Неле Нойхаус - Живые и мертвые
Боденштайн и Пия кивнули.
– Первое нарушение действующих законов в случае с Кирстен Штадлер заключалось в том, что тесты были проведены с недостаточным интервалом. Причиной была ее группа крови. При подготовке донора было установлено, что у нее нулевая группа, и это означало, что ее сердце подходит любому реципиенту.
– Совместимость группы крови! – воскликнула Пия. Это было именно то, что вот уже несколько дней вертелось у нее в голове, но она не могла ухватить эту мысль. Она вспомнила разговор с Хеннингом. На их с Ким вопрос, мог ли профессор Рудольф за деньги осуществлять трансплантацию органов, он объяснил, что именно при трансплантации сердца это очень проблематично из-за несовместимости групп крови. – Сердце нельзя пересаживать любому реципиенту, должны совпадать группы крови. А с А, В с В и так далее. Исключение составляет нулевая группа крови. Сердце донора с этой группой крови подходит любому реципиенту!
– Совершенно верно. – Каролина Альбрехт кивнула. – Нулевая группа крови была смертельным приговором для Кирстен Штадлер. С молчаливого согласия заведующего отделением реанимации по распоряжению моего отца были отключены все аппараты поддержания жизнедеятельности, и спустя час ее мозг из-за недостатка кислорода был окончательно и необратимо поврежден.
– Откуда вы это знаете? – поинтересовался Боденштайн.
– Случаю было угодно, чтобы позвонил упомянутый заведующий отделением реанимации, – объяснила Каролина Альбрехт. – Доктор Артур Яннинг хотел поговорить с моим отцом. Раньше они были близкими друзьями, но история с Кирстен Штадлер их рассорила. До этого уже была пара случаев, в которые он не вникал, но эта история переполнила чашу его терпения.
– Но почему ваш отец отдал такое распоряжение? – спросила Пия. – Это же убийство!
– Что такое убийство по сравнению с Нобелевской премией по медицине? – Каролина Альбрехт фыркнула. – Мировоззрению моего отца присущ цинизм. Я всегда восхищалась отцом за его мастерство, но им руководили совсем другие мотивы, нежели я предполагала. Возможно, он не один раз способствовал преждевременной смерти человека, чтобы воспользоваться его органами!
– Кирстен Штадлер должна была умереть, чтобы он имел возможность пересадить ее сердце сыну его друга Фрица Герке, – сказала Пия.
– Верно. – Каролина Альбрехт кивнула и глубоко вздохнула. Она, казалось, дошла до точки, находящейся далеко за пределами каких-либо ощущений, где можно было только продолжать расследование, какой бы страшной ни оказалась правда. – Но за этим, похоже, кроется нечто большее. Мой отец помог Максимилиану Герке не из чисто дружеских отношений, а потому что боялся, что фирма Герке «САНТЕКС» как спонсор его исследовательских проектов может прекратить финансирование.
Она хлопнула ладонью по одной из папок.
– Эти папки из дома Герке, – сказала она. – Я не знаю, что доказывают эти документы и доказывают ли они вообще что-нибудь. Здесь протоколы, документы, касающиеся трансплантаций, историй болезней пациентов, полная переписка между моим отцом, доктором Фуртвэнглером и Фрицем Герке.
– Что связывало Фуртвэнглера с вашим отцом? – спросила Пия.
– Он – гематолог. – Каролина Альбрехт пожала плечами. – Область его занятий – человеческая кровь. Они вместе с отцом проводили исследования в Кёльне. Какие именно – мне, к сожалению, неизвестно.
Боденштайн откашлялся.
– А почему вы думаете, что именно ваш отец убил Герке? После стольких лет?
– После того, как я сказала господину Герке об извещении о смерти, где был указан мотив убийцы, он начал звонить. Доктор Яннинг сказал, что в прошлую субботу вечером Герке очень долго разговаривал с ним и выложил ему все, что уже много лет лежало у него на душе. После этого Герке, похоже, был вне себя и позвонил моему отцу. – Каролина Альбрехт кивнула на смартфон. – Это тайный мобильник, который я нашла в его сейфе. Герке позвонил моему отцу в субботу вечером около 20 часов.
– Он поехал к нему, усыпил его хлороформом и вколол избыточную дозу инсулина, – продолжила Пия. – Потом он нашел все нужные документы, большинство из них сжег, а эти папки привез сюда. Для нас это должно было выглядеть так, будто Герке из-за отчаяния все уничтожил и после этого покончил с собой.
