Брат мой Каин - Перри Энн
Сейчас он бы ни за что так не поступил, не допустил бы подобного развития событий. Заставить виновного испытать чувство стыда теперь казалось ему вполне достаточным наказанием. Если б обо всем узнал приходский священник и догадалась бы в душе сама Друзилла – разве нельзя было бы на этом остановиться?
– Это случилось давно, – тихо проговорил Ивэн. – Вы ничего не исправите. Я просто ума не приложу, как ей теперь помешать.
– Я ее не узнал, – откровенно признался Монк, словно это имело какое-то значение. – Мы провели вместе много часов, но я так ничего и не вспомнил.
Его спутник зашагал дальше, и сыщик поспешил за ним.
– Ничего! – с отчаянием повторил он.
– Не удивительно. – Ивэн устремил взгляд вперед. – Она взяла себе другую фамилию, причем уже несколько лет назад. Мода с тех пор тоже здорово изменилась. Я не побоюсь заявить, что она даже отчасти изменила внешность – женщины это умеют. С нашей точки зрения, это преступление являлось самым что ни на есть заурядным, но в то время из-за него разгорелся большой скандал. Сэллиса взяли под стражу, и данный роман сделался достоянием гласности. Репутация обеих девушек оказалась испорченной.
У Монка в голове теснились самые разнообразные мысли – оправдания, которые он отметал, прежде чем они успевали сформироваться, презрение к самому себе, угрызения совести, смятение… При этом он не находил нужных слов, чтобы выразить хотя бы одну из этих мыслей и чувств, что, возможно, было даже к лучшему.
– Понятно. – Он пошел в ногу с Ивэном, и их шаги, гулким эхом отдававшиеся от камней мостовой, теперь зазвучали в унисон. – Спасибо.
Они пересекли Гилдфорд-стрит и свернули на Лэмбс-Кондуит-стрит. Уильям следовал за своим спутником, не имея понятия о том, куда они направляются. Впрочем, он даже обрадовался, убедившись, что им не придется заходить на Мекленбург-сквер. Он и без того пережил достаточно кошмаров.
* * *В тот вечер Друзиллу Уайндхэм, как теперь звали эту женщину, пригласили на домашний концерт в доме одной респектабельной дамы. Одевшись с великой тщательностью, еще более подчеркивающей ее внешнюю красоту, девушка не без оснований рассчитывала произвести должное впечатление. Она появилась среди гостей, высоко подняв голову, и щеки у нее горели румянцем от обжигающего разум сознания внутреннего торжества, от мыслей о том, что кубок с напитком мести уже поднесен к губам и она даже успела ощутить его сладостный вкус.
И она действительно произвела впечатление – однако вовсе не то, которое ожидала. Один джентльмен, всегда относившийся к ней весьма галантно, теперь посмотрел в ее сторону с нескрываемой тревогой, а потом повернулся спиной, словно увидев кого-то еще, с кем собирался срочно поговорить.
Друзилла не воспринимала этот поступок серьезно до тех пор, пока сэр Перси Гейнсборо тоже не сделал вид, что не замечает ее, хотя явно обратил на нее внимание.
Достопочтенный Джеральд Хэпсгуд расплескал шампанское, постаравшись поскорее от нее удалиться. Охваченный тревогой, он извинился перед стоявшей рядом с ним дамой, а потом в какой-то неприличной спешке наступил ей на шлейф платья и сохранил равновесие, лишь ухватившись за леди Бергойн.
Герцогиня Грэнби наградила ее взглядом, от которого, наверное, могла бы замерзнуть сметана.
В общем, у Друзиллы осталось от вечера весьма неприятное впечатление. Она отправилась домой раньше, чем собиралась, смущенная и подавленная, так и не перебросившись ни с кем ни единым словом на темы, которые собиралась обсудить.
* * *На третий день судебного разбирательства Рэтбоун вошел в зал Олд-Бейли, будучи не столь уверенным в успехе, как в начале слушаний, однако сохраняя прежнюю решительность. Он надеялся, что полицейские все-таки найдут труп Энгуса, поскольку они действительно всерьез занялись поисками, однако в то же время обвинитель не слишком уповал на такую возможность. Тело могло находиться где угодно – на что, кстати, намекнул сам Кейлеб, дерзко заявивший Монку в Гринвич-Маршиз, что Энгуса никогда не удастся отыскать.
