Димитрис Раванис-Рендис - Современный греческий детектив

— Вряд ли. Марианна очень аккуратна. Она по натуре исследователь и дотошна в самых ничтожных мелочах.

Они сидели в кондитерской Коккалиса на улице Ахарнон и пытались всесторонне рассмотреть создавшееся положение.

— Я еще какую-то возню услышал, — помолчав, сказал Антонис. — Будто кто-то ворвался в будку…

— Думаешь, ее взяли? — спросил Фотис, не глядя на него.

Антонису очень хотелось бы выкинуть эту мысль из головы, но он не мог не поделиться с товарищем своими опасениями.

— Ладно, проверим, — сказал Фотис, вставая и кладя на стол миллион одной купюрой — плату за «пирожные».

Не успев дойти до угла, они попали в облаву, но не испугались. Документы у обоих, хотя и поддельные, были «в порядке», а у Фотиса сверх того имелось еще письменное разрешение, дававшее ему право привозить продукты из провинции, он их якобы поставлял одному из «кооперативов», организованных в качестве прикрытия. Для получения этой бумаги понадобилась тысяча ухищрений, зато теперь Фотис имел возможность свободно разъезжать по делам организации. Кличка Спекулянт, какой бы неприглядной она ни казалась, была надежной «крышей».

От собравшихся на улице они узнали, что кто-то донес на профессора, известного своими прогрессивными взглядами, и немцы прикатили на улицу Феррон, где он проживал. Ученого дома не оказалось, и оккупанты в бешенстве задерживали и проверяли всех прохожих.

Благополучно вырвавшись из оцепления, друзья расстались, договорившись, что Антонис будет ждать дома, а Фотис в случае необходимости ему позвонит.

Стараясь собраться с мыслями, Фотис пошел пешком на Ларисский вокзал. Его неотступно мучил вопрос: арестовали Марианну или она сама бросила трубку, увидев, что за ней следят?

На вокзале он направился в бюро службы движения, где работал один товарищ по организации.

— Привет Спекулянту! — поздоровался тот, лукаво подмигивая, а на вопрос Фотиса, не была ли арестована в то утро на вокзале женщина, ответил:

— Насколько мне известно, нет. Но, если хочешь, могу узнать поточнее.

— Узнай, пожалуйста. А заодно и об одиннадцатичасовом поезде на Салоники.

— Что именно?

— Как тебе сказать?.. В общем все, что сможешь.

Фотис и сам еще отчетливо не представлял, какие именно подробности ему нужны. Чувствовал только, что уже вступил в состязание с неведомым противником.

Незримый стартер дал сигнал, бегуны рванулись с места, и с этого мгновения каждая секунда их жизни приобретала особый смысл.

Глава вторая

Подобные ощущения (ибо смутная вера, о которой я говорю, никогда полностью не претворяется в мысль) редко удается до конца подавить иначе, как прибегнув к доктрине случайности или — воспользуемся специальным ее наименованием — к  т е о р и и  в е р о я т н о с т и.

Поезд на полном ходу вошел в туннель. Вскоре мрак поглотил последний вагон, и справа и слева от входа в туннель остались лишь немецкие часовые.

Пройдя туннель, поезд стал сбавлять скорость, а потом запыхтел и вовсе остановился.

Машинист поглядел направо, на заброшенную угольную шахту, потом стал внимательно наблюдать за своим помощником, отцеплявшим паровоз от состава. Один из немецких охранников поднял шлагбаум, закрывавший вход в шахту, паровоз перешел на вспомогательный путь и вскоре скрылся из виду.

— Почему мы остановились? — Марианна притворилась удивленной, чтобы не выдать страха: она ждала с минуты на минуту, что поезд остановят и ее арестуют. Ведь тот шпик на вокзале наверняка уже начал действовать.

У немецких офицеров, ехавших в поезде, тоже на душе было неспокойно. Некоторые держали наготове оружие: на всем маршруте от Афин до Салоник их подстерегали неприятные сюрпризы со стороны партизан.

— Мы остановились, чтобы прицепить «клетку», — успокоил их Отто, одновременно отвечая на вопрос Марианны.

— Значит, мы поедем с «клеткой»? — Марианна не смогла скрыть изумление.

Офицеры повеселели: конечно, с «клеткой» гораздо спокойнее. Узнав о причине остановки, некоторые пассажиры вышли из вагонов, подстегиваемые любопытством.

К страху Марианны прибавилась тревога. Поторопилась она сообщить товарищам, что «клетки» не будет. Кто знает, в какой мере это может их теперь запутать.

