Ксавье Монтепен - Кровавое дело
— Какое дело вашему второму любовнику до того, что до него у вас был первый? — прервал ее Дарнала.
— Вы оскорбили меня в присутствии моего опекуна, — высокомерным тоном возразила Сесиль.
— В присутствии вашего опекуна! — с едкой иронией повторил Дарнала. — Как кстати подоспела к вам эта опека! Ну что же? После моего визита ваш опекун, вероятно, стал вас расспрашивать? Стал добиваться, в качестве чего и кого я стал заявлять о своих правах? И вы, разумеется, ответили на все вопросы, потому что есть вещи, которые скрываются от отца, но в которых легко можно сознаться опекуну. Вы ответили, что актер Дарнала был вашим любовником, но что, по зрелом размышлении, вы убедились, что ваша любовь к нему была просто капризом и что вы находите разумным совершенно вычеркнуть из жизни это позорное прошлое, выгнать в шею любовника и даже отказать ему в праве дать свое имя его ребенку, которого вы носите под сердцем. Ведь вы сами мне говорили, что готовитесь стать матерью.
Актер думал, что за этими словами последует гневная вспышка.
Но ничего подобного не случилось. Дочь Жака Бернье ответила ему самым спокойным и поэтому самым оскорбительным тоном:
— Я думала, что это так, правда, но ошиблась! Позорное звено, которое могло приковать меня к вам и из которого вы бы сделали железную тяжелую цепь, благодарение Богу, никогда не существовало! Я свободна, слава Богу, свободна абсолютно! Я не завишу ни от вас и ни от кого в мире! Я сказала моему опекуну то, что сочла нужным, и это вас не касается. Вы только что упомянули о капризе. Ну, вот и представьте себе, что вы были моим капризом на какой-нибудь час. Тем лучше для вас, конечно, но только теперь этому наступил конец! Иллюзия рассеялась! Я больше не знаю вас! Я вас никогда не знала!
— Ну, а я вас знаю! Я вас слишком хорошо знаю! — в бешенстве закричал Дарнала. — Жалею, что окончательно не сорвал с вас маску вчера, в присутствии того человека! Может быть, сегодня он и опекун ваш, но завтра он наверное будет вашим любовником! По крайней мере он узнал бы заранее, сколько времени длятся ваши фантазии! Вы говорите, что в вас поднималось отвращение в те минуты, когда вспоминали обо мне? Что же я сделал для того, чтобы внушить вам такое отвращение? Что я сделал, чтобы заслужить подобное презрение? Я любил вас — вот и весь мой проступок! Если бы вы только знали, Сесиль, как я любил вас! Вы были для меня всем! Вы наполняли мою жизнь! Я был уничтожен, поражен, когда нашел, несколько дней назад, в Дижоне, на вокзале, это утерянное письмо, в котором ваш отец сообщил вам о своем скором возвращении и о том, что вы внезапно разбогатели. Да, я испугался за будущее. Я думал о нашем взаимном увлечении, результаты которого должны были скоро обнаружиться. Я говорил себе, что моя святая обязанность идти к вашему отцу, броситься перед ним на колени — ведь он считал вас чистой, — вымолить его прощение и просить, чтобы он сделал меня своим сыном. Но меня стесняла мысль о деньгах, которые вы должны были получить. Из бедной девушки вы стали разом богатой невестой, так что monsieur Бернье мог усомниться в бескорыстии моей любви и прогнать меня, заподозрив в намерении овладеть вашим приданым. О, как я сожалел о вашей прошлой бедности! Тогда бы по крайней мере меня не могло коснуться оскорбительное подозрение в корыстолюбии. Тем не менее я все еще надеялся. Я рассчитывал, что любовь придаст вам силы для борьбы за наше общее счастье.
Поль Дарнала на минуту остановился. Бедняга провел рукой по глазам, чтобы смахнуть навязчивую слезу.
На губах Сесиль играла ироничная улыбка.
Вдруг актер увидел эту улыбку. Вся его мягкость разом исчезла, и он со все возрастающим гневом проговорил:
— Рассчитывать на вашу любовь! Боже, как я был глуп! Как я был легковерен! Да разве вы когда-нибудь были способны любить? Да разве у вас когда-нибудь было сердце?! Ваш отец умер так недавно, так ужасно умер, а вы даже и не плачете о нем! У вас траур только на платье, но не в душе! О, я отлично знаю все ваши мысли! Вы веселы теперь, потому что чувствуете себя свободной, потому что сознаете себя богатой и знаете, что деньги дадут вам средства скрыть свой позор! Вы говорите, что ошибались, когда надеялись стать матерью. Сперва вы уверяли меня в этом, а теперь сами отрицаете! Так я вам прямо скажу, что это отрицание — ложь, придуманная для того, чтобы удалить меня, я это предчувствую, угадываю! Вы носите под сердцем ребенка, и ребенок этот мой! Мне сказали, что вы уезжаете из Парижа, и, должно быть, это правда, потому что об этом свидетельствуют ваши уложенные вещи! Но я уверен, что под отъездом скрывается какая-нибудь низкая цель. Вы исчезнете на несколько месяцев. Тайное разрешение возвратит вам незапятнанную репутацию, и почем знать? Может быть, для того, чтобы еще больше упрочить свое спокойствие, вы уничтожите и вашего ребенка… моего ребенка! О, вы способны на это, вы даже думаете об этом, но берегитесь! Куда бы вы ни делись, я сумею найти вас, и, если только все, что я подозреваю, окажется правдой, вы должны будете дать мне ответ за моего ребенка!
