Татьяна Устинова - Там, где нас нет
Волков отрицательно покачал головой.
Охранник поторчал еще немного, а потом плюхнулся обратно на продавленный дерматиновый стул. Вид у него был задумчивый.
– Павел Николаевич, а что вы все спрашиваете, смотрите? Или вы… подозреваете что-то? – Маша смотрела на него с любопытством. Ее любопытство отражалась во всех зеркалах, которыми был увешан лифт.
– Подозреваю? – переспросил Волков почти натуральным голосом. – Ничего я не подозреваю. А почему вы вчера сидели так поздно, Маша? Или у вас тоже отчет, как у Ускова?
– Я мужа ждала, – быстро сказала Маша и поправила перед одним из зеркал локон. – Он должен был за мной заехать.
– Заехал?
– Ну да. Конечно.
– Вы… у себя в комнате сидели?
– Конечно. Я не просто так сидела, я работала!
– Да верю я, верю, Маша! Конечно, вы работали!
Лифт дрогнул, останавливаясь, и Волков спросил напоследок:
– И вы никуда не отлучались, и к вам никто не заходил?
Маша пожала плечами. Вид у нее был растерянный.
– Нет, ну, я выходила, конечно! Но… Нет, но какое это имеет значение?! Конечно, ко мне кто-то заходил, днем девочки забегали. Мы чай пошли пить, потом еще Ира Тимофеева заглянула, потом…
– Вечером, – перебил Волков мягко, – когда все это случилось! Вы же допоздна сидели, Маша. К вам кто-нибудь заходил вечером?
– Да никто ко мне не заходил! – крикнула Маша Данилова, и щеки у нее зарделись. – Я должна была работу закончить и мужа ждала, только он все не ехал! А потом уже Николай Иванович разбился, и я… я ничего не помню. А почему вы спрашиваете?! Он же просто упал! Нам милиция так и сказала – упал и все, тем более, что снег вчера пошел и наледь кругом!..
– Что… кругом? – переспросил Волков, и Маша смешалась.
– Вы не волнуйтесь, – сказал он отеческим тоном. – Я спрашиваю, потому что ключи от его машины куда-то делись. Мне их нужно найти. Его сын хотел машину забрать, вы понимаете…
– Понимаю. Конечно, понимаю.
– Ну, может, Коля их вчера где-то обронил. Может, у вас, если к вам заходил.
– Никто ко мне не заходил! Вечером ко мне не заходил ник-то!
– Не кричите, Маша, – попросил Волков. – Вы меня извините. Хотите сигарету? У меня хорошие, настоящие американские.
– Я не курю, Павел Николаевич.
Волков хотел было сказать «Напрасно», но воздержался.
Он так и не понял до конца, удалось ли ему убедить ее в том, что ничего такого он не подозревает.
Конечно, сыщик из него никудышный, это ясно и ежу.
Кажется, сегодня ежу уже было что-то такое ясно, только Волков никак не мог вспомнить, что именно. Что-то было ясно, а потом оказалось, что неясно.
Совсем как с Колиным падением с восьмого этажа. Сначала все было ясно, а потом оказалось, что нет!..
Виталик Камаровский, пыхтя, волоком тащил по коридору коробку, и Волков налетел на него, когда завернул за угол.
– Привет, Виталик.
– Доброе утро, Павел Николаич. – Он разогнулся, лицо у него было красное, и на лбу надулись жилы. – Тяжелая, сил никаких нет! Упрел весь!
И Виталик скинул с плеч куртку, но до конца не снял, так и оставил болтаться на локтях.
– Это что такое?
– Елка, чтоб ей!.. Праздник Новый год! А я елки таскай, больше некому!..
– Хочешь, я потащу, – предложил Волков и прищурился.
Виталик моментально стушевался. Он был неплохой парень, а специалист вообще отменный, но любил пожаловаться на жизнь.
Он жаловался на все – на жену, на поясницу, на Новый год, на пробки, на кризис, зарплату, тещу, на то, что выходных мало, рабочих дней много, а надо балкон покрасить; летом на жару, зимой на холод, на дождь, на солнце и на то, что некогда сыгрануть в бильярд.
Виталик Камаровский был большим любителем бильярда.
Кстати, вчера вечером все трое – Камаровский, Осипов и Рыбалко – как раз играли в бильярд, когда Коля Сиротин упал с восьмого этажа.
Этот самый бильярд Волкову когда-то подарили партнеры. Тащить его домой вместе со всеми причиндалами было решительно невозможно, и пришлось выделять отдельную комнату в офисе, выравнивать там полы, устраивать «мужскую территорию» – с лампами, стойками, разными киями и особой мебелью. Зато таким образом Волков организовал «зону отдыха» для сотрудников, чем очень гордился.
Сотрудники бильярдную тоже очень полюбили и дни рождения и мелкие праздники справляли в основном там. Большие праздники проходили, как правило, в каком-нибудь «приличном заведении» недалеко от метро.
– Виталь, а вы вчера долго играли?
