Станислав Родионов - Долгое дело
Она безнадежно позвонила в квартиру – там как гукнули. Пришлось достать ключи и отпирать. В передней Серафима Никитична злорадно сбросила на пол береженый рюкзак – дьявол с ними, с белыми наливниками. Для кого?
Хотя бы дождался ее приезда или бы позвонил. Уж не говоря о том, что восемнадцатилетний парень мог бы сам привезти себе яблок. Да он их есть и не будет. Жует резинку, апельсиновую или вроде бы абрикосовую. Яблочко – в него вонзаешь зубы, а оно тебе рот захлестывает соком. Натуральным, между прочим. А резинка? Синтетика черт те с чем намешана. Володька же готов пить с ней чай.
Серафима Никитична сняла платок, резиновые сапоги и плащ. И села, придавленная усталостью.
Два года назад было все: муж, молодость, автомашина, дача, Володькино послушание. Два года назад скоропостижно умер муж. За эти два года молодость ушла, как сквозняк ее вынес в форточку. "Москвич" она продала сама, поэтому теперь носит яблоки на кукорках. Володька разболтался, отпустил усы, хамит басом и ходит с какой-то скелетообразной девицей об одной серьге. Осталась дача, где по ночам гулко падают на землю яблоки, словно кто-то за окном стучит себя в грудь.
Она трудно поднялась и встала у зеркала, разглядывая пятидесятилетнее лицо. Как оно, молодеет от свежего воздуха и белого налива?
После смерти мужа надумала дачу продать, но оставила, пожалела. Теперь же каждую осень грозилась вырубить яблони, вытащить всякие кусты и кустики и сровнять морковно-салатные грядки. Все засеять травой и засадить цветами. Насажать, скажем, берез, осин, сирени. Как же тогда будет называться участок? Березовый сад? В языке таких и названий нет – осиновый сад. А может быть, тогда ее участок станет парком культуры и отдыха?
Ливенцова пошла в ванную тяжелой походкой старухи. Душ все смоет – и усталость, и несветлые мысли.
С другой стороны, яблоки падают, и вроде бы их много, собирать не успевает. Под ногами хрустят, как раскалываются. А зимой? Компоты, соки, варенья... Все свое. Вот уж верно говорит пословица: летом ногою пнешь, а зимой в пирог завернешь.
В передней ожил телефон. Володька. Все-таки вспомнил о ее приезде. Серафима Никитична, так и не начав раздеваться, вышла из ванной и взяла трубку.
– Алло!
Ей ответила шуршащая тишина.
– Алло, алло!
Володька набрал номер, а двухкопеечной не оказалось. Сейчас перезвонит.
Она села на пуфик, стоявший у телефона. Злость, вызванная нелегким копанием в земле и тяжким рюкзаком, уходила. Если вдуматься, то дело не в соках и компотах. Ей сладкого нельзя, а Володька жует резинку. И не в свежем воздухе – можно погулять в парке или поехать за город. Дело совсем-совсем в другом...
Работа ее хотя и требует образования, но исполнительская, не творческая. От сих до сих. Высчитала, отмерила, запустила. И все по новой. Голова не болит. А дача... Тут сама себе инженер. Думаешь над каждым цветком, над каждым кустом, над каждой лопатой земли. Как бог, сотворяешь свой мир. Растишь свои райские яблочки, которые с грудным стуком падают всю ночь на землю... Белый налив в этом году поздний...
Телефонный звонок ее испугал, а ведь ждала.
– Да-да! – крикнула она.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – тишая от незнакомого голоса, ответила Серафима Никитична.
– Вы меня не знаете и никогда не узнаете...
– Ну и привет!
Она сердитой рукой утопила аппаратные рычажки. Какой-то парень, шутник, ищет заочного и приятного знакомства.
Телефон зазвонил тотчас. Ливенцова прижала к уху так и не положенную трубку.
– Напрасно вы, Серафима Никитична, обрываете разговор, – сказал тот же голос, вроде бы юношеский, но теперь она в этом не была уверена.
– Кто говорит?
– Я же сказал, вы меня не знаете...
– А вы меня откуда знаете?
– Давайте говорить о деле.
– О каком деле?
– О вашей даче.
– Володька, ты дурака валяешь?
– Серафима Никитична, не тяните время.
– Да что вы от меня хотите? – вскипела Ливенцова.
Ей хотелось бросить трубку, но звонивший знал ее имя и что-то знал про дачу. Может, какой агент Госстраха?
– У вас есть дача...
– Ну есть.
– Салатного цвета, под шифером, с верандой, стоимостью тысяч в восемь.
– Десять.
– Прекрасно, десять.
– Но я ее не продаю.
– А я и не покупаю.
– Чего же вы хотите?
Снять он хочет комнату с верандой на зиму или на следующий сезон. Но она век не сдавала.
