Катафалк дальнего следования - Николай Иванович Леонов
Гуров засмеялся, но потом вспомнил, что не в гостях он все-таки, и уже без смеха посмотрел на отца девочки. Тот протянул ему блокнот, а сам встал и отправился на кухню помогать дочке. Лев Иванович прочел: «Да, я был в Москве в командировке и встречался с Таней, хотел уговорить ее приехать обратно к нам – ко мне и к Свете. Но потом, после ссоры в кафе, я Таню больше не видел».
Гуров провел ладонью по лицу. Он понимал, что Виктор, который один воспитывал Свету, будет до конца отрицать свою причастность к убийству. У него просто не было выхода – оставить дочь было не на кого. Да и любил Виктор ее так же сильно, как и она его. «Поэтому, – думал Гуров, – он не позволит просто так взять и дать себя увезти от нее. Расстаться надолго для этих двоих – это, что ни говори, трагедия».
Пономарев со Светой принесли чай и немного зефира. Сахар, как потом объяснила Света Льву Ивановичу, они в доме не держали. Затем девочка умчалась в свою комнату, напевая что-то, а Гуров поднял глаза на Виктора Пономарева и негромко сказал:
– Вы зря не захотели посмотреть на фотографию, которую я вам дал. Дело в том, что подруга Татьяны, которая нечаянно оказалась в «Шоколаднице» и рассказала нам о вашей с Татьяной ссоре, опознала вас на этом фото. Значит, вы все-таки заходили потом в дом к Вершининым?
Виктор прочел по губам вопрос, заданный Гуровым, кивнул и, придвинув к себе блокнот, стал писать. Пока он писал, Гуров осторожно подул на горячий чай и сделал глоток. Пономарев протянул блокнот.
– Вы тут написали, что не отрицаете, что заходили в подъезд, но это не значит, что вы виделись с Таней. Так?
Пономарев кивнул.
– Вы следили за ней и знали, где она живет?
Виктор снова кивнул.
– Скажите, а ее мужа вы знали в лицо?
С небольшой задержкой Виктор покачал головой, а затем опустил голову. Это был знак для опытного оперативника, что Пономарев обманывает.
– Но как тогда объяснить совпадение, – продолжил Гуров, – что вы вошли в подъезд Вершининых практически сразу после того, как ее муж вышел из дома? Получается, что вы все-таки знали мужа Тани в лицо, – не спросил, а утвердительно заявил Лев Иванович.
Пономарев закрыл лицо руками. Потом, вздохнув, кивнул и написал: «Да, знал. И зашел в дом, когда увидел, что он вышел из подъезда. Я хотел поговорить с Таней, уговорить ее уехать со мной, но не решился позвонить в дверь, постоял у квартиры и ушел».
Гуров прочел и покачал головой.
– Послушайте, Виктор Вячеславович. Давайте разговаривать начистоту. Мы ведь с вами не маленькие дети. Зачем скрывать очевидное? Ведь вы же были у Татьяны в квартире. Были?
Пономарев отрицательно покачал головой.
– Ну, хорошо. Тогда скажите, где же вы были, если не у Вершининой в квартире? Ведь вышли вы из дома после того, как вошли в него, только через сорок минут, и то через соседний подъезд. Вас опознала женщина, которая столкнулась с вами, причем в тот самый момент, когда вы выходили из подвала. Что вы на это скажете?
«Она обозналась», – написал Пономарев.
– Хорошо, – устало вздохнул Гуров и сделал глоток из кружки. – Если вы не заходили в квартиру, то когда вы ушли?
«Сразу и ушел», – написал Виктор ответ на вопрос оперативника.
Гуров покачал головой.
– Сразу вы выйти не могли, камера на подъезде вас бы зафиксировала. Но до десяти утра никто, похожий на вас, не выходил из этого подъезда. Я так говорю, потому что в это время в квартире уже работала оперативная группа и запись с видеокамеры была изъята. Так где вы были, если не в квартире?
Пономарев опустил глаза. Гуров видел, как в нем борются два чувства, два желания: одно – рассказать оперативнику всю правду и снять с себя тяжелый груз вины за убийство и второе – боязнь оставить дочку одну и признаться ей, что это он убил ее мать. Лев Иванович не торопил его. Времени до приезда Крячко и Семашко у него было еще предостаточно. Поэтому он был спокоен и чай пил не торопясь. Пауза затянулась, и Гуров решил подтолкнуть Пономарева к решению дилеммы, вставшей перед ним. Он наклонился и положил ладонь на плечо Пономарева, привлекая его внимание к своим губам.
