Кристофер Фаулер - Комната воды
– Думаешь, жена не работает? – усомнился Бимсли.
– Когда как. Здесь живут ирландцы-католики, а они не особенно жалуют приходящих нянь.
– И откуда тебе все это известно, Дженис?
– А как иначе? Надо знать местные порядки. Мы же детективы.
Дверь открылась, и опрятная блондинка лет под тридцать холодно улыбнулась незваным гостям. В ожидании объяснений она тщательно вытерла руки о потертые джинсы. Из глубины дома доносился звук телевизора, – должно быть, маленький ребенок смотрел мультики.
Лонгбрайт указала на ламинированное удостоверение, прикрепленное к ее куртке.
– Извините за беспокойство. Мы обходим дома по этой улице и опрашиваем всех, кто был знаком с пожилой дамой из дома номер пять, покойной миссис Рут Сингх.
– Я и не знала, что она скончалась.
– Не могли бы вы сказать мне свое имя, для отчета?
– Миссис Уилтон. Тамсин Уилтон. Мой муж Оливер Уилтон. А когда она умерла?
– В воскресенье вечером. Вы были дома?
– Да, но я ничего не слышала и не видела.
Лонгбрайт мысленно отметила: тот тип женщин, которые хоть и знакомы со своими соседями, но никогда с ними не общаются. Врожденное чувство классового барьера, неявное, но твердое, не позволяет им сближаться с другими людьми.
– Не было ли на улице незнакомых машин? Может, кто-то бродил возле ее дома между восьмью и десятью?
– Насколько мне известно, нет.
– А если вы спросите мужа?
– Не думаю, что он мог бы…
Лонгбрайт заглянула в блокнот.
– Вчера вечером он чинил свою машину, не так ли?
Это замечание явно задело миссис Уилтон.
– Да будет вам известно, это моя машина. И он всего лишь очистил ее от листвы и освободил багажник.
– А сегодня он дома?
– Сегодня – рабочий день, и он на работе.
Миссис Уилтон смотрела на Лонгбрайт, словно бы дивясь ее глупости. Если таким образом она хотела отпугнуть сержанта, то этот номер не прошел. Под эффектным внешним обликом Дженис – в точности как у многочисленных звезд старых фильмов, служивших ей образцом для подражания, – скрывалась шкура носорога. Она протянула блондинке визитку с координатами отдела:
– Вы можете позвонить мне по этому номеру – звонок для вас бесплатный – или отправить нам мейл, если вы или ваш муж что-то вспомните.
– А мистер Брайант тоже ходил по домам, когда был моложе? – спросил Бимсли, направляясь к следующему дому.
– Он и до сих пор ходит иногда, хотя ему необходимо пользоваться палкой. Джон купил ему красивую трость с серебряным набалдашником в магазине «Джеймс Смит и сыновья» на Нью-Оксфорд-стрит, и теперь Артуру уже не отвертеться. Он очень хорошо опрашивает свидетелей на местах благодаря прекрасному знанию этих краев. Конечно, он невыносимо груб с людьми, но они с этим мирятся из уважения к его летам. И потом, он ведь не нарочно – просто так получается. Раньше вежливость была одним из величайших орудий закона. Мы побеждали противника улыбкой. Теперь за это могут и пристрелить. Ладно, перейдем к следующему свидетелю.
Они позвонили в дверь дома номер четыре и представились робкой египтянке Фатиме Карнеши, живущей с мужем Омаром, железнодорожным охранником, в настоящее время несущим караул на станции метро «Арчуэй». По-видимому, Фатима привезла с собой в Англию египетские традиции: поскольку она старалась не выходить из дому, то редко встречала соседей, да и тщательное выполнение домашних обязанностей не оставляло ей времени на общение. Пару раз она видела миссис Сингх в саду, но они не разговаривали. Лонгбрайт смекнула: вероятно, муж миссис Карнеши предпочитает покорных, зависимых женщин. Дженис допускала важность домоседства в иерархии египетского брака, однако ежедневное столкновение со столь разными культурами требовало внимания к мелочам.
Дверь дома номер шесть, расположенного на другой стороне, открыла женщина с ядовито-зеленой косметической маской на лице и с полотенцем на голове.
– Простите, но это единственное средство от похмелья, – объяснила она резким, сильным голосом. – Вы из полиции, верно? Ходите по домам, но при этом не похожи на «Свидетелей Иеговы». Если я вас впущу, вы затопчете мне весь пол, да? Я как раз жду одного типа, чтобы покрыл мне лаком паркет в коридоре, а на нем остаются следы. Я Хизер Аллен. – Приглашая их в дом, она протянула руку для приветствия, но тут же отдернула ее и стала дуть на ногти. – У вас чудесный лак, мне кажется, я еще не видела такого оттенка.
– Его перестали выпускать в пятидесятые, – призналась Лонгбрайт, пряча руки. – Приходится специально заказывать у театральных поставщиков.
Это был первый случай, когда на лак обратили внимание.
