Джеффри Дивер - Слеза дьявола
— Вы уверены?
— Да, уверена.
Краткие и резкие реплики в разговорах с подчиненными создали Лукас в Бюро репутацию высокомерной зазнайки. Но она сама полагала, что слыть высокомерной не так уж плохо. Это вселяет дополнительную уверенность в твоих партнеров. Да и от внимания начальства не ускользает тоже.
Она отвела взгляд в сторону, когда сквозь легкий треск в наушниках услышала, как ее вызывают по имени.
— Слушаю вас, — сказала она в микрофон, узнав голос заместителя директора Бюро.
— Возникла проблема, — сказал тот.
Она не любила драматических предисловий.
— Что еще за проблема? — спросила она, мало заботясь о том, что это могло прозвучать грубовато.
— Некоторое время назад рядом с городским советом случилась автомобильная авария, — сообщил заместитель. — Виновник скрылся с места происшествия. Погиб белый мужчина. Умер, не приходя в сознание. Никаких документов при нем не обнаружили. И вообще почти ничего, кроме ключей от квартиры без указания адреса и небольшой суммы денег. Полицейский, которому поручили разобраться, слышал о вымогательстве и, поскольку наезд произошел в двух шагах от здания совета, предположил возможную связь с этим делом.
Остальное она мгновенно поняла сама.
— Они сравнили отпечатки пальцев? — спросила она. — Погибшего и того типа, который написал записку.
— Именно так. И мертвец оказался автором записки. Сообщником стрелка.
Лукас помнила ту часть записки, где говорилось примерно следующее:
Если вы меня убьете, он продолжит убивать…
Диггер на свободе и нету способа его остановить.
— Вам необходимо найти стрелка, Маргарет, — сказал начальник. Потом сделал паузу, очевидно, для того, чтобы посмотреть на часы. — И у вас на это осталось всего три часа.
«Неужели это подлинник?» — гадал Паркер Кинкейд.
Он склонился над прямоугольником бумаги, вглядываясь в него сквозь массивное десятикратное увеличительное стекло. Джоан уже несколько часов как уехала, но ощущение растерянности после ее визита все не покидало его, как ни старался он забыться в работе.
Письмо на пожелтевшем листе, которое он изучал, было упаковано в прозрачный, достаточно прочный конверт, но Паркер все равно дотрагивался до него с крайней осторожностью, придвигая ближе к себе. Так касаются покрасневшего и припухлого лица только что родившегося младенца. Он чуть изменил угол освещения и обратил теперь все свое внимание на завиток в строчной букве «y».
Неужели подлинник?
Письмо выглядело настоящим. Но как профессионал Паркер Кинкейд привык не слишком доверять поверхностным внешним признакам.
Его снедал соблазн дотронуться до самого документа, почувствовать на ощупь тряпичную бумагу, изготовленную с добавкой столь малого количества кислоты, что она становилась долговечной, как сталь. Ему хотелось дотронуться до железистых чернил и написанных ими слов, которые под его чувствительными пальцами будут ощущаться рельефнее любого текста, напечатанного по методу Брайля. Но он не осмеливался доставать письмо из конверта, ведь даже микроскопические частички жира на его пальцах могут начать процесс разложения истонченного листка. А это будет настоящей катастрофой, поскольку стоил он, вероятно, не менее 50 тысяч долларов.
При условии, что это был подлинник.
Наверху Стефи все еще водила братьев Марио по их виртуальному мирку. Робби с любимыми игрушками пристроился в ногах у Паркера. Расположенный в подвале дома кабинет был уютнейшим местом со стенами, обитыми тиковыми панелями, и покрытым темно-зелеными коврами полом. Одну из стен украшали документы в рамках — наименее ценные экземпляры из личной коллекции Паркера. Письма Вудро Вильсона, Франклина Делано Рузвельта. Бобби Кеннеди, известного актера, героя «вестернов», Чарлза Рассела. И много чего еще. На противоположной стене он устроил галерею подделок — выставку фальшивых документов, которые встретились ему в работе.
Но самой любимой у него была еще одна выставка, напротив которой он как раз сейчас сидел. Это было собрание рисунков и стихов его детей за последние восемь лет. От первых неразборчивых каракулей и удавшихся печатных букв до постепенно выработавшихся образцов почерка. Работая, он нередко делал паузы, чтобы посмотреть на все это. И однажды у него родилась идея написать книгу о том, как постепенная выработка собственного почерка отражает общее развитие ребенка.