– Послушайте, Виктор Вячеславович. Вы парень неглупый, с высшим образованием, и должны понимать, что я приехал из Москвы в Михайлов не просто так, чтобы поговорить с вами. Я приехал с доказательствами. Пусть косвенными, но тем не менее вполне подтверждающими вашу причастность к гибели Татьяны Вершининой. Я не могу насильно заставить вас признаться, но есть некоторые обстоятельства, которые вам не известны и которые ставят под угрозу не только вашу жизнь, но и жизнь вашей дочери…
При этих словах зрачки у Виктора расширились, он испуганно посмотрел за спину Льву Ивановичу. Гуров оглянулся и посмотрел, не стоит ли сзади Светлана, и, понизив голос еще больше, сказал:
– Не знаю, насколько вы осведомлены о жизни Татьяны в Москве, но дело в том, что она была тесно связана с местным мафиози, вором в законе по кличке Кисет. И его очень расстроила смерть Тани. Он, как и мы, вот уже полгода ищет того, кто ее убил. Скажу больше – его люди и за мной следили. Не выведал ли я чего, не установил ли, кто убийца… Я не пугаю вас, просто хочу предостеречь. Понимаете?
Пономарев вначале сидел не шевелясь, словно кровь у него застыла и перестала циркулировать по венам, но потом, по всей видимости, приняв какое-то решение, взялся за ручку. Писал он долго, иногда останавливался, что-то задумчиво зачеркивал и вновь начинал… Лев Иванович сидел, держа в руке кружку с уже почти остывшим чаем, напряженно смотрел на Пономарева и гадал, что же тот пишет в блокноте – признательные показания или все-таки он решил идти до конца и не сознаваться в содеянном.
Виктор, почувствовав взгляд полковника, перестал писать, пристально посмотрел на Гурова, моргнул, закусил нижнюю губу, словно что-то решая, а потом, словно он пришел к какому-то окончательному для себя решению, выдернул из блокнота исписанную страницу, скомкал ее и сунул в карман джинсов. Потом опять что-то быстро написал, согнувшись над столиком, выпрямился и протянул блокнот полковнику.
«Вы приехали арестовать меня?» – этот вопрос был единственным на листке, но зато написанный большими буквами. Лев Иванович с облегчением вздохнул – дело сдвинулось с мертвой точки – и ответил:
– Пока что задержать до судебного решения. Но я бы посоветовал вам, Виктор Вячеславович, сотрудничать со следствием и честно рассказать о том, что произошло. Это и ради вас, и ради Светланы. Если это вы причастны к гибели Тани, то лучше всего не усугублять ситуацию и во всем признаться. Это уменьшит вашу вину и снизит срок наказания. У вас есть с кем оставить девочку? – наконец-то задал Лев Иванович вопрос, который его так долго мучил. – Или нам придется обратиться в социальные службы, и тогда уже они будут решать, куда определить Свету.
Пономарев снова что-то написал, и Гуров, прочитав, ответил:
– Давайте я попробую договориться с Евгенией Селюниной. Может, она возьмет девочку к себе на время, а потом мы уже решим вопрос в зависимости от того, как будут обстоять ваши дела.
Виктор кивнул, а потом снова начал что-то быстро писать. Гуров ждал. Он понимал, что именно сейчас наступит момент истины. Конечно же, косвенные улики, собранные против подозреваемого, не могли сыграть большой роли в деле, и опытный адвокат вполне мог бы опровергнуть все доводы обвинения против его клиента… Но Гуров подозревал, что если даже Виктора выпустят, то им вплотную займутся люди Кисета. Это сейчас они ничего о нем не знают, но рано или поздно они на него все равно выйдут. Так что лучше уж Пономареву отсидеть за убийство, чем быть убитым людьми Кисета. По всей видимости, те же самые мысли посетили и самого Виктора, потому что когда он спустя пять минут протянул Гурову блокнот, Лев Иванович прочел следующее:
«Я не хотел убивать Таню. Это получилось случайно, сам не знаю как. Просто я сильно расстроился. Я знал, что