– И он этого чуть было не добился, – сказала Каролина Альбрехт приглушенным голосом и встала. Она подошла к окну и посмотрела в сад. – Мой отец из чистого тщеславия прошел по трупам. Даже по трупу моей матери.
Она скрестила руки на груди, глотнула воздух, но потом все же сдержала свои эмоции.
– За то, что он сделал моей матери, дочери и мне, он должен отправиться в ад, – воскликнула она. – Все горе, которое он приносит людям, не компенсируется тем добром, которое он, несомненно, тоже делает. И чем лучше я понимаю его намерения, тем яснее мне становится, что он никогда не видел за историями болезней судьбы, а только новые возможности для себя. Его сочувствие никогда не было искренним. Для него всегда были важны только признание, слава и честь. Надеюсь, что до конца своей жизни он будет сидеть в тюрьме.
На ее лице и в осанке отражались сильные душевные переживания, которые она подавляла благодаря своему достойному восхищения самообладанию. Гнев, боль, разочарование, печаль.
– Если мы сможем уличить его в убийстве Герке, то он на очень долгое время отправится за решетку, – сказал Боденштайн. – Но пока, к сожалению, у нас есть лишь подозрительные обстоятельства, которые умный адвокат превратит в пыль.
Каролина Альбрехт вернулась к столу, открыла свой обтянутый кожей ежедневник и вынула из него листок бумаги. Ее лицо дернулось.
– Я знаю, что должна была предоставить это вам, но я… я тем не менее сама занялась поиском, – сказала она тихо. – Вот адрес свидетеля, который видел моего отца, который в воскресенье в 0:35 выходил из дома Герке. Это сосед Герке. Он в этот поздний час выпускал в сад свою собаку. Он сумел очень точно описать моего отца. Так что наряду с этими документами и одеждой, пропахшей дымом, у вас будет достаточно доказательств.
* * *
– Чем занимался Рудольф? – гадала Пия, когда они сели в машину и Боденштайн включил двигатель. – Может быть, он пытался своими исследованиями преодолеть ограничения по группе крови?
– Мне это напоминает доктора Франкенштейна, – сказал Боденштайн скептически.
– Но это вполне вероятно! Почему тогда он работал с таким корифеем гематологии, как Фуртвэнглер? Хелен Штадлер могла докопаться до этого. Ее краткие тезисы явно касаются этой темы.
– Бурмейстер и Хаусманн – врачи, которые заинтересованы в том, чтобы Франкфуртская клиника неотложной помощи соответствовала самому высокому уровню медицинских исследований, – размышлял Боденштайн вслух. – Это невероятно повысило бы репутацию клиники и обернулось бы звонкой монетой. Но потом у Рудольфа возникли неприятности, и он вынужден был уйти из клиники. Основанием, видимо, послужила история с Кирстен Штадлер.
– А этот доктор Яннинг, который раньше был в дружеских отношениях с Рудольфом, решил облегчить душу перед Герке и рассказал ему всю правду, – сказала Пия. – Но тем не менее он значится в списке смертников Хелен и соответственно с большой долей вероятности и в списке снайпера. Почему?
– Потому что он, по их мнению, также был виновен, – ответил Боденштайн.
– Я сейчас позвоню Хаусманну и Яннингу! – Пия порылась в своем рюкзаке и нашла листок, на который записала номера телефонов.
– Будь осторожна, – предупредил Боденштайн. – У нас еще недостаточно информации, чтобы посвящать их в историю Рудольфа. Если они в курсе дела, значит, они соучастники преступления и могут замести следы.
– Но ведь они уже давно это сделали! – ответила Пия.
Сначала она набрала номер мобильного телефона профессора Хаусманна, который сразу ответил и откровенно признался, что ему уже сообщили о звонке Пии. Это ее не особенно обрадовало, но она на это рассчитывала. После нескольких формальных фраз она объяснила ему суть дела.
– Почему профессор Рудольф вынужден был тогда уйти из клиники? Что произошло на самом деле? – спросила она.
– Одну минуту, пожалуйста.
Она услышала шаги, потом хлопнула дверь.
– На него постоянно поступали жалобы, – сказал профессор приятным низким голосом. – У Рудольфа был абсолютистский стиль руководства, который стал неприемлем для современной клиники. Со стороны врачебного и сестринского персонала возникали все более серьезные протесты. В конце концов мне не оставалось ничего другого, как предложить ему расторгнуть трудовой договор только для того, чтобы в жизни клиники настал покой.
– Это действительно истинная причина? – настаивала Пия. – А не было ли это связано с историей, произошедшей осенью 2002 года с пациенткой Кирстен Штадлер?
Хаусманн на долю секунды насторожился.
