Артур Дойл - Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив
Он хотел было возмутиться, но она продолжила, движением головы отметая его возражения:
— Девушки, которые красят седеющие локоны знатным дамам, слышат много странного, — сказала она, — а у Леннокса дурная слава человека, который добывает деньги сомнительными путями.
— Но его дядя… — начал он.
— Его дядя очень богат, но ненавидит Леннокса. Все говорят об этом.
— А вот здесь ты ошибаешься, — торжественно возразил Джек. — Они плохо ладили, но теперь наконец помирились. Я ужинал с Ленноксом вчера вечером, когда ты разъезжала в этой твоей дорогой машине, — дорогая, я ничего плохого не хотел сказать, — в общем, я ужинал с ним, и Леннокс говорил, что старик стал весьма дружелюбен. И более того, — понизил голос Джек, — он поможет мне заработать большие деньги.
— Леннокс? — недоверчиво переспросила девушка и покачала головой. — Я могу представить, как Леннокс наживает состояние сам или как он обещает золотые горы наивным девицам, но не могу представить его помогающим разбогатеть приятелю.
Джон только рассмеялся.
— Разве он когда-нибудь пытался вскружить голову обещаниями тебе? — спросил юноша, но Марджори не стала отвечать.
Она познакомилась с Ленноксом Мэйном в доме их общего друга, а потом они встречались в парке, как теперь с Джеком. Леннокс предложил ей будущее, которое сулило определенные материальные выгоды, но имело недостатки с точки зрения морали. А потом однажды в воскресенье, когда они гуляли возле реки, Марджори познакомилась с Джеком Тревором… после этого держать филантропа на расстоянии становилось все легче и легче.
На закате, когда молодые люди входили обратно в Парк через Мраморную арку, навстречу им попался неопрятного вида человечек с лошадиным лицом, который, завидев Джека, прикоснулся к шляпе и широко улыбнулся.
— Это Вилли Джинс, — сказал Джек с улыбкой. — Его отец был нашим конюхом, когда мы жили в Ройстоне. Интересно, что он делает в Лондоне?
— А чем он занимается? — спросила девушка.
— Он собирает информацию о лошадях.
— То есть?
— О лошадях, участвующих в скачках. Вилли отлично знает свое дело. Он работает на одну из спортивных газет, и, думается, там ему неплохо платят.
— Вот странно! — сказала Марджори и рассмеялась.
— Что тебя так развеселило? — спросил Джек, но она не ответила.
IIВ странном человеке, неподвижно распростершемся на верху стены, было что-то от хамелеона. Его зеленая пятнистая куртка, желтые бриджи и гетры настолько сливались со стеной и нависающими над ней ветвями деревьев, что девять из десяти людей прошли бы мимо, ничего не заметив; впрочем, солнечный майский день только начинался — было всего лишь семь часов утра — и на улице не было прохожих, способных нарушить его спокойствие. Опираясь локтями на осыпающуюся кладку, он лежал, будто приклеившись к сильному биноклю, и так напряженно следил за чем-то, что лицо его болезненно скривилось.
Уже двадцать минут он ждал в этом положении, и его плотный спутник, сидевший невдалеке за рулем машины, только терпеливо вздыхал. Он повернул голову, услышав приближение наблюдателя.
— Закончил? — спросил он.
— Угу, — ответил тот.
Толстяк вздохнул снова и направил автомобиль к деревне. Неряшливый наблюдатель нарушил молчание, только когда они добрались до окраин Болдока.
— Ямынь захромал, — бросил он.
При этих словах водитель от избытка эмоций едва не вырулил на обочину.
— Захромал? — недоверчиво переспросил он.
Вилли кивнул.
— Начал хромать на середине галопа, — уточнил он. — Теперь ему дерби никак не выиграть.
Толстый мужчина тяжело дышал.
Они были братьями (Вилли — младший, Пол — старший), хотя семейного сходства между ними было не больше, чем между крысой и почтенной домашней курицей.
Машина остановилась возле почтового отделения Болдока, Вилли вышел и остановился в задумчивости. Так он стоял некоторое время, почесывая подбородок и проявляя другие неожиданные признаки неуверенности. Затем он забрался обратно в машину.
— Поехали в гараж, заправимся.
— Это еще зачем? — спросил сбитый с толку Пол. — Я думал, ты собираешься послать теле…
— Какая разница, что ты там думал, — нетерпеливо прервал его брат, — поехали, и залей полный бак. Отвези меня в Лондон. Почта не будет работать еще полчаса.
Пол нечленораздельно пробурчал что-то, долженствовавшее выражать удивление и раздражение.
