Энн Перри - Грехи волка
Мэри радостно рассмеялась:
– До чего же необъяснимая вещь – память! Достаточно какой-то мелочи, чтобы перенести тебя в прошлое, казалось бы, давно забытое. – Она откинулась на диване, лицо ее прояснилось, а взгляд начал блуждать где-то далеко. – Знаете, я ведь родилась через год после падения Бастилии.
– Падения Бастилии? – удивилась сиделка. Миссис Фэррелайн не смотрела на нее, погруженная в воскресшие перед ней видения:
– Французская революция. Людовик Шестнадцатый, Мария-Антуанетта, Робеспьер…
– А! Ну да, конечно…
Но Мэри по-прежнему была занята своими мыслями:
– Какое это было время! Император держал под пятой всю Европу. – Голос ее прерывался и был едва слышен сквозь стук колес по рельсам. – Он был всего в двадцати милях, за проливом, и только флот отделял его войска от Англии – ну и, конечно, от Шотландии. – Ее губы тронула улыбка, а лицо, несмотря на морщины и седину, просветлело, словно прошедшие годы вдруг исчезли и в старом теле внезапно воскресла молодая женщина. – Помню наше тогдашнее настроение. Мы со дня на день ожидали вторжения. Все взоры были устремлены на восток. Мы все дежурили на береговом обрыве, готовые зажечь сигнальные огни, как только первый француз ступит на берег. Мужчины, женщины, дети по всему побережью были на страже, держа под рукой самодельное оружие. Мы все сражались бы до последнего, отражая вторжение.
Эстер сидела молча. На протяжении всей ее жизни Англии ничто не угрожало. Она могла представить, каково это – жить в страхе, что вражеские солдаты будут топтать твои улицы, жечь дома, разорять поля и фермы, но это была лишь воображаемая картина, не имеющая ничего общего с реальностью. Даже в самые худшие дни в Крыму, когда союзная армия терпела поражения, девушка знала, что сама Англия в безопасности, недосягаема и, если не считать небольших лишений, преимущественно бытовых, войной не затронута.
– Газеты печатали на него ужасные карикатуры. – Пожилая дама на мгновение улыбнулась шире, но сразу стала серьезной и даже вздрогнула. – Матери пугали непослушных детей тем, что их заберет «Бони». Они говорили, что он ест маленьких детей, а на картинках его изображали с огромным ртом, с ножом и вилкой в руках, с Европой на тарелке.
Поезд резко замедлил ход, преодолевая крутой подъем. Мужской голос прокричал что-то неразборчивое. Послышался свисток.
– Позже, когда у меня уже были собственные дети, – продолжала Мэри, – шаловливых ребятишек пугали рассказами о Берке и Хэйре. Странно, не правда ли, насколько более зловещими эти истории выглядят теперь? Двое ирландцев, начавших с продажи врачу трупов, на которых он обучал студентов анатомии, потом занявшихся разорением могил и кончивших убийством…
Поезд вновь начал набирать скорость. Миссис Фэррелайн с любопытством взглянула на Эстер:
– Почему убийство с целью расчленения трупов потрясает гораздо больше, чем убийство ради ограбления? Когда в двадцать девятом году все это открылось, Берка повесили. А Хэйра, представьте – нет! Насколько мне известно, он жив до сих пор! – Она вздрогнула. – Помню, много позже у нас таинственным образом исчезла служанка. Мы так никогда и не узнали, куда она девалась – скорее всего, удрала с каким-то дружком. Но все слуги были, конечно, убеждены, что ее похитили Берк и Хэйр и где-то разрезали на куски.
Женщина поплотнее завернулась в шаль, хотя в вагоне не стало холоднее, а ноги обеих путешественниц, уютно укрытые одеялами, покоились на грелке.
– Элестеру тогда было лет двенадцать. – Старая леди прикусила губу. – А Уне – семь. В этом возрасте дети охотно прислушиваются ко всяким страшным рассказам и уже понимают их смысл. Однажды поздним зимним вечером была ужасная буря. Я услышала гром и поднялась, чтобы взглянуть, все ли в порядке. Я нашла их обоих в комнате Уны, сидящими под одеялом, с горящей свечой. Мне сразу стало понятно, что произошло. У Элестера иногда случались кошмары. И он пришел к сестре в комнату, будто бы для того, чтобы проверить, не случилось ли с ней чего-либо, а на самом деле потому, что ему самому было спокойнее рядом с ней. Она тоже была напугана. Я до сих пор помню ее лицо, бледное, с широко открытыми глазами. И все же она, чтобы успокоить брата, объясняла ему, что Берка повесили и что он, без сомнения, мертв. – Мэри издала короткий сухой смешок. – Дочка описывала все в деталях – это она умела!
