– И вы смогли предотвратить ее? – предположила старая леди. – А позже вы не возвращались к вопросу о больничной реформе?
– Я… – Эстер почувствовала, что мучительно краснеет. Перед ее глазами так отчетливо встало лицо Уильяма – скуластое, с темными глазами, – словно он сидел напротив.
– Позже возникли всякие другие дела, почти сразу, – пробормотала она. – И опять существовала угроза несправедливого приговора. Я помогала…
Легкая улыбка тронула губы Мэри:
– Понимаю. По крайней мере, догадываюсь. А потом еще одно дело, и еще? Каков он из себя, этот ваш полицейский?
– Он вовсе не мой! – с излишней горячностью воскликнула девушка.
– Не ваш? – не поверила миссис Фэррелайн, и в ее голосе прозвучала насмешка. – А разве вы не влюблены в него, моя дорогая? Расскажите мне, сколько ему лет, как он выглядит?
Медичка на мгновение усомнилась, стоит ли говорить, что Монк сам не знает своего возраста. В дорожной катастрофе он потерял память, которая стала понемногу возвращаться к нему лишь через много месяцев, почти через год. Это была слишком долгая история, и к тому же Лэттерли не была уверена, имеет ли право ее рассказывать.
– Я точно не знаю, – уклонилась она от ответа.
Мэри кивнула:
– А его внешность, манеры?
Эстер попыталась быть честной и беспристрастной, но это оказалось труднее, чем она ожидала. Уильям всегда вызывал в ней сложное чувство: она восхищалась его острым умом, смелостью и преданностью истине, но терпеть не могла его злости по отношению к тем, кого он подозревал в преступлении, и к товарищам по службе, если они оказывались чуть медлительнее его самого, не такими сообразительными или менее склонными к риску.
– Он достаточно грузный, – начала сиделка задумчиво, – пожалуй, высокий. Держится очень прямо и потому выглядит…
– Элегантным? – подсказала ее подопечная.
– Нет… то есть, пожалуй, да, но я не то хотела сказать. – До чего же глупо так спотыкаться на каждом слове! – Пожалуй, точнее всего назвать его гибким. Он некрасив. Лицо у него правильное, но настолько жесткое, что кажется… Я чуть не сказала: едва ли не высокомерным, но это неточно. Оно именно высокомерно. – Девушка глубоко вздохнула и продолжила прежде, чем Мэри успела перебить ее: – Манеры у него чудовищные. Он прекрасно одевается и тратит уйму денег на туалеты, потому что тщеславен. Говорит что думает, нисколько не заботясь о том, позволительно это или нет. А еще он нетерпим и не уважает авторитеты, как и тех, кто хоть немного менее талантлив, чем он сам. Но он не прощает несправедливости и добивается правды, чего бы это ему ни стоило.
– Совершенно исключительный человек, не так ли? – с интересом спросила миссис Фэррелайн. – И, кажется, вы неплохо его знаете. Он догадывается об этом?
– Монк? – удивилась Эстер. – Понятия не имею! Думаю, да. Мы не слишком церемонимся друг с другом.
– Как интересно! – В голосе Мэри не было ни малейшего сарказма, а только искренняя увлеченность. – А он влюблен в вас, этот Монк?
Медичка вспыхнула.
– Конечно, нет! – горячо возразила она, чувствуя, как у нее от этих слов перехватывает горло. В какой-то дурацкий момент ей показалось, что она сейчас заплачет. Вот было бы стыдно! И ужасно глупо. Она должна рассеять заблуждение, в котором, совершенно очевидно, пребывает ее старая пациентка.
– Мы иногда действовали как товарищи, потому что нас объединяла общая вера в справедливость и мы оба были готовы воевать с тем, что считали неправильным, – сказала мисс Лэттерли твердым голосом. – А если говорить о любви, то его не интересуют женщины вроде меня. Он предпочитает… – Она запнулась, поскольку воспоминание причинило ей боль… – женщин вроде моей невестки, Имоджен. Та и в самом деле очень хорошенькая, очень мягкая и умеет очаровывать, не прибегая к неуклюжей лести. Имоджен вызывает желание защитить ее. Правда, она не слишком умна.
– Понятно, – кивнула Мэри. – Каждая из нас хоть изредка встречала таких женщин. Стоит им улыбнуться мужчине, как тот сразу начинает казаться себе лучше, красивее и смелее, чем прежде.
– Верно!
– Значит, в том, что касается женщин, ваш Монк – дурак, – констатировала пожилая леди.
Эстер не нашлась, что ответить.
– Сама я предпочитаю людей вроде Оливера Рэтбоуна, – продолжала она, не вполне уверенная, насколько искренни ее слова. – Это замечательный адвокат…
– Без сомнения, хорошо воспитанный, – равнодушно подсказала Мэри. – Он респектабелен?
