Дэвид Дэвис - Шерлок Холмс и дело о папирусе
— Сейчас, мистер Холмс, вы ведёте речь об одном человеке. А поначалу говорили, что злоумышленников было двое, — заметил Хардкасл.
— Я и сейчас не отрицаю, что это дерзкое преступление совершено двумя людьми, но если речь идёт о том, кто его спланировал, о том, кому оно нужно… — Помолчав, Холмс вперил стальной взгляд в Хардкасла.
— Я знаю лишь одного человека, достаточно умного и кровожадного.
— И кто же он? — поинтересовался Хардкасл. — Профессора Мориарти в этом преступлении уже не обвинишь.
— Позвольте ещё раз отметить вашу проницательность, Хардкасл. — Холмс смерил инспектора ледяным взглядом. — С кем бы мы ни имели дело, по части гениальности, бесстрашия и хладнокровия он близок к профессору. Этот человек крайне умён. И его стоит опасаться.
Глава четвёртая
НЕОЖИДАННОЕ СОБЫТИЕ
— Исчирканный календарь с расписанием скачек и ворох спортивных газет о них же навели меня на мысль о том, что и Дженкинс, и Дейвентри пытали счастье, делая ставки, а как вы знаете. Уотсон, человек азартный крайне редко бывает богат.
Я улыбнулся и кивнул.
Мой друг чиркнул спичкой, поднёс огонёк к трубке и принялся её раскуривать. На несколько мгновений его лицо скрылось за густыми клубами серого дыма. После того как мы вернулись из Британского музея домой, на Бейкер-стрит, прошло уже несколько часов. Весенний день клонился к вечеру, и на улице зажгли фонари. Холмс сидел, закутавшись в синий халат. Мне представлялось совершенно очевидным, что мой друг доволен собой и в настроении поболтать.
— Думаю, — промолвил он. кинув спичку в камин, — раскрытие этого дела не займёт у нас слишком много времени.
— Вы полагаете? Но ведь ещё столько вопросов остаётся без ответа…
— Я вполне могу на них ответить.
— Да неужели? — резко спросил я, пытаясь скрыть недоверие.
— На самом деле, Уотсон, никакой особо сложной головоломки я в этом деле не вижу.
— Ну и кто же злоумышленник? Кто украл папирус?
— Постарайтесь подойти к решению этой задачи объективно и логично. Похищен свиток. Другие, куда более ценные экспонаты остались нетронутыми. Всем им предпочли старый папирус. Значит, ценность для вора представлял не сам папирус как таковой, а его содержание.
— Ну да, это я как раз могу понять. Папирус содержал текст с невразумительным объяснением, как добраться до гробницы Сетафа.
— И его «Книги мёртвых».
— Но зачем кому-то понадобился этот текст? Египтологи уже бились над ним, однако так и не смогли расшифровать. С чего преступник решил, что это получится у него?
Шерлок Холмс издал тихий стон.
— Уотсон, Уотсон, — с некоторым жаром произнёс он, — взгляните на вещи шире. Не ограничивайтесь лишь наиболее вероятными и очевидными версиями. Рассмотрите и другие версии: маловероятные, невероятные и неочевидные.
— Неочевидные, — повторил я, покачав головой. — Боюсь, мне не уследить за ходом ваших мыслей.
— Свиток содержит шифр. Шифр лишь способ кодирования информации. Зададимся вопросом, что нужно для того, чтобы расшифровать эту информацию?
— Ключ.
— Именно. Как нам объяснили, Сетаф был человеком умным и проницательным. Он великолепно понимал, что от грабителей гробницу Хентави не сможет защитить ничто. Папирус мог попасть в руки к расхитителям и раскрыть им местонахождение его собственной гробницы, где хранилась «Книга мёртвых». Дабы этого избежать, он придумал шифр, который под силу разгадать лишь человеку, фанатически увлечённому поиском жизни за порогом смерти. К шифру должен быть ключ, и Сетаф, вероятнее всего, нанёс его на другой папирус, который спрятал в некоем особом месте, предназначенном для того избранного, что воспользуется секретом бессмертия древнего мудреца.
— И вы считаете, что злоумышленнику попал в руки этот самый второй папирус с ключом к зашифрованному посланию Сетафа?
— Именно. Вот почему папирус, долгие годы хранившийся в Британском музее, представляет для злоумышленника такую ценность. Ему было крайне важно заполучить свиток.
— Поразмыслив над вашими словами, я теперь не исключаю, что вы правы.
— Ага, вы наконец начинаете мыслить шире, не ограничивая себя рамками доступных нам сведений.
