Александр Бондарь - Альфонс
— Как хорошо быть мёртвой! Какая благодать! Лежишь себе, лежишь… Вечность лежишь, другую лежишь…
Не задерживаясь, Андрей закрыл за собой дверь.
Дни текли — один за другим. Похожие, одинаковые дни. Андрей начал привыкать уже к новой своей жизни. Газель наряжала его в колготки и девчоночью школьную форму, Анаконда расстреливала по приговору ЧК и трудового народа, Диана выгоняла под дождь и заставляла принимать душ в одежде, Принцесса одевала в барашка, а Маркиза уладывала в большой металлический гроб.
…Андрей почувствовал наконец, что не может больше. Немного ещё — и он тронется. Андрей складывал деньги, считал их. Но радовали они всё меньше и меньше. Ему надоело уже придумывать имена купюрам. Наоборот, Андрей приходил в ресторан, выпивал там, обедал. А когда наступало вримя расплачиваться, он ложил на стол презрительно смятые купюры — с таким точно чувством, как будто освобождался от грязи.
Чем больше денег — тем меньше они радуют. Печальная и пародоксальная истина.
В конце концов Андрей понял: он не выдерживает. По ночам снились странные сны, посещали непонятные жуткие мысли. Всё опротивело. Клуб, его обитатели, каждовечерние извращёные развлечения их. Надоела Москва. Ибо ассоциировалась всё с тем же мерзостным Клубом.
И наконец настал день — Андрей пришёл к Наде. Та сидела в удобном кресле и пила кофе, прочитывая сегодняшний «Московский Комсомолец».
— Надя, — начал Андрей без предисловий, — мне надоело. Хочу уйти.
На лице у Нади не появилось ничего. Совсем ничего. Она, как будто, ждала этого. Надя убрала газету, отодвинула чашку.
Насовсем уйти?
— Насовсем.
Надя подумала немного, потом развела руками:
— Дело твоё. Сам решай. Я только одно скажу. Последнее. Сколько тебе тут платят? Будешь получать в полтора раза больше. Но — без торгов. Не нравится — как хочешь.
Она опять взяла в руки газету. Разговор был закончен.
Андрей вышел на улицу. «В полтора раза больше…» Он присел прямо на тротуар. «В полтора раза больше…» «В полтора раза…» Андрей останется. Потерпит ещё. А там — там видно будет.
Вечер этот начался, как обычно. Анаконда хлестала водку и в очередной раз рассказывала про своего дедушку. Остальные закусывали и лениво, без интереса слушали её. Газель пристроилась к Андрею. Она тихонько поглаживала его по колену.
— Светочка, радость моя, — прошептала Газель, облизнувшись, — когда я смотрю на тебя — кажется, что смотрю на старую свою фотографию.
— Потаскуха недоделанная! — Это взревела Анаконда.
К ней подошла Настя.
— Я не говорила тебе, сука, что водку замароживают?!
— Она замороженная… — сказала Настя спокойно, только голос у неё чуть-чуть дрогнул.
— Замороженная, проститутка…
С размаху Максимова плеснула Насте водку в лицо. Та вытерлась. Андрею показалось, что, кроме обычного презрения в глазах у Насти блеснула ненависть. Может быть, просто показалось. Андрей приподнялся. Ему тягостно было всё это видеть. Андрей никогда не увлекался Фрейдом, но интуиция подсказывала: чекистско-комиссарские сексуальные развлечения Анаконды и её агрессивность по отношению к Насте — одного происхождения. Захотелось выйти на воздух.
— Куда ты, Светочка? — Сонно спросила Газель.
— Сейчас, я на секунду.
Закрыв за собой входную дверь, Андрей огляделся. На дома, тротуар, деревья. Ему показалось, вдруг, что всё вокруг и сверху хочет предупредить об опасности… Странное, неприятное ощущение. Хотя Андрей, казалось, догадывался. Знакомый, очень знакомый пейзаж, но… И тротуар, и дома, и деревья… Андрей посмотрел выше, вгляделся в ярко оранжевую полосу заката…
— Это — смерть, — вдруг сказал он очень негромко, сам не зная к кому обращается. — Смерть.
— Что? Что, Светочка?
Андрей вздрогнул и обернулся. Сзади стояла Газель.
— Ничего.
— Пойдём, Светочка.
Как только они вошли, Андрей увидел Настю с подносом в руке. Настя принесла Максимовой миску, лейкопластырь и бритву. Рядом уже лежал довольно большой кусок хлеба. По тому, как напряглись лица у всех участников трапезы, Андрей понял: происходит что-то из ряда вон выходящее. Они с Газелью сели на свои места. Андрей не сводил взгляд с Максимовой. Ему казалось пугающим — какими неестественно крупными стали её зрачки. Анаконда взяла бритву, подняла рукав… Р-раз — и полоска показалась на её руке. Максимова-Анаконда внимательно смотрела, как кровь ручейком стекает в миску. Андрей ощутил мурашки по спине. Газель взяла бутылку водки и быстро набухала полный стакан. Протянула его Андрею.
