Луиза Пенни - Эта прекрасная тайна
Глаза Бовуара открылись, но веки были слишком тяжелы. И они снова закрылись.
Арман Гамаш поднял Жана Ги на руки и поспешил по Благодатной церкви.
«Не забирай чадо сие.
Не забирай чадо сие».
– Оставайся со мной, сынок, – снова и снова шептал он, пока они не оказались в лазарете.
– Что случилось? – спросил брат Шарль, когда Гамаш положил Жана Ги на смотровой стол.
Расслабленный и веселый монах исчез. Вместо него появился врач с ловкими, быстрыми руками, он нащупал у Бовуара пульс, приподнял веки.
– Я думаю, он что-то принял, только не знаю что. Он лечился от привыкания к болеутоляющим, но вот уже три месяца ничего не принимал.
Доктор быстро осмотрел пациента. Закатал на нем свитер, чтобы лучше прослушать дыхание. И тут брат Шарль замер и поднял глаза на старшего инспектора.
Брюшину Бовуара рассекал шрам.
– Какие болеутоляющие он принимал? – спросил доктор.
– Оксикодон, – ответил Гамаш и увидел озабоченное выражение на лице брата Шарля. – После пулевого ранения. Оксикодон ему прописали от боли.
– Боже, – прошептал монах. – Но мы не знаем наверняка, что он принял сейчас. Вы говорите, он чист. Вы уверены?
– Я уверен, что он ничего не принимал до нашего прибытия сюда. Я хорошо его знаю. Мне бы стало известно, если бы у него случился рецидив.
– Похоже, мы имеем дело с передозировкой. Он дышит, и все жизненные показатели в норме. В любом случае доза недостаточна, чтобы его убить. Но неплохо бы узнать, что он принимал.
Брат Шарль перевернул Бовуара на бок на тот случай, если пациента начнет рвать, а Гамаш обыскал карманы Жана Ги. Они оказались пусты.
– Я сейчас вернусь, – сказал старший инспектор, но прежде, чем направиться к двери, он слегка прикоснулся к лицу Бовуара – пальцы почувствовали холод и влагу.
Гамаш повернулся и вышел.
Длинные ноги несли старшего инспектора по коридору мимо глазеющих на него монахов. Он посмотрел на часы. Восемь. Осталось четыре часа до прибытия лодочника. Если туман рассеется.
Веселый свет сегодня еще не появился. Солнечные лучи почти не проникали сквозь высокие окна, и Гамаш не видел, проясняется ли небо, или тучи сгущаются.
Четыре часа.
Он покинет монастырь вместе с Бовуаром. Теперь он точно это знал. Будет ли раскрыто убийство или нет. Если доктор прав, то жизни Бовуара ничто не угрожает. Но Гамаш знал, что опасность еще далеко не миновала.
Он быстро нашел маленький пузырек с маленькими таблетками в маленькой келье Бовуара. Под подушкой. Жан Ги даже не потрудился его спрятать. Правда, он не предполагал, что потеряет сознание. Не предполагал, что его комнату будут обыскивать.
Гамаш взял пузырек через носовой платок.
Оксикодон. Только никто Бовуару его не выписывал. Его вообще никому не выписывали. На этикетке Гамаш прочел лишь название изготовителя, а также название и дозировку лекарства.
Засунув пузырек в карман, Гамаш обыскал келью и нашел бумажку в мусорной корзинке.
«Принимать по необходимости». И подпись. Он педантично сложил клочок бумаги. С гораздо большей аккуратностью, чем требовалось. Остановился у окна, посмотрел на туман.
Да. Туман рассеивался.
Брат Шарль в лазарете занимался бумажной работой и каждые несколько минут проверял состояние Бовуара. Дыхание, прежде поверхностное, частое, улучшилось. Стало более глубоким. Если прежде инспектор полиции был без сознания, то теперь он просто спал.
Доктор знал, что он проснется приблизительно через час с головной болью, мучимый жаждой и чувством голода.
Брат Шарль ему не завидовал.
Монах поднял голову и вздрогнул. В дверях стоял Арман Гамаш. Спустя мгновение старший инспектор закрыл дверь.
– Нашли? – спросил доктор.
Ему не понравился взгляд Гамаша.
– Нашел. У него под подушкой.
Брат Шарль протянул руку, но Гамаш не шелохнулся. Он продолжал смотреть, и монах опустил глаза, не в силах более выдерживать жесткий, тяжелый взгляд полицейского.
– И вот еще что я нашел.
Гамаш вытащил из кармана бумажку, и монах подошел, чтобы взять ее, но старший инспектор отвел руку. Брат Шарль прочел ее, удерживаемую между пальцами Гамаша, и посмотрел в глаза старшему инспектору.
Рот монаха открылся, но он не произнес ни слова. Его лицо побагровело, он снова взглянул на бумажку в руке Гамаша.