Вилли снизошел до объяснения, только когда братья вернулись на Стивенедж-роуд.
— Если послать телеграмму отсюда, через несколько минут о ней все будут знать, — скептически хмыкнул он. — Ты знаешь эти городки. А мистер Мэйн мне такого вовек не простил бы.
Леннокс Мэйн был главным работодателем Вилли. Несмотря на наличие других клиентов, Джинс-младший в значительной степени зависел от гонорара, получаемого от этого зажиточного покровителя.
У мистера Джинса была интересная профессия. Он был одним из тех, кто в спортивной прессе называются «наблюдатели», и держал штаб-квартиру в Ньюмаркете. Но есть конюшни и за пределами столицы скачек, так что, когда главному нанимателю Джинса-младшего требовалась информация, которую нельзя было получить другим способом, Вилли отправлялся в Уилтшир Даунс, Эпсом или в другое нужное место, и из первых рук добывал информацию о самочувствии нужных лошадей.
— Повезло немного, не без этого, — задумчиво проговорил он через некоторое время. — Не думаю, что есть в Англии еще кто-то, кто сумел бы проследить за лошадьми старого Греймана. Обычно он выставляет в дозор с полдюжины человек, чтобы никто не проскользнул через стену.
Стюарт Грейман владел обширным поместьем на Ройстон-Роуд, прекрасно подходящим для столь скрытой и замкнутой персоны: парк, где дрессировали лошадей, окружала высокая стена, а люди Греймана были сама преданность.
Ценную информацию из конюшни обычно можно добыть, сведя знакомство с кем-то из конюхов, но то ли Грейман платил слугам слишком хорошо, то ли так тщательно подбирал персонал — в результате постороннему можно было и не надеяться узнать что-либо. И потому старик наводил на букмекеров ужас. Из его конюшни выходили неожиданные победители — секреты хранились настолько хорошо, что лишь когда скачка заканчивалась и букмекерские конторы начинали выплачивать выигрыши, становилось понятно, что победитель был «ожидаем». В общем, Грейман мог позволить себе не скупиться, и до сих пор добыть достоверные сведения о его лошадях не удалось никому.
Так что радость Вилли была вполне понятна — он добился, по сути, невероятного успеха.
Запыленная машина остановилась в ухоженном сквере, и ответивший на звонок в дверь раздраженный дворецкий отнюдь не сразу согласился впустить посетителей.
Леннокс Мэйн, щеголеватого вида молодой человек, как раз завтракал; появление неряшливого Джинса удивило его гораздо меньше, чем дворецкого.
— Садитесь, — коротко пригласил он и, когда посетители сели, а дворецкий вышел, снова перевел взгляд на Вилли. — Что у вас?
Вилли вывалил новости; Мэйн слушал, задумчиво нахмурясь.
— Старый дьявол, — негромко и не без восхищения проговорил он, — хитрый старый дьявол!
Вилли в принципе был более чем согласен со словами, которыми любящий племянник описал своего дядю Стюарта, но недоумевал, как его новости могли выставить мистера Греймана в более дьявольском свете, нежели обычно.
Леннокс сделал паузу, собираясь с мыслями.
— Джинс, вы понимаете, что это должно остаться в тайне. Ни слова о хромоте Ямыня. Могу сказать вам, что десять минут назад дядя звонил мне и сказал, что скакал на Ямыне, и тот в прекрасной форме.
— Что? — задохнулся от возмущения Вилли. — Да этот конь хром, как…
— Не сомневаюсь, — перебил его наниматель, — но у мистера Греймана есть причины не разглашать это. Он поставил значительную сумму на победу этой лошади в дерби, и теперь нужно время, чтобы выправить положение. Какие еще кони бежали?
— Я не очень хорошо знаю его лошадей, — пояснил Вилли, — но жеребец, который всех обставил, неотразим — таких коней еще поискать. Он обошел остальных, как будто они на месте стояли. Засечь время я не мог, но шли они галопом.
— Ты точно уверен, что захромал именно Ямынь?
— Более чем уверен, сэр. — Вилли решительно кивнул. — Я видел его в Аскоте и Ньюмаркете в прошлом году — эти белые ноги ни с чем не спутать. Нечасто увидишь гнедого коня с четырьмя белыми чулками.
Хозяин помолчал еще немного.
— А какой масти был жеребец, выигравший галоп?
— Полностью гнедой, без единого белого пятнышка.
— Хм, — задумчиво протянул мистер Мэйн, — это, должно быть, Фэйрилэнд. Я припоминаю его. Спасибо, что пришли, — сказал он, кивком отпуская посетителей, — и помните…
