Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов
— «Не совсем»! — передразнил Гаврюшкин. — Крыса толстая!
— Не говори так! — строго прервала его Анна. — Она тебя любила.
— Ничего себе любила! Меня чуть не переломали из-за нее!
— А кто эта Маша-то? — встряла Ляля. — Откуда она взялась-то, жаба такая?
Все посмотрели на нее, но никто не ответил.
— А че, не жаба что ли? — продолжала Ляля. — На ровном месте оговорила человека!
Ее возмущение, вероятно, отчасти объяснялось тем, что ей нужно было побыстрее выбраться из Франции, и она надеялась, что Гаврюшкин ей в этом поможет.
***
Через месяц после отъезда Леньки обнаружилось одно неприглядное обстоятельство: не добившись успеха с Норовым, он сманил в Москву Володю Коробейникова, причем все переговоры велись за спиной Норова. Норов обоих считал близкими друзьями и был уязвлен этим двойным предательством. Из гордости он не показал своей обиды ни тому, ни другому. Да и что толку было на них обижаться? Оба были людьми деловыми, коммерческими, на жизнь смотрели трезво и практично: купил, продал, обменял. Не то что он, с его дурацким неизжитым романтизмом.
Володя, впрочем, попытался с ним объясниться. Он поведал Норову, что всегда мечтал поработать в большой корпорации на серьезных оборотах. Ведь «на трубе» можно по всей Европе развернуться, а тут — что? Нет, ну правда, Паш, что здесь делать? Телок по бартеру жарить? Нормальному человеку тут торчать — только время терять.
Норов удержался от упреков, ограничившись сухой констатацией того, что он, собственно, телок по бартеру и не жарил. Они договорились, за какую сумму и в какие сроки Норов выкупит долю Володи, и Норов подарил ему на память свой «Патек Филипп» из белого золота, — Володя очень любил дорогие часы. Тот был страшно рад, но в ответ ему ничего не подарил.
Ленька и вовсе виноватым себя не считал. Он позвонил Норову как ни в чем не бывало, произнес длинную тираду о том, что люди имеют право выбора, каждый живет и работает с кем хочет. Он, Ленька, Норову, между прочим, первому Москву предлагал, он и сейчас готов его взять к себе. Норов сдержанно поблагодарил и ответил, что не видит смысла возвращаться к данной теме.
С некоторым опозданием ему стало ясно, что близкой дружбы между ними уже не существует. Наверное, ее никогда и не было, во всяком случае, с Ленькиной стороны, а, может быть, Ленька просто не умел дружить иначе.
***
Норов, избитый и обескураженный, сидел на табурете и молчал, не зная, что сказать. Гаврюшкин злорадствовал.
— Я тебе это с самого начала объяснял! — торжествовал он. — Но ты же у нас самый умный, на хер ты других слушать будешь?! Я тогда на тебя как на бога глядел, а ты какой-то бляди поверил, а мне — нет! А эта сука толстожопая, между прочим, потом и Мухину давала, которого на твое место поставили, — он сам мне рассказывал. Прям в кабинете ему сосала! Только он ее все равно выгнал! И правильно сделал. А че со всякой тварью церемониться? Он себе помоложе и покрасивее взял. Вот так, Нор, нормальные люди поступают!
— Прекрати! — осадила его Анна.
Норов автоматически сделал глоток, обнаружил, что кофе в его чашке уже нет, поднялся со стула, и, скрывая, замешательство, приготовил себе новую порцию.
— И я тебе еще одну вещь скажу, чтоб уж до кучи! — ликуя, продолжал Гаврюшкин.
— Да перестань же! — воскликнула Анна.
Но Гаврюшкина было не удержать, слишком много в нем накопилось за прошедшие годы.
— Ты ведь на меня думал насчет тех бумаг по «Наружной рекламе»? Так, да? Что это я их Шкуре слил, Курт Аджикину этому, алкашу долбанному? В предатели меня записал! А я тебя не сдавал, Нор! У меня такой привычки сроду не было: людей сдавать! Я там вообще не при делах!
Норов остро взглянул на Анну. О его подозрениях относительно той давней истории Гаврюшкин мог узнать только от нее, другим Норов их не высказывал. Анна потупилась.
— В таком случае, как у него оказались документы? — холодно спросил Норов у Гаврюшкина.
Но Гаврюшкин вдруг осекся. На его лице, еще мгновенье назад торжествующем, неожиданно появилось виновато-испуганное выражение, будто он в запале сболтнул лишнее. Он бросил торопливый взгляд на жену, но та молчала. Молчал и Норов, ожидая ответа. Напряженная пауза тянулась не меньше минуты, пока наконец Ляля не решила прийти им на помощь.
— Ой, да мало ли как… — начала она.
— Не надо, — оборвал ее Норов.
— Только не говори, что документы слили аудиторы, — обращаясь к Анне, металлическим голосом произнес он.
Гаврюшкин беспокойно заерзал. Анна наконец подняла голову и посмотрела в лицо Норову. Сейчас ее круглые глаза были светлыми и прозрачными; в них он увидел такой страх, что сам невольно испугался. Ему вдруг расхотелось знать правду.
***
Уход Володи Коробейникова поставил Норова в трудное положение. Володя вел дела расчетливо, умно и умело, к тому же был отличным финансистом, тогда как сам Норов в бухгалтерии плавал. Считать деньги он не умел.
Ему позарез нужно было найти замену Володе, но среди знакомых никого подходящего он не видел, — он и Володю-то нашел почти чудом. Умные ребята еще, пожалуй, встречались, но вот с порядочными в России всегда была незадача. Агентства по персоналу приводили к нему разных претендентов, он брал трех или даже четырех, но ни один не прошел испытательного срока. Прибыль, между тем, начала падать, и Норов совсем загрустил. Пребывая в полном тупике, он все чаще вспоминал Сережу Дорошенко.
***
— Аудиторы не отдавали документы, — наконец медленно и с усилием выговорила Анна.
— Значит, все-таки он? — Норов ткнул пальцем в Гаврюшкина, не поворачиваясь в его сторону.
Она отчаянно замотала головой.
— Кто?
Она не ответила, только сглотнула.
— Кто, я тебя спрашиваю?! — он почти кричал.
Она смотрела на него напряженными круглыми глазами и молчала. По лицу ее разливалась бледность.
— Да я, Нор, я! — вдруг хрипло и зло выкрикнул Гаврюшкин: — Я их отдал!
— Нет, — возразила Анна очень тихо. — Это… это… я отдала документы…
— Ты?! — вытаращился на нее Норов. — Ты?!
— Я, — повторила она неслышно.
— Мамочки! — испуганно выдохнула Ляля.
***
Сережа прозябал в Кривом Рогу и писал Норову длинные жалостливые письма. Деньги за сахар, на которые он так рассчитывал, не принесли ему удачи; он купил на них квартиру, а оставшиеся вложил в какое-то предприятие, сулившее небывалую выгоду. Но, как водится, его кинули; он остался ни с чем, чуть ли не в долгах.
В своих посланиях Норову он пытался оправдаться за прошлое, объяснял, что