Медичка живо представила себе эту картину. Двое детей, сидящих рядом – причем каждый из них старается успокоить другого – и еле слышным шепотом рассказывающих страшные истории о похитителях трупов, о разорителях могил, о тайных убийствах в темной чаще и об окровавленном столе, на котором совершается расчленение. Такие воспоминания таятся в глубине, быть может, в подсознании, но они обладают живостью, которой лишены впечатления более поздние. У нее с братом Чарльзом таких моментов не было. Сколько Эстер себя помнила, он всегда был зазнайкой. Вот с Джеймсом у них были общие секреты и общие проделки. Но Джеймс погиб в Крыму.
– Простите, – прозвучал тихий голос миссис Фэррелайн, прервавший размышления девушки. – Я сказала что-то, что расстроило вас. – Это был не вопрос, а утверждение.
Мисс Лэттерли удивилась. Она не представляла, что Мэри так хорошо улавливает ее чувства и настроение.
– Наверное, не стоило начинать разговор о раскопанных могилах, – грустно проговорила пожилая леди.
– Вовсе нет! – заверила ее Эстер. – Просто рассказ о двух детях напомнил мне моего младшего брата. Старший с детства немного заносчив, а Джеймс был очень славным…
– Вы говорите о нем в прошедшем времени. Его… уже нет? – Тон Мэри вдруг стал мягким. Видимо, она хорошо знала цену потерям.
– Да. Он погиб в Крыму, – ответила Эстер.
– Простите. Нелепо говорить, что мне понятны ваши чувства, но это именно так. У меня брат был убит при Ватерлоо. – Миссис Фэррелайн четко выговорила это название, словно произнесла некое заклинание. В том поколении, к которому принадлежала ее сиделка, оно было мало кому известно, но мисс Лэттерли слишком часто слышала разговоры солдат об этом событии, и для нее название «Ватерлоо» прозвучало как выстрел. Это было величайшее сражение в истории Европы, конец империи, крушение мечты, начало нынешней эпохи… Люди всех наций сражались там до изнеможения, пока поле не покрылось ранеными и убитыми. Армии всей Европы, как писал лорд Байрон, «в одну кровавую сошли могилу».
Эстер подняла глаза и улыбнулась своей пациентке, чтобы показать, что хотя бы отчасти понимает безмерность этого события.
– Я тогда была в Брюсселе, – губы Мэри слегка дрогнули. – Мой муж служил в армии. Он был майором Королевских Серых…
Конца фразы девушка не расслышала. Сквозь грохот колес можно было уловить лишь отдельные слова, а в ее памяти сразу возник образ мужчины с портрета, яркая прядь волос и лицо, такое выразительное, производящее двойственное впечатление силы и уязвимости… Нетрудно было представить его: высокий, стройный, дьявольски элегантный в мундире, ночь напролет танцующий на каком-то брюссельском балу и прекрасно понимающий, что наутро он помчится в битву, где будут вершиться судьбы народов и откуда тысячи людей не вернутся, а еще большее число придет изувеченными. Медсестра вспомнила виденную где-то картину – Королевские Серые Шотландцы при Ватерлоо: ожесточенная схватка, ослепительно-белые кони с развевающимися гривами, пригнувшиеся к седлам окровавленные всадники, пыль и пороховой дым сражения, застилающие задний план.
– Он, должно быть, был очень красив! – возбужденно воскликнула она.
На лице Мэри отразилось удивление:
– Хэмиш? – Она негромко вздохнула. – О да! Да, он был красив. Кажется, это было в другой жизни, давным-давно – Ватерлоо. Я уже много лет не вспоминала об этом.
– Он вернулся из сражения невредимым? – без опаски спросила Эстер, зная, что муж ее подопечной всего восемь лет как умер, а сражение при Ватерлоо было сорок два года назад.
– Он получил несколько порезов и ушибов, но ни одной настоящей раны, – ответила миссис Фэррелайн. – А Гектору из мушкета ранили плечо и саблей рассекли ногу, но он довольно быстро оправился.
– Гектору? – переспросила Лэттерли. Хотя стоило ли так удивляться? Сорок два года назад Гектор Фэррелайн, естественно, был совсем не похож на того пьяницу, в которого он превратился теперь.
Грустный и ласковый взгляд Мэри блуждал где-то далеко, среди оживленных памятью картин.
– О да, Гектор был тогда капитаном, – кивнула она. – Из него получился лучший воин, чем из Хэмиша. Но он был младшим, и их отец сумел купить ему только чин капитана. Гектор не обладал таким изяществом и таким обаянием, как мой муж. Когда же война кончилась, именно Хэмиш проявил изобретательность и настойчивость. Это он основал Печатную компанию Фэррелайнов. – Излишне было добавлять, что, будучи старшим, он унаследовал и все семейное состояние. Это разумелось само собой.
