Эдуард Хруцкий - Тревожный август
СЕРГЕЙ БЕЛОВ
Перед самой войной родители его уехали в Ташкент к бабушке. А он собрал однокурсников, которые, конечно, были в городе, устроили вечеринку. Танцевали, пели, спорили и говорили о войне. Утром провожали девушек. Утро было пасмурным, улицы пустыми, легкое вино туманило голову, и им казалось, что нет более счастливых людей на земле. А потом выяснилось, что в те минуты, когда они спорили о возможности войны, она уже началась. Он пошел в военкомат в понедельник, выстоял огромную очередь. Ему отказали. Сильный грипп год назад дал осложнение на легкие.
Тогда он решил схитрить, пошел в горком комсомола. И снова медкомиссия...
Родители остались в Ташкенте. Отец прислал пространное письмо, в котором советовал, как сохранить квартиру. Сергей, не дочитав его, порвал, отношения с отцом были выяснены давно, еще в девятом классе.
В сентябре сорок первого он уехал рыть окопы. Под Москву послали бригаду московских вузов. Работали со светла до темна. Прерывались, чтобы поесть из походных кухонь горячую жидкую кашу. Спали здесь же, в землянках. Каждый день приезжали военные инженеры, лазили по окопам, проверяли блиндажи, наносили их на карты. Газет не было, радио, естественно, тоже. Но о том, что творится на фронте, узнавали по приближающемуся его дыханию. Именно дыханию. Так сказал мальчик-первокурсник из ИФЛИ, Андрюша Громов.
Ночью они сидели, курили на гребне окопа. Где-то вдалеке, за лесом, грохотала канонада.
- Сейчас он стихнет, - почти прошептал Андрюша.
- Кто? - удивился Сергей.
- Фронт. Он дышит и только ночью засыпает. Слышишь?
- Ты мистик, Андрюша, ты начитался Метерлинка.
- Метерлинк здесь ни при чем. Понимаешь, я его так вижу, он словно огромный зверь, ну, типа динозавра, что ли, он ползет все ближе, ближе. Он еще далеко, но мы уже слышим его дыхание.
- Так нельзя, - твердо сказал Сергей, - нельзя превращаться в дрожащего обывателя. Мы все равно его остановим.
- Я понимаю, - помолчав, ответил Андрюша. - Но мне вдруг становится очень страшно, Сережа.
А через несколько дней канонада приблизилась. Казалось, что снаряды рвутся где-то совсем рядом, в нескольких шагах. К часу вместо кухни к ним примчалась полуразбитая полуторка с обгоревшими бортами. Из нее выскочил военный в ватнике, перетянутом портупеей:
- Кто здесь старший?! Немедленно сматывайтесь: немцы прорвались! Немедленно!
С машины бойцы начали стаскивать длинноствольные неуклюжие противотанковые ружья.
- Идите вдоль леса мимо деревни к мосту, - продолжал военный, - не дай бог высунуться на дорогу.
Сергей бросил лопату, подошел к командиру. Под ватником на петлицах алела шпала.
- Товарищ капитан, я умею стрелять из винтовки и пулемета, я "ворошиловский стрелок", чемпион института по стрельбе из нагана, я...
- Короче. Почему не в армии?
- Дважды пытался. Осложнение на легкие.
- Вы кто?
- Белов Сергей, студент второго курса юрфака МГУ.
- Разыщите старшину, получите винтовку. Кстати, здесь есть еще желающие остаться?
Добровольцев набралось восемнадцать человек. Капитан выстроил их в одну шеренгу, прошелся вдоль строя, побеседовал с каждым.
- Белов, - приказал он, - ведите людей на опушку, там старшина Гончак, он переоденет вас и даст оружие.
Через час они получили кирзовые сапоги, ватники, ремни и пилотки. Подъехала машина. В кузове лежали винтовки. Оружие было не новым. На вытертом воронении стволов пятна ржавчины, ложи и приклады треснутые и побитые.
- Давайте, давайте, - торопил старшина, - да не выбирай винтовку, все они одинаковые. Погоди, погоди-ка, как тебя, Белов вроде? Точно, ты пулемет возьми, "дегтяря", тебе капитан приказал выдать. Обращаться умеешь?
И увидев, как Сергей отсоединил диск, умело передернул затвор, как бережно платком начал вытирать прицельную планку, понял старшина, что знает студент пулемет, не как кадровый боец, но для новобранца вполне сносно.
- Товарищ старшина, - попросил Сергей, - мне бы наган.
- А что, точно, - Гончак даже не удивился просьбе, - все правильно. Первому номеру личное оружие положено. Пойди погляди в кабине, там их несколько штук лежит.
В кабине полуторки прямо на полу лежали брезентовые кобуры с наганами.
