Артуро Перес-Реверте - Кожа для барабана, или Севильское причастие

— Священник, — слабым голосом отозвался Перехиль. — Как он там?

Бывший тореадор и боксер долго обдумывал заданный вопрос. Покачиваясь с носка на пятку, он хмурился, покусывал губы и наконец взглянул на дона Ибраима: так пес, получивший приказ от постороннего человека, смотрит на хозяина, ожидая подтверждения.

— Хорошо, — ответил он наконец, не прочтя возражения в глазах своего шефа и друга. — Сидит спокойно и не разговаривает.

— А он тебя ни о чем не спрашивал?

Удалец потер двумя пальцами свой расплющенный нос, изо всех сил стараясь вспомнить. Жара и на него действовала расслабляюще.

— Нет, — в конце концов резюмировал он. — Я немного расстегнул ему сутану, чтобы дышалось легче, а он даже не пикнул. — И после длительного раздумья добавил: — А вдруг он немой?

— Естественно, — вмешался дон Ибраим. — Он же служитель Церкви. Оскорбленное достоинство.

Он отряхнул свой обтянутый рубашкой живот, на который уже успела упасть первая порция сигарного пепла. Удалец некоторое время смотрел на закрытую дверь каюты, затем медленно кивнул, как будто наконец разобрался в проблеме, столько времени интриговавшей его.

— Точно, — произнес он. — Точно, это самое и есть. Достоинство.

Перехиль, бледный и потный, хватал воздух ртом. Платок у него был весь мокрый — хоть выжимай.

— Я пошел, — сказал он. Сигарный дым вместе с проклятой качкой окончательно доконал его. — Так что соблюдайте точно мои инструкции.

Он начал вставать, машинально поглаживая волосы, начесанные на плешь. В этот момент «Канела Фина» снова качнуло кильватерной волной очередного туристского катера, и солнечный луч, проникавший через дверь кубрика, вновь пропутешествовал от левого борта к правому и обратно. Перехиль, еще больше побледнев и покрывшись холодным потом, опять начал хватать ртом воздух, как вытащенная на берег рыба, глядя на дона Ибраима и Удальца глазами человека, близкого к помешательству.

Это был худший обед в его жизни. Пенчо Гавира едва прикоснулся к еде, и только призвав на помощь все свое хладнокровие, сумел до самого десерта удержать на лице улыбку и заставить себя не вскакивать из-за стола каждые пять минут, чтобы позвонить секретарше, по всей Севилье разыскивавшей Перехиля. Временами, в самый разгар разговора с членами совета «Картухано», банкир буквально умолкал на полуслове под слегка удивленными взглядами собеседников, и лишь колоссальным усилием воли ему удалось собраться настолько, чтобы довести начатое до конца. На самом деле это время сейчас было бы куда нужнее ему для того, чтобы как следует обдумать ситуацию, сложившуюся в связи с исчезновением священника прихода Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, и прикинуть, что и как следует предпринять, тем более с учетом отсутствия Перехиля; однако такой возможности у него не было. Предстоящее заседание совета также имело решающее значение для его будущего, поэтому он вынужден был оказывать своим гостям соответствующее внимание. Он сейчас бился на два фронта: так Наполеону при Ватерлоо пришлось сражаться одновременно и с английской, и с прусской армиями. Улыбка, глоток «Риохи», быстрое размышление, длящееся ровно столько времени, сколько требуется, чтобы закурить сигарету. Члены совета мало-помалу поддавались; но отсутствие известий от Перехиля и о Перехиле все больше тревожило его. Гавира был уверен, что его помощник имеет отношение к исчезновению священника, а также — от этой мысли его пробивал холодный пот — может иметь отношение и к смерти Бонафе. У него мурашки бегали по спине, однако, несмотря ни на что, банкир, что называется, держал лицо. Другой, менее умеющий владеть собой человек на его месте уже давно уткнулся бы лицом в скатерть и разрыдался.

Лавируя между столами, к ним приближался метрдотель, и по его взгляду Гавира понял, что он идет к нему. Подавляя неудержимое желание броситься ему навстречу, молодой финансист договорил начатую фразу, загасил сигарету в пепельнице, отпил глоток минеральной воды, аккуратно вытер губы салфеткой и поднялся, улыбнувшись своим собеседникам.

— Простите, я на минутку.

После чего направился к двери в вестибюль, по пути легкими наклонами головы приветствуя знакомых и держа правую руку в кармане, чтобы она не дрожала. Ощущение пустоты в желудке усилилось, когда он увидел Перехиля с растрепанной прической и в кошмарном галстуке.

— Хорошие новости, — выпалил Перехиль.

Они были одни. Гавира почти втолкнул его в мужской туалет и, удостоверившись, что там никого нет, запер дверь.

— Где ты был?

Перехиль довольно ухмыльнулся:

— Принимал меры, чтобы завтра месса не состоялась.

Все напряжение, вся накопившаяся тревога взорвались внутри него, как мина замедленного действия. Он убил бы Перехиля на месте. Собственными руками.

— Что ты сделал, скотина?

Улыбка исчезла с лица Перехиля. Он растерянно моргнул.

— Что я сделал… — пробормотал он. — То, что вы сказали. Нейтрализовал священника.

— Священника?

Под натиском Гавиры Перехиль прижался спиной к умывальнику. В неоновом свете его плешь блестела под вздыбленными над левым ухом прядями волос.

— Да, — подтвердил он. — Одни мои друзья, так сказать, изъяли его из обращения до послезавтра. В полном здравии.

