Фридрих Незнанский - Заговор генералов
Меркулов заканчивал рутинную, совершенно нехарактерную для него, беседу с Коноваловым. В принципе подобные разговоры никаким боком не входили в круг его обязанностей. Но на последнем совещании у генерального прокурора такое поручение было ему дано, а Меркулов, вообще не умеющий, когда надо, постоять за себя, провякал что-то невразумительно-возмущенное и вынужден был замолчать. Генеральный, как видно, хорошо усвоил новую тактику – все без исключения «неудобные» проблемы перекладывать на плечи заместителей, оставив за собой единственную обязанность: время от времени вещать с трибун различного уровня о том, что любые необходимые меры будут приняты в самое ближайшее время, и следствие направит в суд возбужденные год назад… два… три… четыре… дела. Еще немного! Обещания, естественно, не исполнялись, но генеральному эти «пионерские обещания» почему-то постоянно сходили с рук. Кому-то из самых верхних он был удобен, не иначе.
Вот таким образом и была возложена на плечи заместителя генпрокурора по следствию обязанность консультировать кандидатов в губернаторы, знакомя их с азбучными истинами Конституции страны.
Нудным тоном, на который Костя был мастак, он объяснял кандидату в губернаторы Коновалову, что и когда ему можно, а чего нельзя, на какого рода нарушения можно закрыть глаза, а что не простит никакая общественность, и тогда результаты выборов придется отменять. Завершил Костя тоже неожиданно, почти по-райкински:
– Вот так, в общих чертах. Закон и комментарий, где все подробно изложено и растолковано, лежат в этой папке. Вручаю вам ее… А теперь, если не возражаете, перейдем к следующему вопросу. – Он наклонился к переговорному устройству внутренней связи: – Зайди, пожалуйста.
Через минуту открылась дверь и вошел Турецкий.
– Прошу, – показал ему на кресло Меркулов. – Андрей Васильевич, я полагаю, знакомить вас не нужно? Вот и славно, – добавил, не дожидаясь ответа. – Насколько мне стало известно, у вас к Александру Борисовичу были некоторые предложения. Но в связи с неожиданной и срочной загранкомандировкой нашего следователя я бы хотел с вами обоими уточнить кое-какие вопросы. Надеюсь, не возражаете, Александр Борисович? Андрей Васильевич? Прекрасно!
Коновалов привстал и протянул Турецкому руку – рукопожатие его было сильным, мужским. И смотрел он вполне дружелюбно. Наверняка догадывался, что нечто подобное ему здесь обязательно подстроят, и потому надел маску заранее. А может, действительно по-своему честный мужик и ко всей этой грязной истории имеет весьма косвенное отношение… Могли ж попросить помочь, вот он и… помогает, как получается. Зачем ему совмещать губернаторство с уголовщиной, в самом-то деле?…
Зазвонил телефон, и Костя, извинившись, поднял трубку.
– Да, я готов выслушать… – и, прикрыв микрофон ладонью, добавил: – Александр Борисович, попроси принести нам всем чайку. Если желаете, можете курить. Еще раз прошу прощения – срочное известие… Да-да, я вас внимательно слушаю!
Саша поднялся из кресла и, открыв дверь, передал Клавдии просьбу начальства. Вернувшись, достал из кармана пачку «Кэмел» и красивую зажигалку. Повертел ее в руках, будто рассматривая впервые, и доверительно сказал Коновалову, который наклонился к нему, чтобы лучше слышать.
– Представляете, – с улыбкой начал Саша, – иду тут как-то… ну неважно, от кого, и натыкаюсь на толпу этих… хачиков. Они – на меня, а я их взял на арапа: кто такие, говорю, предъявляй документы, через минуту здесь наряд будет! Струхнули. Я отработанным жестом – под мышку, вынимаю сигарету, они – извини, начальник, на огонек, зачем не хочешь? Возьми на память! Вот – ничего? – Он засмеялся. Коновалов – тоже, показав большой палец, и откинулся на спинку кресла.
Клавдия внесла чай, розетку с кусками сахара и печенье на тарелочке. Расставила и вышла.
– А вы не курите? – спросил Турецкий, вставляя в рот сигарету.
– Стараюсь воздерживаться.
– И правильно, дольше проживете.
– Все в руках Божьих, – вздохнул Коновалов.
– Эт точно!…
– Извините, господа, – вмешался в содержательный разговор Костя, кладя трубку. – Пейте чай, продолжим. Так вот, насколько я понял из ваших разговоров, Андрей Васильевич, с Александром Борисовичем у вас имеются личные соображения по поводу известных всем нам дел. Мне бы хотелось услышать их краткое изложение, чтобы не играть в испорченный телефон, извини, Александр Борисович.