Взглянув на Стоуна, поднявшегося со скамьи подсудимых, когда вошедший в зал судья опустился в свое кресло и зрители перестали перешептываться, Оливер вновь обратил внимание на какое-то глумливое торжество, с которым тот держался, и почти неприкрытую жестокость в его взгляде. Весь его вид сейчас выражал подчеркнутое высокомерие.
– Вы готовы возобновить допрос свидетелей, мистер Рэтбоун? – спросил судья. В его голосе, как показалось Оливеру, прозвучали едва заметные нотки сожаления, словно он уже решил, что обвинителю не удастся выиграть процесс. Изможденное, изрезанное множеством морщин, лицо этого худощавого человека невысокого роста, казавшееся раньше весьма сердитым, теперь выражало лишь безмерную усталость.
– Да, если суд не возражает, ваша честь, – ответил Рэтбоун. – Я приглашаю в зал Элберта Суэйна.
– Элберт Суэйн! – громко повторил пристав. – Позовите Элберта Суэйна!
Суэйн, крупный неуклюжий мужчина, говорящий столь нечленораздельно, что ему почти все приходилось повторять дважды, рассказал о том, как в день исчезновения Энгуса ему на глаза попался Кейлеб, весь в синяках, в сильно изорванной и перепачканной одежде. Да, как ему показалось, его одежду покрывали пятна крови. Да, его избитое лицо посинело и распухло, а на щеке он заметил порез. Видел ли он у него еще какие-нибудь раны? Этого он не может сказать, потому что не слишком внимательно приглядывался.
Не прихрамывал ли Кейлеб? Или, может быть, передвигался так, словно ему мешала боль в конечностях?
Этого он не помнит.
– Постарайтесь вспомнить! – требовал Оливер.
Да, Кейлеб тогда хромал, согласился свидетель.
На какую ногу?
Суэйн не имел понятия. Ему показалось, на левую. А возможно, и на правую.
Рэтбоун поблагодарил свидетеля.
Эбенезер Гуд поднялся на ноги, испытывая немалый соблазн стереть Элберта Суэйна в порошок, однако он все-таки решил воздержаться, зная, что жестокость редко приносит желаемые результаты. К тому же это противоречило его характеру.
Элберт же, к всеобщему удивлению, упорно не желал отказываться от показаний, которые только что дал. Он определенно видел Кейлеба, выглядевшего так, словно тот побывал в жестокой схватке. Свидетель считал, что никак не мог ошибиться, и поэтому продолжал твердо стоять на своем, не отступая ни на шаг, хотя и не делая каких-либо выводов. Он абсолютно не сомневался насчет того, когда это случилось. В тот день ему удалось заработать два шиллинга, и он выкупил у ростовщиков одеяло. Такое событие весьма трудно забыть.
Судья удостоил Суэйна благосклонным кивком, а старшина присяжных с горестным видом сморщил губы.
– Да, действительно, – уступил, наконец, Гуд. – Благодарю вас, мистер Суэйн. У меня больше нет вопросов.
Рэтбоун вызвал последнюю свидетельницу обвинения, Селину Херрис. Она явилась далеко не по собственной воле и теперь стояла на свидетельской трибуне, судорожно вцепившись в перила, выпрямив спину и высоко вскинув голову. Для похода в суд молодая женщина выбрала желтовато-серое платье из недорогой ткани, простого покроя, с высоким воротником и длинными рукавами, поверх которого накинула скрывавшую талию шаль. Бо́льшая часть ее красивых волос оставалась скрытой под капором. Однако она явно не собиралась прятать лица, выражение которого говорило о немалом мужестве и силе духа, что лишний раз подчеркивали слегка приподнятые скулы, дерзкие глаза, довольно большой нос и жесткие, хотя и изящные, очертания губ. Несмотря на испуг и явное нежелание выступать в суде, Херрис устремила на Оливера пристальный взгляд в ожидании того, что он собирался сказать.
Сидящая среди зрителей Женевьева медленно, словно через силу, обернулась и посмотрела в сторону Селины, увидев в ней что-то вроде слабого отражения себя самой. Эта женщина любила человека, ставшего убийцей Энгуса. Они находились как бы на противоположных полюсах жизни. Миссис Стоунфилд стала вдовой, но и мисс Херрис тоже ожидала утрата, и, может быть, еще более горькая.
