Гребаная история - Бернар Миньер
Оттуда, где я находился, я видел носки его ботинок, торчащие с платформы.
— Генри-и-и-и-и! — провыл он.
Чудовищного внедорожника «Супер Дьюти» нигде не было видно. Я не знал, каким образом Даррелл выкрутился, чтобы вернуться на остров незамеченным, — может быть, морем, несмотря на грозу. Я вывалился на ведущий к маяку земляной подъем, покрытый песком и гравием, окруженный высокими скалами. Заброшенный дом и маяк были огорожены низкой стеной. Я прополз под ней, дверь на маяк была открыта… На короткое мгновение я подумал о ловушке, в которую затягивал меня Даррелл. Но был ли у меня выбор? Я не сомневался, что он способен сбросить Чарли вниз.
Я вошел.
Ступеньки внутри закручивались спиралью, и только металлические поручни, выглядевшие чертовски тонкими, удерживали от смертельного падения. На самом верху я увидел свет. Сердце застучало как сумасшедшее.
Я начал карабкаться наверх. Честно говоря, чертова лестница казалась просто свински неустойчивой. Рука цеплялась за перила, но меня не покидало ощущение, что достаточно пошатнуться, чтобы вырвать их с корнем. Ветер пел в ушах — словно бог, засунув нос в башню маяка, играл на ней, как на флейте.
— Поднимайся, — коротко произнес голос, от которого у меня сжались яйца.
Я послушался. Верхней площадки я достиг, задыхаясь, лоб покрылся потом. Я добрался до последних ступенек… Головокружение почти приклеивало меня к стене, ноги размягчились. Я не осмеливался смотреть в сторону пустого пространства.
Моя голова появилась на уровне платформы.
Оттуда, где я находился, через зияющий дверной проем кабины я видел спину и затылок Чарли, его руки над поручнями и запястья, привязанные к ржавой железной решетке тремя витками хлипкого шпагата. Страх, головокружение, сама ситуация: горло мне перекрыл твердый комок, я был не в состоянии сглотнуть. Рев океана и шум дождя, стучащего по металлической крыше, скребли по нервам.
— Подойди, — приказал Даррелл.
Чарли больше не говорил. Он слегка повернул голову, и я видел его искаженное лицо. Должно быть, он, как и я, спрашивал себя, что мне делать. Он знал, что я — его последняя надежда, и на его месте я не поставил бы и доллара на то, что у меня есть хоть какие-то шансы выпутаться из этого.
Я преодолел две последних ступеньки. Платформа еле заметно вибрировала то ли под моим весом, то ли от ветра. У меня упало сердце, когда я увидел физиономию Даррелла, снаружи, за изогнутым грязным стеклом. На меня смотрели маленькие раскосые глаза, прозрачные и сумасшедшие. Даррелл улыбался.
— Иди сюда, — произнес он. — Давай, прогуляйся наружу, красавчик Генри.
Я сделал шаг на круговой балкон, ветер взревел у меня в ушах.
За Чарли море было белым от пены, полное впадин и выпуклостей. Его поверхность то поднималась, то опускалась, производя впечатление, будто вся планета набухает и опадает, набухает и опадает.
Мной овладел смертельный страх. Мы были так высоко — подвешенные в пустоте…
— Наружу! Наружу! — скомандовал Даррелл. — Ну, вперед!
Платформа вибрировала под моими шагами. Мне казалось, будто все вокруг шевелится: маяк, земля, стены. Меня бы не удивило, если б балкон вдруг отделился от стены, увлекая нас в ревущую пропасть, которую я видел между ромбами пола. Я почувствовал, что вся кровь отхлынула в ноги и ступни; вибрация, которую я ощущал сквозь подошвы, ни капли не способствовала успокоению.
Чувствуя, как кишки скручиваются узлом, я обернулся к Дарреллу, как раз для того, чтобы увидеть, как он хватает меня за воротник и толкает дальше, к ограждению.
— Грязный маленький ублюдок!
Оутс пихнул меня к перилам, о которые я сильно ударился поясницей. Верхняя часть тела опасно прогнулась над ними, затылок оказался над пустотой, и я ощутил жгучую боль в позвоночнике.
Ледяной дождь обжигал мне глаза, вытаращенные от ужаса, лился на голову и на волосы.
Я взвыл:
— Черт, нет! Только не это!
Пальцы, сжавшиеся на моей шее, были единственным, что удерживало меня от падения. Даррелл наклонился надо мной; теперь я мог чувствовать его дыхание, которое, чуть прикрашенное алкогольными парами, напоминало запах из стоков канализации или запущенного погреба.
— Грязный дерьмовый урод! Грязный маленькой говнюк! — повторил он.
— Я ничего не сделал! Клянусь! Я ничего не сделал!
Волны разбивались о скалы.
Кровь у меня дошла до кипения.
Мозг пульсировал, будто внутри черепа билось огромное сердце; мысли ударялись о его стенки, как летучие мыши, пойманные в ловушку.
— Пощадите! Мы ничего не сказали! Клянусь вам!
Прямо над нашими головами с пронзительным криком парила чайка. Она словно убеждала Оутса меня столкнуть. Я видел ее клюв, который открывался и закрывался, и белоснежное брюшко.
И луч маяка, прожигающий небо.
— Ты хочешь, чтобы я поверил, будто это совпадение: ты с приятелями заявляешься к нам, а несколько дней спустя поганые копы устраивают облаву? За дурака меня держишь?
Не успел я хоть что-то сказать, как на моем левом плече сомкнулась мощная рука и пальцы принялись искать болевую точку между ключицей и лопаткой, у головки плечевой кости. Когда Даррелл нашел ее, он погрузил туда пальцы, словно скульптор в глину, и внутри меня буквально взорвалась боль; я кричал, корчась и пытаясь избежать этих тисков, этого бесчеловечного огня.
— Это не мы! Клянусь! А-а-а-а-ах! Перестаньте это делать, я вас умоля-а-а-аю!
Но пальцы продолжали ковыряться в моей плоти, погружаясь все глубже и все более невыносимо давя на нервы и мышцы. Черт, я и не знал, что на свете существует такая боль! Маленькие раскосые глазки сверкали безумным, лихорадочным блеском, как у сумасшедшего, и одновременно Даррелл внимательно следил за моей реакцией.
— Врешь!
— Не-е-е-е-е-ет!
Я не мог даже покачать головой, настолько мучительной была боль; от этого давления у меня все парализовало в верхней части груди. Глаза вылезли из орбит и наполнились слезами. Я