– Я могу вам повторить, – сказал Коновалов, – буквально то же самое, что говорил сегодня, несколько часов назад, Аркадию Юрьевичу Лямину, провожая его к спасенной дочери. Он, кстати, просил прекратить дело по этому факту. А речь, Константин Дмитриевич, у нас с ним шла об агентуре. О той самой, которую имеет каждая уважающая себя силовая структура. В том числе и Федеральная служба безопасности. И еще о том, что даже вам, Генеральной прокуратуре, бывает не под силу наказать преступника. Не потому, что вы плохие и повязаны коррупцией, а как раз по обратной причине. Это коррупция, которая своими щупальцами охватила практически все государственные структуры, не позволит вам принять желаемые и справедливые решения. В подтверждение я мог бы перечислить вам десятки громких дел, которые вы не смогли передать в суд. Не будем обсуждать причины, мы их все знаем. Что же касается прочих аспектов вашего дела, то, к великому сожалению, покойных уже не вернешь к жизни, а убийц, при острой необходимости, выдают, как правило, свои же. Но – в виде трупов. Тут уж ничего не поделаешь. В каждом доме свои порядки.
– Понимаете, какое дело, Андрей Васильевич, – нахмурился Меркулов, – теоретически мы с вами можем рассуждать о чем угодно, но закон существует де-факто и…
– Извините… господа, – усмехнулся Коновалов. – Ей-богу, не могу до сих пор понять, кому мешало слово «товарищи»… Мне надоели теории, я практик. И исхожу из сугубо практических соображений. В конце концов – кто как может. Именно практика, а не заумные и одновременно довольно подлые теории наших новых умельцев утверждает меня в мысли, что преступность уже вышла на государственные уровни, занимает ведущие позиции во всех областях, и с ней теперь надо не бороться безграмотными дедовскими методами, а умело управлять, отсекая уголовщину и немедленно запуская в дело укрепления страны криминальные деньги. Другого выхода у нас, господа хорошие, уже нет, потому что все остальное – сплошные теории. Я не раз говорил об этом и еще повторю, если надо. Это мое, да и не только мое, убеждение. Подобным образом рассуждают многие ведущие специалисты в этой области. А нравится или не нравится – это вопросы идеологии, которую мы же сами и отринули начисто. Я ведь именно в этом плане и рассуждал, Александр Борисович, верно?
– Пожалуй, да, – согласился Турецкий.
– Так какая же тут крамола? Всенародно объявленные плюрализм и консенсус предполагают, как мне известно, некоторую… непохожесть, точнее, несхожесть мнений, не так?
– Давайте примем сказанное за основу и не станем вдаваться в детали. В конце концов, позиция любого человека, если она не продиктована преступными намерениями, должна заслуживать… если не уважения, то, во всяком случае, понимания. Благодарю вас, Андрей Васильевич. Если позволите, следующий вопрос… Может быть, еще чайку?
– Не откажусь.
Меркулов кивнул Турецкому, и Саша вышел к Клавдии.
– Вопрос такой. В этой газете, – он протянул Коновалову «Вашингтон пост», – опубликована статья с комментариями. Очевидно, вы в курсе, поскольку там упоминается и ваше имя?
– Ах вон в чем дело! – широко улыбнулся Коновалов и обернулся к входящему Турецкому. – Вероятно, и ваша экстренная командировка связана с этой статьей?
– Да, разумеется, – ответил Меркулов за Сашу. – Вот мне и хотелось бы воспользоваться тем обстоятельством, что вы у меня некоторым образом в гостях, и спросить, что здесь правда, а что от лукавого?
– В каком смысле – от лукавого? – слегка нахмурился Коновалов.
– В том, что существует, как вам известно, определенная конъюнктура, политическая борьба, конкуренция в сфере влияния и так далее, что предполагает не всегда самые честные способы борьбы и компрометацию противника. Вы понимаете меня?
– Отлично понимаю. Скажу больше: ни в малейшей степени не испытываю лично к Генке, своему соседу по дому, никаких враждебных чувств. Вы не поверите, но мой оболтус влюблен в Ольгу Чуланову, и я им не препятствую: дело молодое, им жить дальше. Но я категорически против тех экономических, преступных реформ, которые, на беду всему нашему народу, активно проводит Геннадий Алексеевич Чуланов. Пользуясь определенной поддержкой. Вы знаете, о ком я говорю. Кстати, вы с ним виделись, как он себя чувствует? А то в газетах пишут всякую чушь, ни одному слову верить нельзя…
– Как вам сказать… я бы назвал: ниже среднего. Скверно выглядит, но мысли формулирует по-прежнему четко.
