Андрей Ветер - Случай в Кропоткинском переулке
Юдин яростно потёр лоб костяшками кулака, пытаясь выгнать головную боль. «Надо бы сказать Терентьеву. Только он ни хрена сейчас не соображает после вчерашнего. Эх, надо же было так нализаться! И похмелиться-то нечем…»
— Слушай, сержант, — он подошёл к Матвееву, — ты на машине?
— Так точно. За вами прислали, товарищ лейтенант, для срочности.
— Для срочности! — Юдин поморщился. — У тебя в заначке там нет случаем пузыря?
Сержант отрицательно покрутил головой.
— Да ты не хитри, вижу, что врёшь, — Юдин приблизился к Матвееву. — Ты посмотри на мою физиономию, сержант! У меня башка раскалывается. Вчера с капитаном перебрали… Если нет у тебя ничего, так я тебя в магазин пошлю…
— Нельзя мне, товарищ лейтенант. Мне же срочно приказано.
— Так я тебе тоже прикажу. Только это дольше получится: сначала в магазин и только потом обратно… Так что, есть у тебя чего в машине?
— Ну, товарищ лейтенант, чекушка припасена была на случай, — неохотно сообщил сержант.
— Случай как раз что надо. Быстро дуй за твоей чекушкой. Одна нога здесь, другая там…
Дня три-четыре тому назад Юдин получил от своего агента информацию, что заключённый Желтков определил, что заключённый Семёнов был педераст. Желтков в ту же ночь вступил с ним в половую связь в извращённой форме, предварительно избив его. Примеру Желткова той же ночью последовали Стоянов и Карамелин.
Сам по себе случай не представлял ничего особенного. На зоне насиловали кого-нибудь почти ежедневно. Администрация колонии относилась к этому спокойно, ей было даже выгодно, чтобы изнасилованных было больше, так как эти люди считались изгоями и быстрее шли на контакт с администрацией.
— Антон, помни, что опущенные[15] работают, как лошади, потому что им делать больше нечего, — наставлял Юдина в первые дни капитан Терентьев. — Им ничего не остаётся делать, как забыться в работе и искать у нас с тобой помощи от паханов. Так что пусть натягивают друг друга. А ты не воспринимай это слишком серьёзно.
Желтков принадлежал к так называемым быкам, то есть был одним из тех, кто составлял лагерную прислугу вора в законе. Быков обычно посылали туда, где требовалось применить грубую силу; они били, насиловали и уничтожали неугодных заключённых. И вот Желтков убит.
Юдин заканчивал одеваться, когда вернулся сержант Матвеев.
— Вот, товарищ лейтенант, — он достал из кармана шинели бутылку и протянул её Юдину, его лицо выражало досаду, что он не смог сохранить чекушку для себя.
— Отлично! — лейтенант торопливо сковырнул зубами мягкую пробку и жадно сделал глоток. — Уф-ф-ф…
— Полегчало, товарищ лейтенант?
— Сейчас… Полегчает… Иди вниз, сержант. Я скоро.
Через пятнадцать минут он вышел из подъезда и подошёл к машине. Его взгляд был замутнённым, но держался лейтенант хорошо.
— Давай, сержант, жми на полную, — поставленным голосом сказал он, садясь в «газик».
— Не укачает, товарищ лейтенант? — заботливо спросил солдат.
— Всё нормально. Теперь не укачает. Валяй…
Машина рывком двинулась с места, развернулась во дворе, объезжая ржавый трактор, и выехала на улицу. Посёлок растянулся метров на триста вдоль разбитой дороги; дом для офицеров и их семей был одним из чётырёх кирпичных трёхэтажных сооружений, остальные строения были глинобитные, жалкие, облупившиеся, окружённые покосившимися заборами. Летом посёлок выглядел гораздо приятнее, почти красиво: много вьющихся растений вдоль стен, какие-то яркие придорожные цветочки, порхающие птицы. Но сейчас всё было серо, снег подтаял, бурая вода наполнила колею, вид деревьев, устремивших свои голые ветви к низкому свинцовому небу, пробуждал в душе Юдина тоску. Лейтенант скосил глаза на сержанта, обхватил губами горлышко бутылки и вылил в рот остатки водки. Громко крякнув, он приоткрыл дверь (стекло давно не опускалось из-за оторванной ручки) и вышвырнул бутылёк.
Территория колонии находилась минутах в десяти езды от посёлка.
— Значит, Желткова кончили, — Юдин в задумчивости снял шапку и почесал голову. — Да-с-с…
У самых ворот он тронул сержанта за рукав.
— Погоди, тормозни-ка здесь.
Сержант вопросительно посмотрел на него. Лейтенант заметно побледнел, вокруг глаз проявились тёмные круги.
— Мутит, — прошептал Юдин и, распахнув дверцу, вывалился наружу, с трудом удержавшись на ногах.
— Укачало, товарищ лейтенант? — посочувствовал солдат.