– Только вы не бросайте трубку, понятно? – предупредил голос каким-то неживым, отчеканенным тоном.
Она догадалась. Вернее, она вспомнила – был такой случай в восьмом доме по Еловой улице. Хозяйка вернулась в город, и ей сразу позвонил незнакомый парень с дурацким разговором насчет какого-то пса Чугрика. Проверяли, в городе ли она. А после залезли на дачу и сожрали шестнадцать банок компота. Из белого налива.
– Ну так чего вам? – нетерпеливо спросила Ливенцова.
– Серафима Никитична, я хочу получить с вас тысячу рублей.
– А компоту не хочешь?
– Милочка, кто со мной шутил, того теперь сводят судороги.
Ливенцова хотела обрезать нахала за "милочку", за "ты", но не юношеская уверенность в голосе и чуть изменившийся тембр ее остановили.
– Это ты, голубчик, шуткуешь по телефону. Делать нечего?
– Повторяю, ты должна мне выплатить тысячу рублей.
– Может, скажешь, за что?
– За дачу.
– Как за дачу?
– Серафима Никитична, я предлагаю выгодную сделку. Дача стоит десять тысяч. Я прошу одну тысячу. Есть смысл дать одну тысячу, чтобы сохранить десять?
– Ничего не понимаю...
Но она поняла, вспомнила. Хотят сносить дачи под санаторий, давно об этом поговаривали. А звонит какой-нибудь тип из дачного треста и предлагает свои услуги – за тыщу оставить дачу на своем месте. Взяточник проклятый.
– Если не дашь деньги, то дом я сожгу.
От неожиданности, от прилившего возмущения Ливенцова смолкла, не находя подходящих слов, ни подходящих ругательств.
– Как ты сожгешь?
– Даже не заходя на участок. Задняя стена веранды стоит в двух метрах от штакетника. Не так ли?
– Ну так.
– Люди разные ходят вдоль штакетника по дорожке. Не так ли?
– Ну так.
– Вот с этой дорожки я и брошу на толиевую крышу веранды моток шерсти, пропитанный бензином, а кончик нитки подожгу, как бикфордов шнур. И никто никогда и ничего не узнает. Милочка, да разве мало способов поджечь дом?
– Это шантаж! – опомнилась Ливенцова.
– Конечно, – спокойно согласился голос.
– Я сейчас же заявлю в милицию.
– Ну и что?
– Они примут меры.
– Какие, дурашка? Поставить милиционера у дачи?
– Но у меня нет тысячи рублей...
– А вот обманывать нехорошо. Ты же не так давно продала "Москвича".
– Да с чего это я должна платить!
– А с того, что у тебя нет выхода. Короче, Серафима Никитична, даю на размышление и на поход в сберкассу одни сутки. Жди моего звонка. Предупреждаю, если не уплатишь или пойдешь в милицию, то считай, что салатной дачи у тебя нет...
Трубка уже тревожно попискивала. Шантаж, натуральный шантаж. Надо немедля ехать на дачу. Но не будешь сидеть там безвыездно, да поджечь могут и при ней. Что же делать? Дача ведь, не спрячешь, в гараж не закроешь... Дача ведь, не шестнадцать банок компота.
Она бросила затравленный взгляд, который как рассыпался по передней. На полу стоял неразобранный рюкзак с белым наливом, источавшим свой непередаваемый запах. Серафиму Никитичну охватила странная, будущая тоска по своей даче, словно та уже сгорела.
В милицию. Немедленно сообщить в милицию. Как это не могут поставить милиционера? Пусть ставят дружинника. В конце концов, она берется выплачивать ему зарплату. Плюс белый налив, плюс свежий воздух, плюс у нее есть домашнее вино из крыжовника.
Серафима Никитична прерывисто вздохнула.
Милиционеров на улице не хватает. Кто ей даст охранника для дачи?.. Не государственный заводи и не винный склад. Допустим, засекут их телефонный разговор или какими-нибудь своими методами поймают этого, который звонил... Так он же не один, их же шайка. В отместку наверняка подожгут. Кто-то говорил, что вроде бы где-то на юге шантажисты вот так же сожгли автомобиль частника, который поскупился. Угнали и сожгли. А дачу и угонять не надо. Сторожа, нанять сторожа, какого-нибудь здорового пенсионера из бывших военных. По полсотне в месяц. И сколько ему караулить? Неделю, год, два? Те же деньги и выйдут. Да и сутками стоять он не будет, восемь часов – и ушел. И поджигай. Ведь у самой дороги.
Уплатить?
Время еще было. Серафима Никитична взялась за резиновые сапоги – скорей туда, на дачу...
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Автомобиль бежит вперед, корабль плывет к горизонту, ракета уходит в космос, птица взмывает в небо, дерево тянется к солнцу... А куда стремится человек? Только к другому человеку, – больше ему некуда. Нужно лишь понять одновременно...