Сесиль стояла бледная, как мертвец.
— Мне кажется, что вы мне угрожаете, — вымолвила она наконец презрительным тоном.
— Угрожать вам? К чему бы это? Когда есть решимость, энергия и силы, тогда не угрожают, а действуют. До свидания, Сесиль Бернье…
— Нет, не до свидания, а прощайте.
— Нет, именно до свидания, а не прощайте, потому что, клянусь вам, мы с вами еще увидимся!
И, сопровождая свои последние слова жестом, немного театральным, молодой актер ушел, сильно хлопнув дверью.
На лестнице он столкнулся с Бригиттой, шедшей в сопровождении человека, который должен был увезти багаж.
Появление старой служанки помешало Сесиль предаваться страху, который возбудили в ней угрозы Поля Дарнала.
Человек, которого привела Бригитта, осмотрел все, что ему надо было увезти на ручной тележке, а Сесиль между тем отдавала необходимые приказания.
Бригитта должна была остаться с носильщиком, идти вслед за тележкой и сказать адрес только тогда, когда уже выедут с улицы Дам.
Сесиль уехала первая.
Ей хотелось как можно скорее увидеть доктора Анджело и оказаться под его защитой.
На бульваре Клиши она наняла карету и велела ехать на улицу Santu.
Вот теперь-то ее охватили все страхи.
Что ей предпринять против Поля Дарнала?
На что он пойдет?
Что он, собственно, может сделать?
Был момент, когда Сесиль уже почти решила сохранить в тайне это свидание, но затем сообразила, что для собственной же безопасности ей лучше не скрывать от Пароли ничего.
Первым делом по приезде в лечебницу она спросила, дома ли доктор.
Он был дома и находился в своем кабинете, куда Сесиль и отправилась.
Увидев расстроенное лицо молодой девушки, на котором ясно отражались ее волнение и страх, Анджело понял, что произошло что-то крайне серьезное.
Все, что касалось дочери Жака Бернье, должно было фатальным образом отражаться и на нем самом и причинять ему живейшее беспокойство.
При входе Сесиль Анджело поспешно встал, пошел навстречу и, взяв ее обе руки в свои, с выражением самого горячего участия проговорил:
— Как вы взволнованы, дорогое дитя! Что с вами?
— Я опять его видела! — воскликнула Сесиль, почти падая в подставленное кресло.
— Кого?
— Поля Дарнала!
Анджело нахмурился.
— Вы встретили этого негодяя на улице или он имел дерзость явиться к вам?
— Он был у меня.
— Когда?
— Час назад.
— Что же ему было нужно?
— Он явился с угрозой и оскорблениями… приходил меня упрекать за то, что он называет изменой… требовал ребенка, который должен родиться, в чем он ни на минуту не сомневается… напрасно я отрицала этот факт: он отказывается верить.
Сесиль повторила слово в слово, все, что говорилось между нею и молодым актером.
Пароли слушал с напряженным вниманием. Мрачный, гневный огонь горел в его глазах.
«Вот человек, который начинает становиться опасным… надо принять меры…» — думал он про себя.
— Что делать? — пробормотала Сесиль в испуге.
Итальянец настолько овладел собой, что лицо его немедленно прояснилось.
— Не беспокойтесь ни о чем, мое дорогое дитя, — проговорил он, — я все возьму на себя, но зато вы должны понять, насколько мне необходимо ускорить нашу свадьбу. Как только вы станете моей женой, вам уже нечего будет бояться, и я буду иметь полное и законное право просто-напросто пристрелить негодяя, если он еще посмеет угрожать вам. Успокойтесь же! Не буду думать теперь ни о чем, кроме нашего будущего счастья. Сделали ли вы все, как я вам советовал?
— Да. Мебель продана, а мои сундуки не замедлят прибыть сюда.
В эту минуту камердинер Анджело явился с докладом, что вещи mademoiselle Бернье доставили.
Итальянец отдал приказание перенести все в квартиру, предназначенную для молодой девушки, являющейся в глазах прислуги временной пансионеркой лечебницы, и сам отправился присутствовать при водворении на место Сесиль и Бригитты.