А на опушку опять подъехала машина с какими-то ящиками, потом еще одна с красноармейцами, но почему-то винтовок у них не было. К четырем часам артиллеристы прямо на руках прикатили три маленькие пушки-сорокопятки, потом связисты протащили тонкую телефонную нитку. Там появился оборонительный рубеж. И если еще сегодня утром окопы и блиндажи были для Сергея абстракцией, чем-то неживым, не имеющим непосредственного отношения лично к нему, то сейчас пулеметное гнездо стало его защитой, и от прочности и надежности этой аккуратно выкопанной ямы с ровной площадкой на уровне груди зависела его жизнь.
Вторым номером Сергею дали Андрюшу Громова. Дотемна они провозились с окопом. Оказывается, вырыть его было полдела, главное - обжить, приспособить к себе. Когда совсем стемнело, старшина принес две банки мясных консервов, хлеб и сахар.
- За чаем сходите, там ребята вскипятили. Ну как, студенты, не страшно?
- Страшно, товарищ старшина, - сказал Андрей.
- Молодец, что правду говоришь. Только в кино не страшно, когда войну показывают.
- А вы как же? - спросил Сергей.
- Попривык я, Белов, кадровый я, еще финскую ломал. А так оно, конечно... Жить всем охота. Ну, давайте за чаем.
Они пили чай в темноте, и он казался им необыкновенно душистым и вкусным, и консервированное мясо, облепленное блестками желе, казалось вкусным, и хлеб. И, сидя на дне окопа, Сергей вдруг понял, что раньше он просто не обращал внимания на массу прекрасных вещей, которые окружали его. Они казались ему обыденными и скучными. Но почему-то этой ночью у него словно обострилось зрение, и он увидел то, чего не мог видеть раньше. Потому что то "раньше" отдалилось от него и стало прошлым, в которое нет и не будет возврата, а будущее... Его могло тоже не быть. Теперь он жил в одном временном измерении - настоящем, а оно было короткое, как миг.
Утром на землю низко лег туман. Казалось, он начинается прямо в окопе. Брезент, которым они укрылись, был мокрым, мокрыми стали ватники, пилотки, шаровары.
Они умылись, собрав росу с травы, мелко порубив сухие доски от ящика с патронами, разожгли костерок и согрели чай. Пили, обжигаясь, чувствуя, как тепло входит в каждую клеточку их тела.
Они сидели на дне окопа и курили. Внезапно сверху посыпались комья земли. Вдоль траншей шли капитан и какой-то военный в кожаном пальто.
- Значит, вы поняли меня, Лукин, - говорил незнакомый командир резким, властным голосом - так обычно разговаривают люди, привыкшие к тому, что их обязательно услышат. - Вы должны продержаться до тринадцати часов, потом отходить к мосту.
- Есть, товарищ генерал, постараюсь.
- Что значит постараюсь, Лукин? Что значит постараюсь?
- С людьми плохо.
- Если бы было хорошо с людьми, я не заставил бы вас сидеть на этой "линии Мажино". Я приказал бы вам наступать, Лукин... Вы должны...
Шаги удалились, голоса смолкли.
Когда часа через полтора ветер подразогнал туман и стало видно поле и лес за ним, где-то вдалеке послышался гул. Он нарастал, постепенно приближаясь.
- Приготовиться к атаке!!! - разнеслось вдоль окопа. Мимо их огневой пробежал капитан.
- А, чемпион... Белов, слушай и запомни, как таблицу умножения. Что есть основа боя в обороне? Глубоко зарываться в землю и отсекать пехоту от танков. Понял?
- Понял, товарищ капитан.
- Ну, глядите, ребята. Я на вас очень надеюсь. Очень...
Сказал и побежал дальше. А они остались. Они не могли знать, что острие танкового удара противника, прорвавшего нашу оборону, растеклось. И немцы громят тылы потрепанной в боях армии. Командование срочно организовало вторую линию, мобилизовав для этого всех, кто мог держать оружие. Не знали они также, что группа капитана Лукина - так со вчерашнего дня именовались шестьдесят бойцов и ополченцев - занимает участок по фронту более километра и их задача - задержать первый натиск противника до подхода кадровой дивизии, снятой с другого участка фронта.
Всего этого они не знали и знать не могли, так же, как не знал их командир, каким образом продержится он до тринадцати часов. Но он был кадровым командиром, знавшим, что такое приказ, и у него было всего два выхода - удержать немцев или погибнуть. Третьего не дано. Потому что армия - это приказ. И в нем определено все: жизнь и смерть. А кроме того, капитан Лукин прекрасно понимал, что будет, если он пропустит немцев к дороге и мосту, где накапливаются для обороны остатки уцелевших подразделений его дивизии и идут беженцы.
- Вниз, - скомандовал Сергей, - вниз, Громов! - крикнул и удивился сам своему голосу. Теперь он тоже начал приказывать, и голос его стал властным, и слова короткими, как выстрел. - Готовь диски, Андрей, наклонился он к удивленному Громову, - диски должны быть всегда снаряженными. Понял?
