Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов
— Ты зачем охране руку жмешь? Совсем с ума сошел?
— Я тоже жму руку своей охране, — заступился Норов, поворачиваясь на ходу.
Маргарита Николаевна не думала, что он услышит, и на секунду смешалась.
— Ну, вы это — одно, а он — другое! — нашлась она, наконец. — Это же — ваша охрана!
Когда во время обеда официант стал разливать всем вино, Норов заметил мгновенное напряжение, мелькнувшее в глазах Верочки, но причину его не угадал. Отец Верочки накрыл бокал рукой и попросил воду. Маргарита Николаевна принялась было вновь рассказывать о своих паломничествам по святым местам, однако мать Норова без особых церемоний прервала ее и заговорила о чем-то другом.
— Неужели вам это не интересно? — с удивлением осведомилась Маргарита Николаевна.
Зная о религиозности Норова, она и его мать априорно причисляла к верующим.
— Потеря времени! — убежденно заявила мать. — Лучше чем-то полезным заняться, да хоть цветы на даче посадить. У вас ведь, наверное, есть дача?
— Потеря времени?! — пораженная таким кощунством, ахнула Маргарита Николаевна. — Но ведь там святые источники, чудотворные иконы!
— Если бы они были чудотворными, то саратовский архиепископ по врачам бы не бегал! — насмешливо возразила мать. — Или кто он там? Митрополит? Я в их чинах не разбираюсь. Ездил бы он по своим святым местам, купался бы себе в этих источниках, прикладывался бы своими болячками к хваленым волшебным иконам. А то он чуть что, — сразу в областную больницу едет, лучшую палату требует, лучших врачей. Ниже профессора к себе не подпускает! В общем, не больно он на Божью помощь полагается.
— Мам, владыка не может больным местом к иконам прикладываться, — сказал Норов.
— Почему это?
— Его геморрой мучит.
Верочка, несмотря на все почтение к архиерею, покатилась со смеху; ее отец тоже рассмеялся; Маргарита Николаевна в благоговейном ужасе перекрестилась. Однако разговор, поначалу трудно шедший, стараниями Норова постепенно выровнялся и к концу ужина принял вполне дружеский характер.
На следующий день мать Норова позвонила ему поделиться своими впечатлениями.
— Какая ханжа! — высказалась она о Маргарите Николаевне. — Бедная Верочка, чувствуется, ей бывает так стыдно за свою мамашу!
— Зато у нее теперь есть возможность гордиться тобой, мам, — заметил Норов.
— Это что, ирония? — подозрительно осведомилась мать. — Я, между прочим,…
— Прожила жизнь честно, всю жизнь работала, одна вырастила двух детей, — подхватил ее обычную присказку Норов. — Один из которых, кстати, мог бы вести себя и более уважительно…
— Вот именно! Нахал! Ты, кстати, понял, почему ее муж не пьет?
— Нет, — признался Норов. — Я решил, что он просто не пьет…
— Он алкоголик! Видел, какое у него лицо помятое? И сам он такой затравленный, наверное, только что из запоя вышел. А с чего, по-твоему, эта тунеядка-баптистка им помыкает?
— Да уж, глядя на то, как она с ним обращается, становится жаль его, — согласился Норов.
— Не люблю подкаблучников! — фыркнула мать. — Хотя с такой женой любой запьет.
— Таких добрых, как ты, мам, вообще мало, — подтвердил Норов.
— Это опять ирония?
— Ну, что ты, мам! — заверил Норов. — Проявление сыновней уважительности.
***
В Каломейцеву при покушении попали дважды: одна пуля, пробив легкое, вышла наружу, другая застряла где-то внутри, и чтобы ее извлечь потребовалась сложная операция. Больше месяца Зоя провела в реанимации; первые недели — не приходя в себя. По счастью, она выкарабкалась.
Лежала она в областной больнице, где лечилось все местное начальство, включая владыку. Когда ее перевели из реанимации в интенсивную терапию, Норов приехал ее навестить. К ней вообще-то никого не пускали, но ему разрешили короткое свидание.
Зоя занимала отдельную палату, состоявшую из трех больших комнат и прихожей, в которой дежурили вооруженные сотрудники ОМОНа, — ей теперь дали охрану. Таких палат во всей больнице было всего лишь две, обе числились за губернатором и его семейством. Выделить Зое одну из них распорядился лично Мордашов. Он проявлял о ней подчеркнутую заботу, чтобы развеять упорно распространявшиеся по городу слухи о причастности Миши к покушению.
Без макияжа, в больничной кровати, похудевшая и постаревшая, Зоя выглядела совсем не сановно. Она лежала на высокой постели под одеялом. Ее держали на системе, и от ее руки резиновая трубка тянулась к стойке с резервуарами.
Норов принес ей охапку красных длинных роз, корзину с фруктами, конфеты и золотые часы «Шопар» с бриллиантами, за десять тысяч долларов, в большой красивой коробке. Часы произвели впечатление.
— Господи, только вы могли такое придумать, Павел Александрович! — повторяла Каломейцева, разглядывая их и не решаясь примерить. — Какое чудо! Никогда таких у меня не было! Да я и не видала такой красоты! Спасибо вам огромное!
— Вам что-нибудь нужно, Зоя Федоровна? Лекарства, специальное питание?
Норову показалась, что она напугана покушением, ему хотелось ее ободрить.
— Тут все есть, не волнуйтесь.
— Мужской стриптиз в палату я вам не предлагаю…
— Павел Александрович! Бога побойтесь!
— Я договорился в Кремлевке об отдельной палате. Вас там ждут. С переездом мы все уладим. Как только вам будет лучше…
— Не нужно, Павел Александрович, — перебила она. — Еще раз спасибо, но не стоит беспокоиться. Я — провинциальная барышня. Доверяю местным врачам.
Заведующий отделением, лечивший Зою, просунул голову в дверь, напоминая, что отпущенные на свидание пять минут истекли, и что Норову пора уходить. Норов наклонился к ее уху.
— Зоя Федоровна, это сделал Миша? — тихо спросил он.
Ее худое лицо застыло. Она долго молчала, прежде чем ответить.
— Павел Александрович, я — судья, — проговорила она, наконец, твердо. — Я не могу выносить решение без доказательств на основании одних только подозрений.
***
Норов подставил небольшой мягкий пуфик под ноги Анны, подложил ей под спину подушку и укрыл ее теплым пледом. Потом заварил свежий чай, подкатил маленький столик на колесиках к дивану и сел рядом. Она включила телевизор, но на экране их ждала все та же, уже надоевшая картинка: те же ведущие в студии с тою же взвинченностью, перебивая друг друга, обсуждали с теми же врачами опасность пандемии.
— Не хочу об этом! — воскликнула Анна, поспешно выключая телевизор и отбрасывая пульт в сторону. — Сколько можно об одном и том же!
— Хочешь, посмотрим фотографии, которые я делал здесь?
— Конечно!
Он сходил за своим смартфоном и принялся показывать ей снимки последних лет. Тут были розовые восходы и пурпурные закаты, лепестки роз на каменистом ложе ручья, иней на траве, желтый лимон на фоне каменной белой стены, сверкавшей на солнце сколом; грациозно застывшие косули и увлеченно жующие зайцы, плававшие выдры, парившие орлы, ежи, олени, ослы, лошади, коровы, овцы…
Рассматривая фотографии, она
