Михаил Рогожин - Супермодель в лучах смерти
Люба подставила свой бокал. Рука у нее слегка дрожала. Антигони еще раз крутанулась возле зеркала и уселась на диван, болтая в воздухе ногами.
— Не подходят твои кроссовки. Надену-ка я свои. Кто там разберет, — она быстро сбросила их и вытащила из шкафа свои, оказавшиеся намного шикарнее.
— Спросят, скажи Кабанюк подарил, — посоветовала Люба. — Вообще-то, остальные мной не интересуются. Там и без меня хватает, кем заниматься.
Она больше не стала пить шампанское. Голова и без того шла кругом. Одиночество уже подкрадывалось к ней со стороны балкона.
— Все, все, все… Жалко, что не водишь машину, а то довезла бы меня. В это время такси здесь редко проезжают. Район рабочий. Это тебе не на Плаке. Ничего, пройдусь немного пешком. Как раз в начале шестого буду в Пирее.
Антигони поцеловала Любу. Потрепала ее по щеке и, надев широкую соломенную шляпу, с сумкой в руке открыла дверь в маленький коридорчик.
— Не провожай, а то заблудишься! — и скрылась за дверью.
Люба долго стояла посреди комнаты. Прислушивалась. Ей почему-то казалось, что Антигони вернется. Но никаких шумов из-за двери не послышалось. Она вышла на балкон. Солнце еще не взобралось на небо, но оно уже поголубело, и звезды, действительно похожие на маленькие бриллианты, стали едва различимы. На соседних балконах царила сонная тишина. Люба закурила. Она с трудом понимала, что свершилось невероятное. Прошлая ее жизнь оказалась навсегда отрезанной от нее самой. Новый день она встретит в полном одиночестве. Но зато в какой заме-нательной квартире! С рюкзачком денег! И черт с ними со всеми. Пусть уплывают навсегда! Со временем она выучит язык, выйдет замуж за богатого грека, такого как Апостолос, и пришлет родителям в Ростов фотографии, на которых будет позировать на фоне собственной виллы!
Помечтав, Люба еще немного послонялась по комнатам и вместо того, чтобы заснуть, села на деревянную резную скамейку и заплакала.
Первые лучи солнца пробились сквозь щелочки между тентом и балконной дверью. Но они не сумели согреть съежившуюся от одиночества девчонку.
Глава двадцать первая
Эта последняя ночь в Афинах оказалась бессонной не только для Любы. Пия, воспользовавшись тем, что Апостолос устроил на вилле большую карточную игру, передала Егору через Татьяну приглашение навестить ее.
Предварительно она отпустила прислугу и согласилась на поездку Дженнифер с друзьями на острова. Вернувшись из ресторана, Пия, не переодеваясь, замерла возле окна, держа в руке стакан, наполненный виски. Она жаждала заметить свет фар подъезжающего такси. Егор получил подробную инструкцию, как ехать на холм Ликавитос в родительский дом Пии. Она не боялась принимать его здесь. Апостолос всегда ненавидел этот особняк, и именно поэтому он превратился для нее в место затворничества. Но оно подошло к концу. Пия постоянно возвращалась в мыслях к тем страданиям, которые из-за нее перенес Егор. Он был на волоске от смерти. Эта ужасная женщина чуть не замучила его…
Теперь Пию никакой гнев Апостолоса не мог остановить. Она окончательно решила связать свою жизнь с русским артистом, который будет носить ее на руках и вернет ей утраченную молодость, растоптанную Апостолосом и его девками.
Задумавшись, она чуть не проворонила такси. На улице хлопнула дверь, и при свете луны она узнала лысину Егора.
Он вошел очень настороженный. Глаза пытливо смотрели на Пию, и было непонятно, то ли он счастлив видеть ее, то ли выполняет ее просьбу. Но Пия уже все решила за него, поэтому не раздумывая повела его в комнату, усадила на канапэ и села рядом. Егор растерялся от богатства обстановки, от антиквариата, на дух не выносимого Апостолосом.
— Не нервничай, — принялась успокаивать его Пия. — Я позвала тебя в свой дом, потому что решила окончательно, что он станет и твоим. В нем я родилась, тут прожили счастливую жизнь мои родители. Видишь, над лестницей висят их портреты. И других родственников тоже. Но уже много лет в этом доме поселилось несчастье. Имя ему — Апостолос Ликидис. Нет, он здесь не живет. Лишь иногда появляется, чтобы оскорбить меня. Но после моей встречи с тобой ноги его больше здесь не будет… Ты понимаешь, о чем я говорю? — переспросила Пия, боясь, что ее английский слишком сложен для Егора.
