Бессонница - Сара Пинборо
– Я пойду с тобой! Хочу послушать про Испанию! – восклицает Хлоя. – Ты останешься на мамин день рождения?
– Ни за что на свете не пропустила бы его, – успеваю я услышать ответ Фиби, пока они не скрылись из виду. Мы с Робертом остаемся наедине. На миг воцаряется странная неловкая тишина, которую Роберт, впрочем, тут же нарушает.
– Она хорошо выглядит, – бросает он, наполняя чайник. – Ты знала, что она вернулась?
– Когда это Фиби мне отчитывалась? – Я избегаю явной лжи, шаря в холодильнике в поисках молока.
– Я собираюсь посмотреть повтор игры. Оставляю вас вдвоем. – На мгновение задумавшись, Роберт подхватывает свой бокал. – Кажется, ты не слишком рада ее видеть.
– Просто устала. Хотела лечь пораньше. – Я пытаюсь ободряюще улыбнуться.
– Она долго не задержится, – говорит Роберт. – Она никогда не задерживается.
Мы в большой гостиной. Этой комнатой мы редко пользуемся, но зато она вдали от берлоги Роберта. Хлоя наверху, а Уилл, очевидно, уснул еще до того, как Фиби успела дочитать рассказ.
– С семейством все в порядке, – изрекает Фиби после того, как мы пару минут молча глядим друг на друга. – Хлоя так выросла.
– Зачем ты здесь, Фибс? И почему не предупредила? Для этих игр я слишком устала.
– Ты бы не захотела встречаться. А мне внезапно приспичило увидеть твоих детей. Подумала, что вчера мы с тобой не очень хорошо расстались. – Она абсолютно права. Не очень хорошо. Но и здесь я ее видеть не желаю. Не при таких обстоятельствах – пока она довлеет над нами. – Вся эта ситуация с нашей матерью заставила меня задуматься о семье, – продолжает Фиби. – О прошлом. О временах, которые прошли. О том, как здорово было бы восстановить нашу связь, пока я здесь.
Какое-то время мы сидим в молчании, всеми силами сдерживая взаимное неудовольствие.
– Никаких перемен в ее состоянии нет, если вдруг тебе это интересно, – произносит Фиби.
– Мне не интересно.
– Конечно же нет. – Фиби смотрит на меня, почти не скрывая отвращения. – С какой стати тебе перед кем-то отчитываться.
– Не хочу думать о ней сейчас. На этой неделе.
– О, это твое сорокалетие, – наигранно улыбается Фиби. – Я знала, что оно тебя тревожит. Полагаю, его приближение заставляет тебя думать о ее дне рождения и о тех вещах, что она тебе наговорила.
– Ты полагаешь? – Вау. Что там ей еще представляется обо мне? – И поэтому считаешь, что можно мне все это вываливать?
– Но это же все неправда, – говорит Фиби. – Все это в твоей голове. В то время как то, что наша мать умирает, в самом деле тревожит меня. Нет, это неподходящее слово. Это расстраивает меня – знаю, тебе сложно в это поверить, и я подумала, что мы могли бы…
– Я же сказала – не желаю это обсуждать, – обрубаю я.
– Все всегда должно вертеться вокруг тебя, правда? Боже упаси нас обидеть малютку Эмму. – Фиби поднимается на ноги и достает мобильник. Улыбка исчезает с ее лица. – Я вызову кэб. Вижу, что мое пребывание здесь тебя тревожит. Не стану мусорить нашим прошлым в твоей идеальной жизни.
– Как вышло так, что я внезапно оказалась виноватой?
Кто дал ей право являться и наезжать на меня у меня же дома? И что, черт побери, она вообще о моей жизни знает? Помимо того года, что мы прожили в одной квартире, пока я училась в универе, мы едва ли когда-то проводили время вместе.
– А почему вообще должен быть кто-то виноват? – спрашивает она, постукивая твердыми ногтями по экрану мобильника в каком-то приложении для вызова такси. – Я пыталась связаться с тобой, потому что наша мать – ко всем ее проблемам – оказалась в больнице. Вероятно, при смерти. И возможно – только возможно – мы могли бы извлечь какую-то пользу… ты могла бы.
– Я понимаю прошлое, – шепотом отвечаю я, несмотря на то, что у Роберта нет ни малейшего шанса нас услышать. – Мне не нужно туда возвращаться. И это не делает меня плохим человеком. Ты считаешь, тебе все известно о…
– Да брось ты, – обрывает меня Фиби тоном едким, словно кислота. – Для тебя же все сложилось прекрасно, не так ли? После всего этого? Прекрасная приемная семья – разумеется, все хотели обогреть малютку Эмму.
– Это неправда.
Я хочу подчеркнуть, что быть вырванной из одной семьи и оказаться в другой вряд ли можно охарактеризовать как «все хотели обогреть», но Фиби уже понесло, и она меня не слышит.
– И ты свалила в свой университет, получила свою степень по праву, и – благодаря мне – познакомилась со своим замечательным и прекрасным мужем, и родила своих замечательных и прекрасных детей, а теперь живешь в своем стерильном и дорогом доме, распланировав абсолютно все до самого последнего дня своей идеальной жизни, и все равно ты не испытываешь достаточно благодарности, чтобы выглядеть счастливой, или хотя бы признать, что я имею ко всему этому самое прямое отношение.
Фиби осторожно опускает свой бокал на край стола. Так осторожно, что призадумаешься – не хочет ли она на самом деле его разбить.
Хрясь. Хрясь. Хрясь. Призрак у меня в голове нашептывает мне воспоминания, но я стряхиваю морок.
– Ты никогда не стремилась к такой жизни, – огрызаюсь я. – К семье. К детям.
Не позволю ей заставить меня чувствовать вину. Не моя вина, что мы оказались в таких разных семьях. А я тяжело работала, чтобы обеспечить себе такую жизнь.
– Ты не имеешь понятия о том, чего я хочу, – настала очередь Фиби продемонстрировать холодность. – Никогда не имела.
Мобильник Фиби пищит, и она протискивается мимо меня, желая поскорее уйти. Ее такси на месте.
– Фиби, – зову я, и она останавливается.
– Что?
– Они ничего не знают о ней. Тебе это известно. И я хочу, чтобы так все и оставалось.
– Так ты решила, я здесь, чтобы рассказать им? – Выражение ее лица невозможно распознать. – Мне это никогда не приходило в голову, – глухо смеется Фиби. – Неудивительно, что ты так явно боишься превратиться в нашу мать. В тебе нет ни малейших признаков паранойи, Эмма, – говорит она, и слова ее сочатся сарказмом. – Ни малейших.
Не думаю, что она успела попрощаться с Робертом – через несколько секунд Фиби уже и след простыл, словно она и не приезжала. Необъяснимая Фиби. Призрак. Она моя старшая сестра, и я ее люблю, но мне хотелось бы, чтобы мы были терпимее друг к другу.