Оба офицера вышли из вагона, а за ними — Марианна и Отто. К их группе присоединились и другие немцы, которых она прежде не видела.

Отто заметил, как она их разглядывает, и пояснил:

— Это артисты, они ездят развлекать наши оккупационные войска.

В составе передвижной группы было несколько мужчин-инвалидов и четыре женщины. По слухам, эти артистки развлекали военных не только песнями и танцами. Одна из них, пухленькая блондинка, стала наигрывать на аккордеоне песенку, которая была очень популярна в период между двумя войнами.

Марианна обратила внимание на высокого, худого, изжелта-бледного человека, явно чахоточного.

При появлении каждого нового лица она начинала волноваться, но изо всех сил старалась этого не показать. Напряженно вслушиваясь в разговоры, все ждала, когда же прозвучит условная фраза и появится наконец долгожданный «связной».

— Говорили же, что «клетки» не будет, — недовольно заметил Чахоточный.

Отто равнодушно пожал плечами и представил его Марианне:

— Герман — руководитель группы.

Уловив недовольство Германа при известии о «клетке», Марианна стала к нему приглядываться. Среди актеров он был единственным, не имевшим телесных увечий.

В устье шахты показался паровоз с прицепленной впереди «клеткой». Пассажиры, вышедшие из вагонов, стоявшие у окон и на подножках, как по команде смолкли. Похоже, кое-кто даже вздрогнул при виде платформы, на которой была установлена клетка из колючей проволоки. В такие клетки оккупанты сажали узников из тюрем и концлагерей, используя их в качестве «щита». Сейчас их было человек пятнадцать — от стариков до мальчишек. Грязные, обросшие, в лохмотьях.

Паровоз снова вышел на основной путь, его прицепили к головному вагону, и впереди состава оказалась «клетка» с людьми.

Заложники разглядывали пассажиров сквозь колючую проволоку. Один из них, раскинув руки, словно распятый, запел антифашистскую песню. Другие стали подтягивать ему хриплыми, неверными голосами. Мелодия и слова были почти неразличимы.

А Марианне тем временем вспомнились слова Антониса: «…В поезде есть наш человек, он найдет тебя… Некоторые едят апельсины недозрелыми…»

«Может, Герман и есть тот самый «свой» человек? — думала она. — Вон как он резко отреагировал на «клетку». Хотя вряд ли связной может быть немцем». Она внимательно наблюдала за всем, что происходило вокруг, боясь пропустить слова пароля.

Отто начал нервничать.

— Это зрелище мне совсем не нравится, — тихо сказал он, беря Марианну под руку и отводя немного в сторону. — Это… Это… трусость! Я не очень разбираюсь в политике и еще меньше — в военном деле, но, по-моему, прикрываться этими несчастными — проявление трусости!

Когда прицепили паровоз, весь состав почему-то пошел на вспомогательный путь.

— Что такое? Почему не едем? — забеспокоился Герман.

Оказалось, они немного опаздывают и теперь должны пропустить встречный экспресс. Ждать надо было минут пятнадцать.

Отто повел Марианну к артистическому вагону. Здесь собралось человек десять отпускников — солдат вермахта. Блондинка играла на аккордеоне, ей вторил на губной гармошке однорукий сержант лет сорока. Песня кончилась, раздались хлопки. Герман подошел и встал рядом с Марианной.

— Нам говорили, что «клетки» в составе не будет, — обратился он к Отто. — Насколько мне известно, наш поезд не выполняет никакой миссии, я имею в виду — не везет важного груза.

— Разве я не важный груз? — попытался сострить Отто.

Стоящие рядом из вежливости засмеялись.

Опять Марианна отметила настойчивость, с какой Герман твердил о «клетке». И чего это вдруг он заговорил о «важном грузе»?

Герман тоже заинтересовался Марианной. От его внимания не ускользнули ни ее изучающие глаза, ни беспокойство сродни его собственному.

Песню заложников заглушил гудок приближающегося экспресса. Пассажиры стали расходиться по вагонам. Взглянув на часы, Отто проворчал:

— Опаздываем на целых полчаса.

Поезд двинулся к основному пути в тот самый момент, когда мимо с несмолкающим гудком промчался экспресс.

Аристидис сидел в комнате один, боясь даже пошевелиться — как бы хозяева не подумали, что он роется в письменном столе. «Черт меня дернул влезть в это дело, — мысленно сокрушался он. — Всегда так: думаешь, как лучше, а выходит наоборот».