— Может, и так, — кивнул я, — однако ума не приложу, как у злоумышленника оказался ключ к шифру.
— Мне часто доводилось читать о египетских древностях, то тут то там всплывающих в антикварных магазинах Лондона. Сюда их провозят контрабандой и сбывают нечистоплотные дельцы, подавляющее большинство которых не отличит египетскую письменность от ацтекской. Подобная торговля предметами старины велась на протяжении долгих веков.
— И вы считаете, что свиток с ключом к шифру оказался в одном из таких магазинов и его купил человек, знавший подлинную цену документа?
— Одна из вполне вероятных версий. Попробуем над ней поработать и увидим, куда она нас приведёт.
— Версия достаточно фантастическая.
— Чепуха. В неё отлично вписываются известные нам факты. Если верны мои предположения относительно личности нашего злоумышленника, он наверняка нанял людей, чтобы те держали под присмотром антикварные лавки и немедленно ставили его в известность, как только там появится что-нибудь интересное. А интерес у него вызывал любой предмет со знаком Сетафа — половинкой скарабея.
— Вы уверены?
— Нет. Однако моя версия не просто правдоподобна — она весьма вероятна.
— Значит, злоумышленник на самом деле охотится за «Книгой мёртвых»?
— Браво, Уотсон!
— Но разве он сможет продать «Книгу»? Ведь неизбежно возникнут вопросы о том, как она попала ему в руки.
— А он и не собирается её продавать. — Холмс внимательно на меня посмотрел. — Он пустит её в ход.
Повисло молчание. Когда до меня дошёл смысл сказанного Холмсом, я почувствовал, как волосы на моей голове становятся дыбом.
— Хотите сказать, что злоумышленник верит… верит, что книга даст ему власть над смертью?
— Да.
— В таком случае этот человек — безумец.
— Похоже, вы правы.
— Чёрт возьми, вы так говорите, будто знаете, кто это!
— Знаю.
— Как?! — в изумлении вскричал я.
Холмс выдохнул облачко дыма и не без удовольствия взглянул на меня, явно наслаждаясь моментом.
— Холмс, не выводите меня из себя. Кто он?
— Себастьян Мельмот.
— Что?!
— Вы его помните?
— Да как же я его забуду! Не стану спорить, он ведёт себя крайне странно, отрицает общепризнанные нормы морали, но… неужели вы думаете, что он способен на кражу и убийство?
— Учитывая владеющую им навязчивую идею, думаю, он не остановится ни перед чем. Помните светлый волос, что я нашёл на пистолете? А запах парфюма? Уверен, когда Мельмот заглянул к нам в гости, он был надушён той же самой туалетной водой. Видите ли, Уотсон, после всех тех нелепых речей, что молодой человек произнёс здесь в вашем присутствии около года назад, я за ним тщательно приглядывал.
— Как?
— Читал газеты, а иногда и следил. Я знал, что он кое-что ищет и это кое-что необходимо ему как воздух. Поскольку его не первый день занимает проблема жизни после смерти, нисколько не сомневаюсь, что он давным-давно прознал о существовании свитка, указывающего местонахождение гробницы Сетафа, и всё это время занимался поисками ключа, который позволил бы ему расшифровать текст папируса. И вот теперь, насколько я могу судить, ключ наконец попал ему в руки.
— Если всё так, как вы говорите, Мельмот должен как можно скорее отправиться в Египет, чтобы заполучить «Книгу мёртвых».
— Да, но только в том случае, если ему удалось расшифровать текст, — едва заметно улыбнулся Холмс. — Мало иметь в руках ключ, нужно ещё уметь им воспользоваться. А это требует глубоких познаний о древнеегипетской цивилизации и образе мышления её представителей.
— И что же вы намереваетесь предпринять?
— Первым делом надо завтра утром заглянуть к Мельмоту в гости. Я выложу ему все свои подозрения. Будет занятно посмотреть на его реакцию. Знали бы вы, с каким удовольствием я с ним встречусь.
Когда мы подошли к дому Себастьяна Мельмота на Керзон-стрит, стояло тёплое майское утро, солнце ярко светило с бледно-голубого неба, покрытого перистыми облаками. Должен признаться, я был весьма встревожен и озабочен. Во-первых, мне казалось, что в версии Холмса слишком много допущений и натяжек, и потому я опасался, что мой друг, возможно впервые за всю свою карьеру сыщика, готов допустить серьёзную ошибку. Кроме того, перспектива вновь оказаться в обществе Мельмота, мягко говоря, не приводила меня в восторг. Мои ощущения были сродни чувствам ребёнка, боящегося темноты, когда дитя осознаёт иррациональность своего страха, но при этом неспособно его отогнать.