Он недоумевающе хлопал глазами, не понимая этой внезапной агрессивности своего шефа. Гавира отступил на шаг, прикидывая в уме.

— Когда это произошло?

— Вчера вечером. — Перехиль рискнул сопроводить эти слова робкой улыбкой, следя, однако, за реакцией шефа. — Он в надежном месте, обращаются с ним хорошо. В пятницу его отпустят, и все.

Гавира покачал головой. Что-то не сходилось.

— А тот, другой?

— Кто — другой?

— Бонафе. Журналист.

Он увидел, как Перехиль внезапно побагровел, как будто в лицо ему накачали литр крови.

— А-а, этот… — Изменившись в лице, он поднял руки, словно чертя ими что-то в воздухе. — Ну… Я все могу объяснить, поверьте. — В свете неона его вымученная улыбка выглядела темной щелью на лице. — История довольно-таки странная, но я могу объяснить. Клянусь вам.

На Гавиру волной накатила паника. Если его помощник имеет какое-то отношение к смерти Онорато Бонафе, это значит, что все проблемы еще только начинаются. Он сделал несколько шагов, силясь быстро сообразить, что предпринять. Но вид белых кафельных плиток только усугубил ощущение абсолютной пустоты внутри. Он снова взглянул на Перехиля.

— Тогда постарайся, чтобы объяснение было вразумительным. Этого священника разыскивает полиция.

Вопреки его ожиданиям, это известие не особенно впечатлило Перехиля: скорее, на лице его выразилось облегчение оттого, что разговор принял иное направление.

— Какие они шустрые. Но все равно, не беспокойтесь.

Гавира не верил своим ушам.

— «Не беспокойтесь»?!

— Абсолютно. — Его помощник нервно усмехнулся. — Только это обойдется нам еще в пять-шесть миллионов.

Гавира снова надвинулся на него, прикидывая, опрокинуть ли его на пол ударом кулака и начать бить ногами по голове или же продолжать допрос. Усилием воли справившись с собой, он снова задал вопрос:

— Ты это серьезно, Перехиль?

— Вполне. Не беспокойтесь.

— Послушай. — Банкир сжал ладонями виски, стараясь сдержаться. — Ты меня разыгрываешь.

— Да что вы, шеф. — Улыбка Перехиля была прямо-таки симфонией невинности и простодушия. — Да мне бы и в голову не пришло. Даже спьяну.

Гавира снова прошелся по туалету.

— Ну-ка, ну-ка… Ты сообщаешь мне, что похитил и держишь у себя священника, которого полиция разыскивает за убийство, и хочешь, чтобы я не беспокоился?

У Перехиля отвисла челюсть.

— Как это — за убийство?

— Да вот так.

Перехиль взглянул на запертую дверь, потом на дверь кабинки, потом вновь на Гавиру.

— За какое еще убийство?

— За то, которое произошло. А обвиняют в нем твоего проклятого священника.

— Что вы такое говорите… — Перехиль коротко хохотнул с выражением полного отчаяния на лице. — Не шутите так со мной, шеф.

Гавира подошел к нему вплотную — так, что бедняге пришлось почти сесть на умывальник.

— Посмотри на меня. У меня что — такой вид, как будто я шучу?

Вид у него был совсем не такой; последние остатки сомнения покинули Перехиля, и лицо его побелело, как кафельные плитки стены.

— Убийство?

— Вот именно.

— Настоящее убийство?

— Да, черт побери. И говорят, что это сделал твой поп.

Перехиль поднял руку, прося передышки, чтобы переварить все услышанное. Он был до того ошарашен, что даже не чувствовал, что длинные пряди волос свесились ему на плечо.

— До или после того, как мы его взяли?

— Откуда я знаю! Думаю, что до.

Перехиль шумно, с трудом сглотнул.

— Погодите, шеф. Давайте разберемся. Кого он все-таки убил?

Оставив Перехиля в обнимку с унитазом, Пенчо Гавира простился с членами совета, сел в «мерседес», ожидавший перед рестораном, сказал шоферу, чтобы тот включил кондиционер и пошел перекусить, а сам, с мобильным телефоном в руке, задумался. Он был уверен, что помощник рассказал ему правду, и это — теперь, когда первоначальная паника улеглась, — придавало делу совершенно иной оборот. Было трудно установить, имеет ли место цепь случайностей или люди Перехиля действительно похитили священника чуть ли не сразу после того, как он оприходовал журналиста. Тот факт, что, по мнению полиции, смерть Бонафе наступила около девяти часов вечера, а старик исчез — по свидетельству самой Макарены и священника, приехавшего из Рима, — уже около полуночи, лишал отца Ферро какого бы то ни было алиби. Но, виноват он или нет, все это сильно меняло дело. Священник находился под подозрением, его искала полиция; задерживать его дольше было рискованно. Гавира был уверен, что обретение отцом Ферро свободы никоим образом не повредит успеху его проектов. А скорее, даже будет способствовать, потому что допросы и прочая дребедень не оставят старику и минутки свободной. Если его отпустят ночью, да с учетом интереса к нему полиции, вероятнее всего, завтрашняя утренняя месса в церкви Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, отслужена не будет. Главное — отделаться от священника и вернуть его к общественной жизни аккуратно, без шума и скандала. Убежит он или сдастся полиции, для Гавиры это не имело значения. Так или иначе, Приамо Ферро должен был временно выбыть из игры, и, пожалуй, этому мог бы способствовать анонимный звонок, донос или что-нибудь еще в том же роде. Архиепископ Севильский не станет торопиться искать ему замену; что же касается дона Октавио Мачуки, то для прагматичного банкира хорошо все то, что хорошо кончается.