Юдин не ответил. Согнувшись в поясе и уперев одну руку в борт автомобиля, он свесил голову. Сержант видел в открытую дверь только его локоть, но хорошо слышал в тишине, как Юдина тошнило.
— Надо же было так нажраться, — лейтенант вернулся к двери, отплёвываясь, и посмотрел на сержанта. Тот сделал подчёркнуто равнодушную физиономию, посмотрел куда-то вниз, протянул руку к педалям, что-то подёргал. Лейтенант сел на своё место и отёр лицо ладонью. Стащив слабой рукой шапку, он подставил обнажённую голову холодному воздуху.
— Ехать? Или как? — спросил сержант, продолжая смотреть вниз.
— Поехали…
Желткова убили в рабочей зоне, ночью, во время второй смены. Убили петухи, то есть опущенные, убили за то, что Желтков взял у них деньги на покупку водки, но водки не принёс и пригрозил, что кости им всем переломает, если они будут возмущаться. Его убили точным ударом отвёртки в сердце, затем бросили его в котлован, вырытый в цеху для нового штамповочного пресса, и засыпали строительным мусором. Но на территории ИТУ всегда отыщется хоть один свидетель, незамеченным в таком деле остаться практически невозможно. Поэтому через пару часов появились оповещённые кем-то контролёры во главе с прапорщиком Седовым и выкопали тело Желткова.
— Ну и что теперь? — Юдин подошёл к Седову и обдал его крепким запахом перегара. — Какого хрена вы торопились? Шило, что ли, в заднице покоя не даёт? Почему не подождали? Надо же было труп незаметно извлечь, не привлекая внимание зэков! Тоже мне, устроили тут коммунистический субботник! Ещё бы военный оркестр вызвали! Эх, работнички!
То, что контролёры стали доставать убитого из котлована на глазах у всего лагеря, было большой ошибкой. Им следовало немедленно вывезти свидетелей из колонии и скрыть все обстоятельства, дабы не провоцировать возмущение среди заключённых. Но они будто нарочно оставили труп Желткова возле вахты, где его видели все работавшие в той смене.
— Бараны! — проворчал Юдин.
— Извините, товарищ лейтенант, — развёл руками прапорщик, шевеля щёточкой рыжих усиков, — так вышло.
— Вот Терентьев придёт, будет вам «так вышло».
— Терентьев в отпуске, он уехал по путёвке отдыхать, — с надеждой сказал прапорщик.
— Здесь он, — Юдин ядовито улыбнулся, — здесь капитан. Дома спит. А как отоспится, так и проведает, что тут и как… А ты, мать твою, думаешь, что всё дело в капитане? А буза тебя не пугает? Урки за штыри возьмутся! Ты по бунту в зоне, что ли, истосковался? Спокойная жизнь надоела?
— Товарищ лейтенант…
— Вы свободны, прапорщик. Займитесь своими делами.
Они стояли возле входа в оперативную часть, холодный ветер трепал водружённый на крыше красный флаг, откуда-то слышалось ритмичное и хлёсткое хлопанье двери на ветру, доносился натужный вой визгливой бензопилы…
— Эх, самое время бы принять стакан, уйти домой. Ан нет! Торчи тут из-за этого быдла… Вот тебе и праздник… Тьфу!..
Вечером Юдин получил сообщение от своего агента, что в связи с убийством Желткова в колонии через некоторое время произойдёт массовое избиение опущенных (урки собирались мстить петухам за Желткова). Во многих цехах затарено большое количество заточек и железных прутов. Всё могло начаться уже завтра, а то и ближайшей ночью.
Юдин поднял трубку телефона.
— Симаков? Юдин говорит. Пошли кого-нибудь в срочном порядке к капитану Терентьеву. Да знаю я, что он в отпуске. Нет, никуда он не уехал, дома он. Если спит, разбуди в любом случае. Слышишь, Симаков? У него запой, он материться будет, только ты не бойся… И ещё это… Майор Нестеренко в больнице сейчас, так ты к Анищенкову зайди… Да, да, мать твою, тоже сюда вызывай. Скажи, что очень срочно…
* * *Побоище в колонии состоялось. Ночью во всех бараках слышалась бешеная брань, крики, грохот, треск. Заключённые высыпали наружу, вцепившись друг в друга, размахивая палками и металлическими прутьями. В свете прожекторов были ясно видны фигуры обезумевших зэков. По лицам многих струилась кровь. Всюду валялись скорчившиеся тела. Вывернутые из суставов руки делали людей похожими на кукол. Рыхлый снег быстро превратился в грязную кашу.
— Суки! Суки! — раздавался хриплый голос.
— Убью, падла! Всех на перо посажу! — надрывался другой.
Со сторожевых вышек несколько раз в воздух полоснули автоматные очереди, но дравшиеся не отреагировали, словно уверенные в том, что охрана не осмелится стрелять в них. Они продолжали бить друг друга тяжёлыми прутьями и ногами. Удары с особой силой обрушивались на тех, кто уже упал, угрожая превратить человеческие тела в бесформенные груды окровавленного мяса. С особым усердием избивавшие колотили своих жертв по голове.