Тот понимал с пятое на десятое, но одно усвоил сразу. Пия продолжает настаивать на женитьбе. Он долго размышлял на эту тему, пока вынужден был сидеть в одиночестве в своей каюте. И в принципе, честно перетряхнув свою жизнь, понял, что прошлая слава сегодня уже не греет его. Кино в России если не погибло вообще, то для него, уж точно, умерло. А что он умеет в жизни? Сниматься, немного снимать сам и произносить речи. Пожалуй, маловато. Пия — не женщина его мечты. Но уж точно лучше любой из московских шлюх, окружавших его.
— Апостолос будет против, — резонно ответил он.
— Это не твоя проблема! Мы сегодня расстанемся, и ты не подавай вида, что думаешь обо мне. Я остаюсь в Афинах. На корабле мне больше делать нечего. Пока господин Ликидис будет в плавании, я подам на развод. И приеду к тебе в Москву. Он не посмеет нам помешать…
Пия поставила стакан на столик и протянула руки к Егору. Тот отбросил все мысли, расчеты и страхи. В конце концов, богатство и любовь сами свалились на него, и он не менее Апостолоса достоин их.
Пия провела Егора через анфиладу комнат в свою спальню. Прежде чем переступить ее порог, серьезно предупредила Егора: «Сюда не входил еще ни один мужчина, включая моего мужа».
Егор улыбнулся. Он бывал в роскошных спальнях, но не в таких. Актерское самолюбие почувствовало удовлетворение от неожиданно полученной новой роли…
Граф, помня о просьбе Шкуратова, играл так, что Апостолос забыл обо всем на свете. Осторожный, скупой мэр Афин никак не хотел вставать, не отыгравшись. Периодически приходилось делать перерывы и прогуливаться возле круглого бассейна с небольшим островком в центре и лебедями, плававшими в зеленоватой воде. Филиппинцы в золотистых фраках разносили напитки.
Апостолос выглядел самым счастливым человеком, у которого дела идут отлично и здоровье позволяет наслаждаться жизнью. С мэром на вилле оказалась крупная, манерная женщина, говорившая по-русски. Но ею занялась Татьяна, и мужчины были предоставлены самим себе.
— Граф, — обратился к Павлу Апостолос, — мне Маркелов рассказал о предложении, сделанном вам по поводу Баден-Бадена. По-моему, оно имеет смысл. Неужели вы еще раздумываете? Я готов вложить свои деньги в реализацию этой идеи и сам частенько буду наезжать с друзьями, чтобы переброситься с вами в картишки. Вы, не отрываясь от своего любимого занятия, станете богатейшим человеком. И без всякого риска проиграть.
Павел понял, что Маркелов решил предпринять атаку, через Апостолоса. Ему предлагалось наплевать на собственную гордость и навсегда склонить голову перед деньгами Маркелова и Апостолоса. О, никто на него больше не будет покушаться. Наоборот, выставят охрану. Пылинки будут сдувать. И… презирать, как обычного служащего.
— Мне трудно отказываться, особенно когда вы заинтересованы в моей судьбе… — начал медленно он.
— Послушай, граф, что мы с тобой раскланиваемся, давай по-простому, по-нашему, — я навсегда твой друг. Мне ты симпатичен, и потому говори начистоту, что тебя смущает в предложении Маркелова?
Павел посмотрел в ту сторону, где под пышной пальмой Илья Сергеевич беседовал с дамами, и спокойно ответил:
— Сам Маркелов.
— Логично… — Апостолос принялся покусывать нижнюю губу. Потоптался на месте и, взяв его под руку, повел назад к столу. — Сегодня играем до утра!
Павел вздохнул и подумал, как хорошо было бы оказаться сейчас в своей каюте, услышать тихое, почти детское дыхание Любы и улечься рядом. Но тут же предупредил сам себя, что лучше идти играть, потому что именно сегодня, во время представления, ему показалось, что Люба взяла над ним верх, особенно когда прижалась к нему в темноте и попросила поцеловать ее.
Графу и впрямь незачем было торопиться на корабль. Как раз в тот момент, когда он вспомнил о Любе, из такси, подъехавшего к причалу, вышла Антигони. Она слегка нетрезвой походкой прошлась немного и повернула к трапу, возле которого дежурили пограничники. Один из них при виде ее вытянулся, заулыбался и сказал по-гречески своим друзьям:
— Ох, как бы я ей засадил… — и под общий смех обратился к Антигони: — Мадемуазель?
Та вспомнила совет Любы и вместо паспорта показала ему язык. Этого оказалось достаточно. Она без всяких препятствий поднялась по трапу и, стараясь не выдавать незнание корабля, пошла куда глаза глядят.
У лифта к ней подошел неизвестно откуда взявшийся Лавр. Антигони его сразу узнала.
— Где ты шляешься? — хмуро спросил он.
Гречанка предпочла не отвечать. Он преградил ей дорогу.