– Да мы ж после работы, Павел Николаич! Мы в рабочее время никогда себе не позволяем!..
«О господи. Я тебя не об этом спрашиваю».
– Я знаю, – добрым голосом сказал Волков, – конечно, после работы. Хотя непонятно, чего вы в офисе все сидели вместо того, чтоб по домам идти!..
– Я с женой поругался, – охотно сообщил Виталик, приготовившись пожаловаться. – Вот, рассудите, Павел Николаич!.. Вот Новый год, да? Вроде праздник, да? И каждый год одно и то же! Каждый год, блин! Она мне говорит – пошли к теще! А чего там у тещи на одиннадцатом этаже всю ночь сидеть?! Это ж глаза на лоб полезут! Я ей говорю, поедем к матери, все-таки загород, снежок там, все дела! А она – нет, и все тут!..
– А ты на улицу выходил, Виталь?
– У мамы-то? Да мы с папаней все время на улице! И мангал там, и шашлык-машлык, и…
«О господи».
– Нет, не у мамани, а вчера. Вчера вечером ты на улицу выходил? Уже после того, как вы стали в бильярд играть?
Виталик примолк, вытер лоб и посмотрел вопросительно.
– А чего такое?
– Ничего, – сказал Волков. – Просто, говорят, у Сиротина сигнализация все время срабатывала. Ты не видел, возле его машины никто не крутился?
– Не видел, – погрустнев, ответил Виталик. – Да я и на улицу не выходил. Я выбежал, когда все побежали, это когда он упал уж! Я прям так, как был, и ломанулся! Замерз там, как собака! Наверняка теперь ангина будет. Вот вы знаете, Павел Николаич, у меня с армии так: чуть что, сразу ангина! Я однажды водки холодной хватил, и сразу ангина! Ну, с водки ни у кого ничего не бывает, а у меня…
– А Рыбалко с Осиповым?
– О них не знаю, Павел Николаич. Осипов точно ангиной никогда не болел, а Леха, тот вообще сосулькой может закусывать, и ничего ему не будет! А у меня…
«О господи».
– Виталь, Рыбалко с Осиповым на улицу не выходили? Вчера вечером?
Виталик опять приостановился и некоторое время соображал.
– Да нет, никто не выходил, чего туда выходить, на улицу-то!.. Курить мы ходили, это точно. Кто это такое придумал, Павел Николаич, что в бильярдной нельзя курить! Это ж тихий ужас, никакого удовольствия от игры не получаешь, точно вам говорю. Вот, к примеру, когда по телевизору показывают, как западные люди в бильярд играют, так они все с сигарами, ну, поголовно то есть!.. А у нас запрещено! Вот кто это придумал, чтобы в бильярдной…
– Пожарная охрана придумала, – перебил Волков, – а курить вы на лестницу ходили?
– А куда еще ходить-то! Не на улицу же! Да мы пару раз всего и вышли, а то так играть неинтересно, когда все время перекуры!
– Все вместе ходили?
Виталик еще немного посоображал.
– Один я ходил, а потом со всеми. А что такое?
– Ты ничего не слышал? Чтобы сигнализация у Сиротина орала?
– Нет, не слышал, Павел Николаич. Говорят, она у него весь день орала, но я не слышал.
– Виталь, ты не помнишь, чья машина на сиротинском месте стояла, когда он после обеда в офис вернулся?
Тут Виталик опять вытер сухой лоб и воззрился на Волкова в крайнем возмущении:
– Да я же говорю, что на улицу не выходил! И не видел я никакую машину! Ни его, ничью! А что такое-то?!
– Хочешь, – предложил Волков, – я охранникам вниз позвоню, они тебе помогут елку тащить. А ты куда ее? В переговорную?
– Не надо мне никаких охранников, – даже обиделся Виталик. – Я сам справлюсь. И до переговорной рукой подать!
И он показал вдоль коридора.
Волков похлопал его по горячему и влажному под рубахой плечу, словно полностью одобряя все, что тот говорит и делает, и зашел в свой кабинет.
Никто ничего не видел, не слышал и никуда не выходил.
Но Волков собственными глазами видел след от ботинка на ковре в комнате Сиротина. И Сиротин погиб.
Волков походил по кабинету, включил компьютер и вдруг решил, что должен немедленно позвонить Юле.
Ну, просто так.
Ну, просто спросить, как у нее дела. У нее и у гнома в красных башмачках, которого она увела с собой, так определенно и ясно, словно хоть что-то в жизни может быть определенным и ясным!..
И еще он подумал, как хорошо, должно быть, сейчас дома.
Чисто, просторно и свежо, и пахнет кофе, который Юлька все время пьет, а потом жалуется, что у нее сердце «скачет, как сумасшедшее». И Димка, младший сын, скоро явится из института и обнаружит гнома – что-то он скажет? Димка, смешливый, сероглазый, длиннорукий, как макака, умеющий сочувствовать и сопереживать, родителей обожал, почитал немного недоумками, но все же вполне нормальными ребятами и сильно огорчался, когда они… ссорились.