— Пей, Светочка.
Анаконда нацедила почти полную миску. Потом проворно заклеила рану пластырем. Взяла кусок хлеба. Раздавила его. Выкрошила всё в выцеженную кровь. Андрей протянул руку и пощупал стакан с мороженной водкой. Горячим холодом обожгло пальцы. Анаконда размешивала ложкой кровь с кусочками размякшего хлеба. Смотрела она всё так же внимательно-сосредоточенно, боясь оторвать взгляд. Потом начала есть. Все остальные, кто был тут, глядели на эту трапезу спокойно, но с интересом. Они явно уже видели подобное, но привыкнуть до конца не могли.
Кровь стекала у Максимовой по губам, тяжёлыми каплями падала на чистую скатерть. Андрей, продолжая глядеть, поднял стакан и залпом высушил.
Уже было за полночь. Надя допила чай. Она сидела в своей комнате и пролистывала свежие газеты. Надоело наконец. Надя отодвинула чашку и посмотрела на часы. Все уже разошлись, наверное. Надо проверить. И можно идти домой.
Она спустилась вниз. Вода шумела на кухне. Надя заглянула туда. Настя с холодным и злым лицом мыла посуду.
В холле никого не было. Надя прошлась из конца в конец, оглядела всё и опять поднялась на второй этаж. Она постучала в одну из комнат. Тишина. Приотворила тихонько. Никого нет. Другую комнату. Следующую. Привычная уже, каждодневная процедура. Надя делала это машинально, думая совсем о другом… Открывая предпоследнюю дверь, она, вдруг, что-то почувствовала. Надя сама не поняла — что. Запах или просто…
Кровать была залита кровью. Пол, стены — всё вымазано. Надя сразу поняла — это именно кровь. Но остальное всё доходило уже постепенно.
Неподвижная кровавая туша — на кровати, посередине. Надя сделала шаг, всмотрелась. В стороне, на полу, лежало то, что было когда-то головой. Какие-то мерзкие отвратительные кусочки валялись там и тут. Наде показалось, что всё это зашевелилось. Она захотела крикнуть, но спазмы сдавили горло. Стены, потолок заплясали перед глазами, запрыгали.
Надя хрипнула, схватила ручку двери и, потеряв равновесие, тяжело рухнула на пол.
Когда она открыла глаза, первое, что увидела над собой — лицо Андрея. Тот смотрел на Надю неподвижными пустыми зрачками.
— Что это? Что это такое? — Голос у Андрея задрожал. — Кто это сделал?
Надя приподнялась, глянула опять на обезображенный труп, и её стошнило. Надя схватилась рукою за дверь. Андрей стоял рядом. Он тупо глядел в пол.
— Пошли отсюда.
Шатаясь, Надя доковыляла до коридора. Андрей — следом.
— Вызвать милицию? — Предложил он.
— Милицию?.. — Надя замолкла, потом помотала головой. — Не надо милицию. Разберёмся.
Она зашла в ванную, закрыла за собой дверь. Андрей услышал оттуда шум воды.
— И что ты об этом думаешь?
Надя раздавила докуренную сигарету о пепельницу. Миша Сорокин — её бывший сокурсник и любовник когдатошний теперь работал опером в МУРе. На следующее же утро Надя позвонила ему и сказала, что им надо срочно встретиться, намекнув — дело светит заработком. Миша всегда рад был помочь, особенно, когда небескорыстно. Он даже отложил для этого кое-какие свои дела. Сейчас они сидели в кафе, и Миша внимательно слушал Надю. Они давно не виделись. Не звонили друг другу и не встречались никак. Не было не причины, ни желания.
— Почерк психа. — Сказал Миша, отодвигая чашку. — Это то, что можно сразу сказать. Убить — убил, но зачем отрезать голову, уши, пальцы?
Надя поёжилась. Достала ещё одну сигарету.
— Кошмар. То, что произошло. В голове не укладывается. — Она нервно повела плечами несколько раз, потом, наклонив голову, заглянула Мише прямо в глаза. — Ты, знаешь, сколько нервов, сколько всего мне стоило это? Клуб. Ведь идея была моя. Только моя. Никто не хотел верить. Говорили, что я начиталась Фрейда.
— Причём тут Фрейд? — Миша не понял.
— Понимаешь, есть масса людей с разными отклонениями в области сексуальности. Грубо говоря, тебе нравится — с женщиной, а другому — с мужиком. Кому-то — с собакой. У очень многих людей сексуальные фантазии таковы, что реализовать их крайне трудно. Людей с необычными сексуальными фантазиями — около половины, каждый второй. Необычными — я имею в виду… не так, как должно быть: мужчина и женщина, мужчина сверху… Ну, ты понимаешь, что я имею в виду…
