Три грации на обочине - Лариса Павловна Соболева
– Настя, а как же учеба? – напомнил Ласкин. – Ты ж хотела…
– В колледже диплом я получу в начале марта, а потом заочно буду учиться, – пообещала она. – Не волнуйся, я не стану недоучкой, мне и дети не помешают.
– Ну, тогда… – растаял Ласкин. – Тебе повезло, парень, она у меня такая хорошая… поверь, лучше жены не найдешь.
– Я знаю, – улыбнулся Феликс. – Но уже сегодня я забираю Настю к себе. По рукам, Владимир Алексеевич?
– Давай! – засмеялся Ласкин, протягивая руку.
Не успели скрепить договор рукопожатием, Феликсу позвонил Павел и сообщил, что подозреваемые едут в город явно на охоту.
– Так… – произнес Феликс, пряча смартфон. – Настя, планы меняются, ты собирайся и жди меня, а я на задержание. Учти, могу и утром приехать…
Она обняла его за шею, поцеловала в щеку и сказала:
– Позвонишь, когда будешь ехать, а я соберусь и буду ждать. Приезжай хоть среди ночи, хоть утром, даже раздеваться не стану, если спать захочется.
Теперь он поцеловал ее, но в губы и убежал, а Настенька подсела к Ласкину, склонила голову ему на костлявое плечо. Для него так неожиданно было решение ребят, что запоздалая мысль только сейчас внесла беспокойство:
– Настюха, ты это… не из-за мамки из дома слинять решилась? Если так, то это неправильно, замуж надо по любви идти. Без этого нельзя, а то плохо будет.
– Папа, я люблю Феликса, честное-пречестное слово. И очень-очень счастлива, потому что он меня тоже любит, я это вижу, знаю. Он познакомил с мамой и сестрой, мы недолго виделись – ему опять нужно было бежать. А жить будем отдельно, у Феликса двухкомнатная квартира, дед подарил.
С того позднего вечера, когда за Настей гнались два негодяя, Ласкин ни разу не слышал «дядя Вова», только «папа».
– Ну, тогда… – повеселел он и полез в карман пиджака, висевшего на спинке стула, достал потертый кошелек, оттуда выудил карточку. – На. Там около ста штук, от мамки твоей заныкал. Купишь себе платьице, туфельки, чтоб не хуже других. Что останется – приданое тебе. Потратишь, а карточку вернешь, дальше буду ныкать. Гляди, Розе ни слова!
Он растрогал Настю до слез, она прижала карточку к груди, а ведь дело не в деньгах, и пыталась выразить благодарность:
– Па, ты… ты такой… А я думала старое нарядное надеть, но теперь… Так хочется быть красивой… Ты… У меня самый лучший папа.
– Ну, так! – рассмеялся довольный Ласкин. – А теперь, доча, за то, что у тебя лучший папа, сгоняй за… сама знаешь. А то там Розин муж, не хочу мимо ходить.
Настя отстранилась от него, умиления и следа не осталось на ее личике, она сердито заявила:
– Потерпишь до вторника. А то от радости за меня уйдешь в запой и явишься в ресторан готовый!
– Да у меня запоя не было уже… год! Так, немножко… для души.
– Потерпишь. Вы с мамой и сестрой Феликса познакомитесь, хочу, чтобы о моем отце у них самое лучшее впечатление осталось.
Ласкин обиделся и отстранил ее рукой, правда, негрубо:
– Тогда пошла прочь, непокорная дочь.
– Я принесу тебе поесть, папа.
С гордо поднятой головой Настя отправилась в кухню. Там она взяла тарелку и под неусыпным взглядом матери, а также ее гостя кидала на нее разные вкусности, беря их со стола и комментируя:
– Мм, огурцы свежие… Поделитесь, граждане, огурчиками. А это? О, ветчина импортная? (Кусочек сунула в рот, прожевала.) Солоноватая. Что празднуем, почему вдвоем, а не втроем?
– Доча, – расплылась в сладкой улыбке мать. – Это твой родной отец, он за нами приехал. Ну, зовет к себе жить…
– Ты садись, садись, поговорим, – предложил отец.
Настя выпрямилась, держа тарелку в руках. Она изучала незнакомца подробно: волосы, густые брови, короткую бородку и хитроватый взгляд, ждавший признания. Глубоко в памяти отыскала это лицо, только моложе, наглее, смешливей. Да, он, папочка-негодяй. Потом увидела шалаш, который строили с матерью, шалаш снится ей часто – детские страхи остались в подсознании и не отпускали, это были кошмары. Настя уселась на табуретку, поставила тарелку на стол, что явилось для матери и гостя сигналом к сближению, бывший отец предложил:
– Шампанское есть, выпьешь, дочка?
– Я вообще не пью, – отказалась Настя, а кусок огурца положила в рот и жевала, продолжая изучать беглеца.
О, как мечтала она об этой встрече, монологи сочиняла, а увидела – нечего сказать родному папе, но тут отвлекла мать тоном паникера:
– Откуда у тебя кольцо? Дорогое! Ну, видно же, что дорогущее. Настька, где взяла? Не купила же, в самом деле! Кто дал? Отвечай, когда мать спрашивает!
– Послезавтра я выхожу замуж, мама, за Феликса, – спокойно ответила дочь. – Он подарил кольцо, так сейчас принято.
– Замуж?! – обалдела Роза. – А почему мы не знаем?
– Я сама недавно узнала. Мы с Феликсом тебя и папу Вову приглашаем в ресторан на ужин, ну, отметить. Феликс просил извиниться, что не он тебе об этом сообщает, его срочно вызвали на работу.
– А не рано? – опомнилась Роза. – Ишь, замуж… Так сразу?
– Роза… – положил нежеланный для некоторых гость ладонь на кисть матери. – Не шуми, надо разобраться.
Услышав про разборки, Настя усмехнулась:
– А я разобралась. Значит, ты… Дядя, как тебя зовут?
– Меня? Анатолий Семено… – И смутился, не знал, как представиться родной дочери. – Анатолий… папа! Я же отец тебе.
– Хм, а мое полное имя – Анастасия Владимировна Ласкина, так в паспорте написано. Слышите? Владимировна. Отчество не ваше. И моей руки Феликс только что просил не у вас.
– А почему не у меня? – вставила Роза.
– Ты же занята, – указала на гостя Настя. – Так вот, дядя Толя, мой отец, который вырастил меня, одевал, кормил, заботился обо мне и никогда не попрекал, а недавно не побоялся и защитить от бандитов, ждет дочь в своем кабинете с ужином. Наша мама не догадалась накормить мужа. Но если она хочет ехать с вами, еще раз очутиться на улице под дождем, то пусть едет. Да, мам, ты объясни дяде Толе, что этот дом не тебе принадлежит, вдруг он снова хочет бизнесом заняться, а денег не хватает.
– А я не собираюсь никуда уезжать! – выпалила мать.
– Извините, я вас покину.
Настя забрала тарелку с горой еды, открыла ящик стола, захватила две вилки и ушла. А так хотела высказать «папочке»… но это было давно, с тех пор много воды утекло, слова позабылись, наверно потому, что смысла в них уже нет.
Охота дело весьма увлекательное, жгучее, как перец
А на человека охота неожиданно пробуждает внутри совершенно невероятный азарт,
