Александр Бондарь - Альфонс

Александр Бондарь

Григорию Петровичу Климову от автора — читателя-почитателя.

Альфонс

«Одна половина мира не знает, как живет другая половина».

Солнце пекло жутко. И мысли в голове — всё какие-то расплывчатые, тяжёлые. До самого горизонта — совершенно чистое небо. Не видно ни одного облачка, даже крохотного. На автобусной остановке, засунув руки в карманы, стоял невысокий парень — рыжий и взлохмаченный, лет 17-ти на вид. Сразу можно было подумать, что он ждёт автобуса. Но автобусы проходили один за другим. Молодой человек встречал их и провожал всё тем же неживым отсутствующим взглядом.

Когда ему надоедало так неподвижно стоять, он прохаживался взад и вперёд. Но — недолго. Потом опускал голову и опять погружался в свои чёрные пустые мысли.

Молодой человек никого не ждал и никуда не ехал. Ему некуда было ехать и некого было ждать. Снующие взад и вперёд прохожие не обращали на него ровно никакого внимания. Только иногда, разве, девушка какая-нибудь окидывала молодого человека заинтересованным взглядом. Ему теперь было всё равно.

Солнечные лучи приятно дурманили мозг, развозило. Молодой человек понимал — лучше бы отойти в сторону. Чувствовал он себя, как в парной, и уходить не хотелось.

Окончив десятый класс, Андрей Маслин приехал в Москву поступать в университет. Никаких особенных талантов за ним не числилось, но учился Андрей всегда аккуратно. Он был из тех отличников, кому не составляет труда сделать на «пять» контрольную или же перекатать откуда-нибудь сочинение, снова на «пять». Но там, где нужно проявить смекалку или фантазию, начинаются трудности. Советская система образования культивировала такой тип учеников. Именно они побеждали на разного рода конкурсах и олимпиадах, считались гордостью своей школы, становились в итоге золотыми и серебрянными медалистами, чтобы после осесть в каком-нибудь тараканьем НИИ, о котором ни одна душа не знает, чем именно там занимаются.

Уровень высшего образования в СССР всегда был невысоким, и не такая уж большая разница, что заканчивать — МГУ или какой-нибудь краснодарский вуз. Довольно много серьёзных интеллектуалов в советское время вышло из среды недоучек, усиленно занимающихся самообразованием. Проблема была в другом. В восьмидесятые годы изменили закон о призыве в армию, и студенческий билет большинства вузов перестал быть надёжной защитой от страшной военкоматовской повестки.

Именно поэтому Андрея не устраивал Краснодар, поэтому он отправился в далёкую и непонятную Москву.

Здесь ему сначала понравилось. Не очень чтобы, но так — на «четвёрку». Москва выглядела бурлящей и хаотичной. И ещё старинной и претенциозной — как исторический центр Краснодара, разросшийся до жутко громадных размеров.

На каждом шагу висели листовки. Они звали бороться с опостылевшей властью. Модным был вид трёхцветного знамени. И ещё: имя Бориса Ельцина, тогда ещё — популиста.

Андрей шёл по улице быстро, не оглядываясь. Трёхцветное знамя посмотреть можно было и в Краснодаре — на углу Красной и Чапаева (краснодарском Арбате, как прозвали это место жители города), где собирались тамошние демократы (без кавычек пока ещё), и где каждые субботу-воскресенье можно было услышать объяснения в нелюбви к власти. Андрея больше интересовали московские магазины. Не Париж, конечно, но и не Краснодар тоже.

Много денег у Андрея не было. Он больше ходил и смотрел. Облизывался. Когда-нибудь он сможет всё это купить. Обязательно сможет. Не зря же он вообще родился. Советский человек до крайности ориентирован на всё материальное, вещественное. Причиной тому, наверное, всегдашняя советская бедность, разбавленная циничной официозной пропагандой с обязательным осуждением западного «эксплуататорского общества» и постоянными разговорами о растущем благосостоянии.

А вот в университет Андрея не взяли. Документы приняли, а самого срезали на первом же экзамене. Экзамен был по математике. Андрей смог решить только две задачки из предложенных пяти. Экзаменаторша, высохшая пожилая дама, снисходительно смотрела на абитуриента, потом спросила, сколько, по его мнению, он заслужил. Андрей ничего не ответил. А что было отвечать? «Единицу», наверное. Преподавательница вывела на бумаге снисходительную «двойку».