Он увидел собственный почерк. Собственную подпись.
– Но я не… – начал было он и покраснел еще сильнее.
Старший инспектор Гамаш убрал бумажку в карман и подошел к Бовуару. Положил пальцы на шею инспектора, прощупал пульс. Доктор заметил, что движения Гамаша заученные. Естественные для главы отдела по расследованию убийств. Который хочет убедиться, жив ли человек. Или мертв.
Потом Гамаш повернулся к доктору.
– Ваш почерк? – спросил он.
– Да, но…
– И ваша подпись?
– Да, но…
– Вы дали Бовуару эти таблетки? – Гамаш сунул руку в карман и вытащил пузырек в платке.
– Нет, я не давал ему никаких таблеток. Позвольте мне посмотреть.
Доктор потянулся к пузырьку, но Гамаш отвел руку в сторону, и монаху пришлось наклониться, чтобы прочесть надпись.
Изучив пузырек, он повернулся, подошел к шкафу с лекарствами и отпер его, вытащив ключ из кармана.
– У меня здесь есть оксикодон, но только на самый крайний случай. Обычно я его никому не прописываю. Опасная вещь. Все мои запасы можно проверить. У меня есть записи – посмотрите, что я заказывал, когда и что выписывал. Ничто не пропало.
– Записи можно и подделать.
Доктор кивнул и протянул Гамашу маленький пузырек с таблетками, тот надел очки и прочитал.
– Как видите, старший инспектор, те же таблетки, только дозировка и поставщик другие. Я никогда не прописываю большие дозировки. А лекарства мы получаем у дилера в Драммонвиле.
Гамаш снял очки:
– Как вы объясните эту записку?
Они оба посмотрели на бумажку в руке Гамаша.
«Принимать по мере необходимости». И подпись доктора.
– Вероятно, я выписывал лекарство кому-то другому, а тот, кто подсунул оксикодон вашему инспектору, нашел эту бумажку и воспользовался ею.
– Кому вы назначали лекарства в последнее время?
Доктор подошел к своим записям, но они оба знали, что можно обойтись и без проверки, при таком ограниченном количестве потенциальных пациентов и недавно выписанном предписании. Брат Шарль почти наверняка помнил все и без записей.
И все же он посмотрел в свои бумаги, потом вернулся.
– Я должен попросить у вас ордер на разглашение медицинской тайны, – сказал он.
Но они оба знали, что ничего такого не будет. Что монах просто оттягивает неизбежное, хотя ни один из них в этом не заинтересован. К тому же монах больше ни за что не хотел ощущать на себе холодный, жесткий взгляд Гамаша.
– Я выписывал лекарство настоятелю. Отцу Филиппу.
– Merci. – Гамаш еще раз подошел к Бовуару и посмотрел на лицо своего спящего инспектора. Он подоткнул под него одеяло и направился к двери. – Вы можете мне сказать, что прописывали настоятелю?
– Мягкий транквилизатор. После смерти приора у настоятеля пропал сон. А ему нужно было руководить монастырем, и он обратился ко мне за помощью.
– А прежде вы прописывали ему транквилизаторы?
– Нет. Никогда.
– А другим братьям? Транквилизаторы? Таблетки от бессонницы? Анальгетики?
– Такое случается. Но я внимательно наблюдаю за пациентами.
– Вы не знаете, пользовался ли настоятель транквилизаторами?
Доктор отрицательно покачал головой:
– Нет, не знаю. Сомневаюсь. Медикаментам он предпочитает медитацию. Как и все мы. Но ему на всякий случай хотелось иметь еще что-то. И вот я написал ему эту бумажку.
Арман Гамаш вошел в Благодатную церковь и остановился сразу же за дверью. А потом сел на крайнюю скамью. Не молиться, а думать.
Если доктор сказал ему правду, то эту бумажку нашел кто-то и использовал, чтобы создать у Бовуара впечатление, будто таблетки прописаны монахом-доктором. Гамашу хотелось бы убедить себя, что Бовуар не знал о том, какие таблетки принимает, но на пузырьке стояли четкие буквы: «Оксикодон».
Бовуар знал. И взял пузырек себе. Никто его не заставлял. Но кто-то искушал. Гамаш посмотрел в сторону алтаря, который изменился за несколько минут с тех пор, как он сюда пришел. Сверху, словно сияющие акробаты, падали световые лучи.
Туман рассеивался. Значит, лодочник приплывет за ними. Успеет ли он, Гамаш, сделать то, что ему нужно? Старший инспектор увидел в церкви еще кого-то – человек тихо сидел на скамье у стены. Видимо, даже не пытался прятаться. Но все же не выбрал открытое место.
Доминиканец. На коленях у него лежала книга, и он читал в отраженном свете.
И тут старший инспектор с отвращением понял, что он должен сделать.