– Как необычно! Что вам предложить? Полагаю, вы не пьете на службе, а у этого малого, судя по его виду, нос еще не дорос. – (Теперь Бимсли пришла очередь конфузиться.) – Я плохо знала старую леди – вы ведь о ней всех расспрашиваете? Правда, пару раз я оказывала ей услуги. Сама она из дому не выходила. Ее брат купил ей такую маленькую моторизованную штуку вроде коляски, но она ею не пользовалась. Не знаю почему – скорость этой коляски не превышает восьми миль в час.
Уловив в щебетании женщины призвук истерии, Лонгбрайт мысленно сделала еще одну заметку: эта проводит слишком много времени в одиночестве и хочет показать окружающим, что у нее все тип-топ.
– Когда вы в последний раз оказывали ей услугу?
Хизер Аллен на мгновение задумалась, заправляя блестящий каштановый локон под полотенце.
– Перед уик-эндом – кажется, в пятницу – она сказала, что ей нужен хлеб.
– Как?
– Что значит – как? – встревожилась миссис Аллен.
– Как она могла вам это сказать? Вы к ней заходили?
– О нет, что вы… Просто был хороший день, и она стояла у задней двери.
– Неужели она больше ничего не говорила? Только попросила вас купить хлеба?
– Нет, хотя… нет, точно нет. Нет-нет. Я уверена, она больше ничего не говорила.
Лонгбрайт что-то почувствовала:
– Не говорила ли она, к примеру, что чем-то обеспокоена? Может, ее что-то тяготило?
– Ну, это как сказать…
Миссис Аллен стала незаметно теснить гостей к выходу. Лонгбрайт отступила, отмечая про себя склонность хозяйки к агрессии.
– То есть? – обратилась сержант к миссис Аллен.
– В общем, было три письма. Полагаю, вам о них уже рассказали.
– Может, вы мне расскажете?
– Но это меня совсем не касается. – Явно паникуя, хозяйка заговорила на повышенных тонах.
– Все, что вы скажете, будет сохранено в строжайшем секрете, – заверил ее Бимсли.
– Это казалось таким ребячеством – не ей, конечно же… В ее почтовый ящик подбросили какие-то расистские письма. Вроде бы времена таких писем прошли…
– Откуда вы об этом узнали?
– Понятия не имею. Может, она сама мне сказала, а может, кто из соседей, а вот когда – не помню. Я этих писем не видела.
– Она знала, кто их писал?
– Не думаю. То есть у нее вообще не было знакомых.
– Надеюсь, вы сообщите нам, если всплывут какие-то подробности.
Лонгбрайт достала еще одну визитку, хотя и была совершенно уверена, что миссис Аллен не позвонит. У иных людей недоверие к полиции – род инстинкта, с которым не справиться при всем желании. И все-таки Дженис нравилось заглядывать в дома к очевидцам. Например, дизайн этого жилища был слишком спокойным и безликим, в особенности для женщины, предпочитающей леопардовую расцветку.
– Ну же, поторапливайся, – подстегнула Лонгбрайт напарника, когда они снова вышли под дождь. – Пора назад, в офис. Время заметок и зарисовок.
– Но я не делаю зарисовок. А заметки вроде бы по твоей части.
– Мистер Брайант хочет посмотреть, на что способен ты.
– Но у меня жуткий почерк, – запротестовал Бимсли, едва не налетев на дерево.
– Та же проблема была у Джеймса Джойса. Ничего, справишься.
Артур Брайант знал Лондон слишком хорошо.
Он был специалистом в этой области еще с детства, поскольку здесь сходилось так много притягательных и таинственных тем. Спустя годы Брайант оказался хранилищем бесполезной информации. Он помнил, что случилось в «Слепом нищем» (Малыш Ронни Крей убил Большого Джорджа Корнелла тремя выстрелами в голову) и где лысеющий Джек Маквити по прозвищу Шляпа был найден мертвым в своем «форде-зефир» (Сейнт-Меричерч-стрит, Родерхайт), помнил, как владелец «Маркса и Спенсера» уцелел после покушения, устроенного Карлосом Шакалом в Куинс-Гроув (пуля отскочила у него от зубов), и где пекут недурные пироги с патокой («Оранжерея», Кенсингтон-Палас). Он знал, что Махатма Ганди останавливался в Боу, Карл Маркс – на Дин-стрит, Форд Мэдокс Браун[11] – в Кентиш-Тауне, знал, что на Освальда Мозли[12] однажды напали на Ридли-роуд еще до того, как там открылся рынок, что в Ноттинг-Хилле когда-то был ипподром, что лондонский дельфинарий в семидесятые годы находился на Оксфорд-стрит и что рыбная палатка Толстяка Айзекса все еще работает в Олдгите. По какой-то причине Брайант помнил и то, что квартира Джона Стида из «Мстителей» на самом деле располагалась в Дьючесс-Мьюз, W1. Увы, проку от всех этих знаний было не много, – напротив, он только кренился под их грузом.