Сейчас он сидел на удобном высоком стуле, который возвышался над безупречно чистой и белой поверхностью рабочего стола. В комнате царила тишина. Как правило, он трудился при включенном радио, слушая джаз или классику. Но сегодня в вашингтонском метро случилась страшная трагедия, и все радиостанции периодически прерывали передачи, чтобы сообщить все новые подробности кровавой бойни. Паркеру не хотелось, чтобы все это слушал Робби, особенно после их утреннего разговора о Лодочнике.
Он снова с огромным интересом склонился над письмом, уподобляясь ювелиру, который изучает красивый желтоватый камень, готовый признать его фальшивым, если увидит признаки этого, но в глубине души надеющийся, что перед ним настоящий и редкий топаз.
— Что это у тебя? — спросил Робби, поднявшись с пола и глядя на письмо.
— Это то, что нам вчера доставили специальной машиной, — ответил Паркер, переключая внимание на заглавную букву «K». Ее можно изобразить во множестве вариантов, и именно потому она так полезна при почерковедческом анализе.
— В бронированном фургоне? Круто!
Наверное, это было действительно круто, но ведь он не ответил на вопрос сына, а потому продолжил:
— Ты знаешь, кто такой был Томас Джефферсон?
— Третий президент США. Да, и еще он жил в Виргинии. Точно как мы сами.
— Молодец. Так вот, это письмо, и один человек считает, что его написал Джефферсон. Меня попросили проверить, так это или нет.
В свое время он уже объяснял Робби и Стефи, чем зарабатывает на жизнь, и разговор получился неожиданно трудным. Нет, сложность состояла не в том, чтобы посвятить их в подробности работы эксперта по определению подлинности документов. Они никак не могли взять в толк, зачем кому-то могло понадобиться подделывать письма и другие важные бумаги, а потом выдавать их за настоящие.
— А что в нем написано? — спросил мальчик.
Паркер ответил не сразу. Ответы всегда были слишком важны для него. В конце концов, он и был мастером поиска ответов на загадки. На протяжении всей жизни он решал словесные ребусы, играл словами, разгадывал лингвистические головоломки. В ответах для него всегда заключался особый смысл, и потому он никогда не пытался уклониться от вопросов своих детей. Ведь когда мать или отец говорят своему ребенку: «Объясню как-нибудь в другой раз», — они делают это своего удобства ради в надежде, что их чадо скоро забудет, о чем спрашивало. Но содержание именно этого письма заставило Паркера помедлить с ответом в сомнениях. После некоторой паузы он сказал:
— Это письмо, которое Джефферсон написал своей старшей дочери.
И это была правда. Вот только Паркер решил не вдаваться в подробности и не рассказывать сыну, что главной темой письма стала Мэри — вторая по старшинству дочь Джефферсона, которая умерла от послеродовых осложнений, как и его жена за несколько лет до того. В письме говорилось:
Теперь в Вашингтоне я живу в какой-то пелене тоски, преследуемый видениями Полли верхом на коне или беззаботно несущейся вниз по крыльцу с полным пренебрежением к моим наставлениям быть хоть чуть-чуть более осторожной…
И Паркер, признанный эксперт по идентификации письменных источников, обнаружил, что ему трудно отогнать от себя печаль, навеянную этими словами. «Соберись!» — говорил он себе, но мысли об отце, только что потерявшем одного из своих детей, навязчиво возвращались.
Пелена тоски…
«Соберись!»
Он, конечно же, сразу отметил, что имя в письме то самое, каким и должен был называть дочь Джефферсон. При рождении ее нарекли Мэри, но в семье всегда звали Полли. Бросилась в глаза и скупость пунктуации, характерная для Джефферсона. Это говорило в пользу подлинности письма. Равно как и события, о которых он упоминал, — они действительно значились в его биографии и произошли примерно в то время, когда предположительно он написал это послание.
Таким образом, с текстуальной точки зрения письмо выглядело настоящим.
Но на этом загадки не заканчивались. Эксперты по документам не только совмещают в себе роли лингвистов и историков. Их работа требует немало знаний из других научных областей. И Паркеру теперь предстояло изучить документ с точки зрения естествознания, подвергнуть его в буквальном смысле физическому анализу.