Андрей опять прошёлся по университету. Снова проглотил слюну. Солидные университетские стены, с развешанными везде бородатыми портретами и характерным запахом. Развязные болтливые студенты с сумками, строгие преподаватели с книгами. Андрей прощался мысленно с этим пейзажем, прощался до следующего года.

Вернувшись в Краснодар, он помыкался какое-то время без денег и без работы. Страна начинала другую жизнь, несоветскую, но пока ещё и непонятно какую. На каждом шагу вырастали кооперативные ларьки с разложенным там пёстрым разнокалиберным барахлом, открывались частные кафе-забегаловки, видеозалы предлагали посмотреть американский боевик, недоступный ранее. Но всё это требовало денег. А денег не было.

Походив и осмотревшись, Андрей отправился на фабрику. Здесь платили мало, но платили. Замызганного вида рабочие колотили ящики с утра и до вечера. Когда близко не было видно начальника, воровато оглядывались и разливали по стаканам водку. Самых неподвижных клали после где-нибудь между ящиками. Периодически попадались. Пузатый дядя-начальник в таких случаях изображал гнев, взывал к совести. Но никого не увольнял. Ограничивался порицанием.

Андрей водку не пил. Отказывался. Понимал, что если начнёт — это станет для него концом. Идя домой с фабрики с тяжёлым чувством рассматривал сытую уверенную физиономию владельца какого-нибудь ларька. Со злостью в душе отмечал, что тот — явно нерусский. Думал, с какой радостью он, Андрей схватил бы торговца и протащил носом по тротуару. Он начинал не любить жизнь. Он начинал не любить людей.

Засыпая, Андрей слышал удары — как молотки колотят по шляпкам гвоздей. Он переворачивался и мучительно выбирал позу, чтобы перестать слышать это и наконец уснуть.

Однако, год был позади. Андрей опять паковал чемоданы, собираясь в Москву. На душе скребла муть. Предчувствие неудачи. Андрей знал, что если прогорит теперь, следующий раз прийдётся нескоро. После двух лет…

Советская армия. Андрей ненавидел это звукосочетание. Самые мерзкие ассоциации возникали в мозгу. Озверевшая морда ублюдка-«дедушки», пинающего его сапогами. Чьи-то зловонные портянки, которые надо выстирать, иначе будут макать головой в унитаз…

Андрею казалось, что он готов лучше — в бега, пусть его ловит милиция. Даже тюрьма не представлялась такой мрачной и беспросветной.

И снова Андрей приехал в Москву. Столица выглядела всё той же — ко всему равнодушной, бессмысленно суетящейся. Никому до него здесь не было дела. Андрей понимал, что он лишний. И не только в Москве, а вообще — в жизни.

В этом сплошном зверском круговороте Андрей не находил своего места. И, наверное, вообще всё зря. Зря он родился.

Снова университет. Андрей опять идёт по этому коридору. Он узнаёт стены, узнаёт портреты вокруг. Андрея не узнаёт никто. Он тут не нужен, неинтересен.

Потом опять — аудитория. Сонный преподаватель скучно глядит на него сквозь очки. Глядит так, как если бы глядел на муху.

И если в тот раз Андрей подавал документы на механико-математический факультет, то сейчас, подумав и сделав выводы, подал на филологический. Он слышал, что тут постоянные недоборы. Первый экзамен — русский язык. Преподаватель глядит на Андрея, ждёт, когда тот начнёт говорить. Но Андрей молчит. У него хоровод в мозгах. Все эти суффиксы с приставками, сложноподчинённые и сложносочинённые предложения — всё перемешалось, всё перепуталось.

Андрей добросовестно занимался, просиживал за книгами и тетрадями все вечера. Он был уверен, что ответ на вопрос знает. Надо только собраться, сконцентрироваться…

Солнце било в окно. Какие-то дети бежали куда-то по улице. Троллейбус. Деревья… Андрей не знал, что отвечать. Он молчал.

Преподаватель скучно постучал по столу ручкой, перелистал что-то. И Андрей услышал другой вопрос. Это — конец. Даже если он ответит правильно, выше «тройки» уже не поставят. Конец.

Андрей не смог ничего ответить. Снова закружился яростный хоровод мыслей. Опять — троллейбус в окне, дети на улице… Преподаватель развёл руками.

Андрей на него не обиделся. Что тот, и правда, мог сделать?

Опять он брёл через шумный университетский коридор. Всё — тоже самое, как год назад.

А потом долго стоял на улице, на солнцепёке, не в состоянии очухаться и прийти в себя.

Из этого состояния Андрея вывел голос, женский голос, прозвучавший откуда-то из-за спины.