Пуговицы - Ида Мартин
Лиза затрясла головой:
– Никому не говорила. Хотя в первое время все допытывались. Просили вспомнить, что и как было. Присылали даже тетку какую-то – специалиста по шоковым состояниям. Но я и ей не сказала, только тебе. Не хочу, чтобы у Липы неприятности были. Он же мне все-таки «Скорую» вызвал и дождался, пока она приедет.
– Значит, кроме меня, никто не знает?
– Сеня маме своей рассказал. Она приходила сюда. Умоляла не предъявлять ему обвинений, потому что он сам уже себя наказал. Но я и не собиралась ничего предъявлять. – Лиза положила голову мне на плечо. – Обещаешь, что никому не скажешь?
– Конечно.
– Даже Томашу своему? А то он уж чересчур настойчиво расспрашивал про это.
– Ты разговаривала с Томашем?
– Сегодня перед обедом звонил. Я думала, у него от тебя нет секретов, – в ее голосе послышались знакомые ироничные нотки. – Он то ли пьяный был, то ли укуренный. Я спросила, зачем ему это, и он стал что-то мутное плести про Надю.
– Ну а ты чего?
– Сказала, пусть лучше с Липой поговорит. Сеня точно что-то знает, я это сразу поняла, когда он на светофоре Надин призрак углядел. Он мне признался тогда, что чего-то боится, но в подробности вдаваться отказался наотрез. Мне кажется, он что-то видел в тот вечер.
– Почему же ты не сказала мне раньше? Я себе всю голову сломала.
– Потому что это был его секрет. Вот как сейчас у нас с тобой про него. А теперь это больше не секрет, по крайней мере, он мне вчера так сказал и пообещал рассказать все, когда я вернусь.
Интересно, смогла ли бы я простить Липу, окажись на Лизином месте? Прежде я думала, что была бы рада любой любви, однако, выбирая между ней и сотрясением мозга, я бы предпочла все же сохранить мозги. На что Липа рассчитывал? Чего ожидал? Нет, конечно же, это был приступ отчаяния, слабости и обреченности. Из такого, как Липатов, через несколько лет получился бы отличный Раскольников. Но если верить в то, что зло помогает понять себя, есть надежда, что до него наконец дошло, что одной домашки для любви недостаточно.
Дома у Бэзила было так, как мне представлялось, когда я заглядывала в чужие окна. Его мама, сестра, Антон, да и сам Бэзил были по-домашнему приветливы и расслабленны. Усадили меня за стол, навалили огромную тарелку салатов и тут же накинулись с расспросами про Лизу. Едва успевая жевать, я рассказала, что она хорошо выглядит и совсем скоро ее выпишут. После чего они переключились на обсуждение ямы, стройки, выселение пятиэтажек и программу реновации Москвы. Затем перешли на политику, экономику, цены в магазинах, засилье «Пятерочек» и то, как они мухлюют с ценниками и скидками. Все это было мне неинтересно, но на удивление хорошо, потому что это был настоящий, правильный семейный ужин.
– Ладно, вы идите, я сейчас к чаю накрою и позову, – сказала мама Бэзила, когда уже все обсудили, а тарелки опустели. – Машенька мне поможет.
Мы никогда с ней не болтали и по душам не разговаривали. Она не искала моей дружбы и не пыталась сблизиться. Была приветлива, добра и внимательна, но не более. Я даже полного имени ее не знала и называла просто тетей Алей. И когда она так заговорщицки попросила меня остаться, мне это показалось несколько странным. Какое-то время я передавала ей со стола тарелки, чтобы загрузить посудомойку.
– Ты ведь понимаешь, о чем я хочу спросить? – наконец сказала она полушепотом, хотя голоса Бэзила и Антона доносились откуда-то из дальних комнат.
– Не очень, – призналась я.
– Про Надьку Сорокину. – Она хитро улыбнулась. – Эти мне не разрешают про нее говорить. Сразу орать начинают. Но мне же любопытно.
Я рассмеялась:
– На меня тоже все ругаются из-за этого.
– Мужики, – отмахнулась она, – всегда самое интересное считают глупостью.
От ее понимания и участия на душе потеплело. Впервые кто-то сам завел разговор о Наде и был готов обсудить со мной все, что случилось. Тот, кто был в теме и знал, какая она.
– Вася говорил, что ты очень увлечена этим расследованием.
– Не то чтобы увлечена… – Я задумалась, как лучше объяснить.
– Ладно-ладно! – Тетя Аля нетерпеливо похлопала меня по руке. – Расскажи, что знаешь.
– По правде говоря, я по-прежнему ничего особо не знаю. После того как Надежду Эдуардовну похоронили, вообще все стихло. Я вчера звонила в полицию, но они, кажется, так никого и не ищут.
– Конечно, не ищут. Это же полиция. Ждут, когда подвернется кто-нибудь, на кого можно будет повесить и Надю, и десяток других нераскрытых дел. – Мать Бэзила вытерла руки полотенцем и обняла меня за плечи. – Я ведь помню, как Надька пыталась тебя из школы вытурить. Весь родительский комитет накрутила. Хорошо, я знала, что это за девица, и объяснила другим родителям, с кем они имеют дело.
– Спасибо.
– Ну что ты, за что спасибо? Я надеялась, Тамара ее выгонит, но она ни в какую.
– Да, я знаю. Моя бабушка тоже хотела, чтобы ее убрали из школы.
– Твоя бабушка была железной женщиной. С ней никто не мог справиться. Если бы она так рано не умерла, то наверняка достала бы Надьку.
– Она, даже умерев, ее достала, – невесело пошутила я.
– Она как-то с этим связана? – Глаза тети Али с любопытством распахнулись. – Со смертью Нади?
– Самое непонятное в этом знаете, что? Что ни у кого нет уверенности, что нашли именно Надю.
– То есть как? – опешила тетя Аля.
– У той женщины, которую достали из колодца, лицо было облито кислотой, а одежда вся истлела. Просто кто-то сказал, что это Надя, все и поверили.
– Не может быть. – Тетя Аля едва дышала.
– Я звонила в полицию, спрашивала, но они со мной не захотели разговаривать. Так что нам остается только догадываться. В любом случае, Надю или кто там был, уже похоронили.
– Ну бардак… – протянула она. – Ты меня поразила, конечно.
– Это всего лишь предположение.
Тетя Аля подошла к окну и застыла, глядя в темноту.
– Приходи к нам на Новый год. Мы кучу гостей наприглашали – посидим, потом пойдем фейерверки запускать и с горок кататься. Будет весело.
Когда я вошла в комнату Бэзила, он стоял в лоджии, облокотившись о раму открытого окна, разговаривал по телефону и курил. Тянуло ледяным холодом. Я подошла.
– Он звонил и спрашивал про машину, – говорил Бэзил, – без понятия, откуда инфа. Сомневаюсь, что она знает. Погоди, не психуй. По-твоему уже было, теперь сделаем по-моему. Пошел ты сам!
Закончив разговор, Бэзил сунул телефон в карман, резко повернулся и,
