Последнее испытание - Скотт Туроу
– Я засмеялась.
– Почему вы засмеялись?
– Потому что я говорила не всерьез. И Кирил, и я – мы оба знали, что это было последнее, что он мог сделать.
– Протестую по поводу заявления о том, что именно знал Кирил, – говорит Стерн.
– Поддерживаю, – реагирует Сонни.
– Вы можете объяснить, в чем состояли инструкции по комплаенсу, которые вы получали от юристов компании «ПТ»? – спрашивает Мозес.
Иннис отвечает на вопрос в сжатом виде, суммируя то, что уже многократно изложил всем, в том числе присяжным, Морт Мински: все сотрудники и руководители компании были предупреждены о том, что они не должны продавать акции «Пафко Терапьютикс» без предварительного одобрения этого шага юристами – за исключением случаев, предусмотренных в плане 10б5-1.
– Между прочим, – продолжает допрос Мозес, – мы несколько раз слышали о том, что доктор Пафко не продавал акции, принадлежащие лично ему. Вы когда-нибудь интересовались, почему он не продал свой пакет или его часть после того, как на препарат «Джи-Ливиа» была выдана лицензия?
– После получения лицензии – нет, не интересовалась. К тому времени я уже ушла из компании.
– Прошу меня извинить. А до этого вы говорили с доктором Пафко о том, есть ли у него планы относительно продажи своего собственного пакета акций?
– Да, это было за несколько недель до одобрения «Джи-Ливиа». Где-то в декабре 2016 года.
– Расскажите нам, пожалуйста, кто еще присутствовал при этом вашем разговоре?
– Мы тогда очень много работали, практически без выходных, чтобы подготовиться к моменту, когда препарату откроют доступ на рынок. Иногда кто-нибудь заказывал в офис китайскую еду, чтобы перекусить прямо на работе. В то время в прессе начали появляться статьи с рассуждениями о том, что «Толливер» и еще один крупный фармацевтический концерн будут бороться за то, чтобы перекупить «ПТ», так что котировки акций компании буквально летели вверх. Объявление тендера на приобретение «ПТ» отменило бы план 10б5-1 и все прочие ограничения. Большинство из нас не могли дождаться момента, когда можно будет продать свои акции, потому что рынок тогда буквально сходил с ума. Для всех нас это был бы хороший куш, но после одного из таких разговоров Кирил посмотрел на меня и сказал: «Я не стану продавать свой пакет, когда объявят тендер».
– Он как-то объяснил эти свои слова?
– Он хотел оставаться акционером «ПТ». Это означало, что даже после объявления тендера он собирался договариваться с покупателем компании о заключении соглашения о найме. Он хотел сохранить рычаги влияния и по этой причине намеревался остаться на должности генерального директора «ПТ».
Стерн чувствует, как от изумления его сердце екает, пропустив удар. Тогда, во Флориде, он сказал Иннис, что Кирил спокойно относился к перспективе продажи своего пакета акций, но доктор Макви ни словом не обмолвилась по поводу тех планов доктора Пафко, о которых рассказала сейчас. Тем самым она сделала еще более уязвимой линию защиты в самом слабом ее месте. Более того, она заронила в душу Стерна опасение, что в беседе с Яном Вейлом, инвестиционным банкиром, – той самой, в ходе которой Кирил заявил, что жениться надо на богатых, – доктор Пафко валял дурака.
Кирил склоняется к Стерну и шепчет ему на ухо:
– Она все врет.
Сидящая с другой стороны от Стерна Марта бросает на отца взгляд, прочесть смысл которого не составляет труда: я же тебе говорила…
– Свидетель ваш, – говорит Мозес, обращаясь к представителям защиты.
Стерн медленно встает с кресла. Он настолько поражен, что его в буквальном смысле слова пошатывает. Старый адвокат впивается взглядом в свои заметки в надежде, что это поможет ему взять себя в руки.
– Итак, вы сказали нам, что были близкими друзьями с доктором Пафко на протяжении десятилетий.
– Да.
– Фактически на протяжении всего этого времени в компании не было никого, с кем он сошелся бы ближе, чем с вами, – за исключением разве что Лепа. Вы с этим согласны?
– Нет, если речь идет об осени 2016 года, – отвечает Иннис и неприветливо смотрит на Стерна. В груди у него холодеет от страха – он понимает, что только что дал возможность доктору Макви упомянуть об Ольге, но гордость не дает ей этого сделать. – До этого, пожалуй, все было именно так, как вы сказали, – заканчивает свой ответ свидетельница.
– И все же доктор Пафко никогда не говорил вам, что он предпринял какие-либо действия для того, чтобы фальсифицировать данные клинических испытаний, верно?
Это достаточно безопасный вопрос, потому что Иннис неоднократно заявляла представителям гособвинения, что никогда ничего не слышала о смертях пациентов или о подтасовке данных тестирования. Доказательств, позволяющих усомниться в этом, нет. В то же время совершенно ясно, что заявления Иннис, что она ни о чем подобном не знает, как и аналогичные утверждения Лепа, защитили ее от обвинений в рамках гражданских исков.
– Нет, не говорил. Но, как я только что сказала, мы с какого-то момента перестали с ним общаться. Так что было бы странно ожидать от него чего-то подобного.
– А если вспомнить тот ваш второй разговор по поводу испытаний…
– Это когда он сказал «я кое-что предпринял, чтобы решить эту проблему»? – уточняет Иннис, и по ее губам, когда она произносит эти слова, пробегает тень торжествующей улыбки.
– Вы сказали, что тот разговор проходил в кабинете Пафко.
– Насколько я помню, да.
– Вы часто бывали у него в кабинете?
– В тот период не слишком, но вообще за все эти годы – да, часто. Я появлялась там множество, наверное, тысячи раз. У него был самый большой кабинет. Вы ведь знаете, что такое иерархия внутри компании. Да, я заходила к нему. Все сотрудники заходили.
– Ваш кабинет располагался совсем рядом с его кабинетом, не так ли?
– Именно. Мой – с одной стороны, кабинет Лепа – с другой.
– И за годы работы в компании вы беседовали с доктором Пафко тысячи раз?
– Да, я уже сказала об этом.
– И все же ту вашу беседу вы помните совершенно ясно?
– Если вы про разговор, когда он сказал: «Я кое-что сделал, чтобы решить эту проблему», то да.
– А в целом, доктор Макви, ваши воспоминания о событиях прошлого со временем становятся более отчетливыми или, наоборот, постепенно стираются из памяти?
– Думаю, что моя память устроена так же, как у других людей. Обычно я яснее помню то, что происходило относительно недавно.
– То есть фактически, когда вы спросили Кирила о проблеме с базой данных, он сказал, что она решена. Верно?
– Да. Он ответил: «Я кое-что сделал, чтобы решить эту проблему».
– Вы давали свидетельские показания перед
