Слоновая кость - Мерседес Рон
Через несколько секунд до меня дошло.
– Они установили камеры?
Молчание Себастьяна говорило само за себя. Высвободилась из его хватки и попыталась справиться с приступом подступающей паники.
– Но они не могли установить камеры без моего ведома, я бы их услышала!
Резко повернулась к Себастьяну и все поняла.
– Ты сам их установил, верно? Вот почему всегда знал, что делаю, или появлялся в нужный момент, когда был нужен! Вот почему знал, что я упала во время танца! Вот почему всегда мог предугадать каждый шаг!
Себастьян ничего не отвечал, и это злило еще больше.
– Ты шпионил за мной?!
Глупо было спрашивать. Боже мой, я чувствовала себя униженной! Все ночи, когда плакала в гостиной из-за того, как он со мной обходился. Сколько раз останавливалась в коридоре по пути к его комнате, гадая, стоит ли войти. Неужели он смотрел, как стою там, как идиотка, и ничего не говорил?
– Ненавижу тебя, Себастьян!
Он не позволил уйти. Удержал, прежде чем снова смогла улизнуть, хотя что толку, если он мог отследить меня по телефону?
– Отпусти меня, черт возьми. Ты солгал мне!
– Я выполнял работу.
– Твоя работа – дерьмо! Ты не можешь вторгаться в мою личную жизнь и молчать об этом!
– Камеры были необходимы, Марфиль. Единственное место, где их не установили, – твои спальня и ванная, остальная часть дома должна была быть под моим контролем.
– Ты обязан был сказать!
Себастьян крепко стиснул зубы.
– Ты права, – наконец сказал он, глядя в глаза. – Я собирался это сделать, но когда встретились, ты сопротивлялась самой идее иметь телохранителя, и я понял, что попытаешься перехитрить мою бдительность. Мне очень жаль, но приоритетом всегда было сохранить тебе жизнь.
Его рука потянулась к моей щеке. Попыталась отвернуться, но он помешал.
– Чтобы сохранить тебе жизнь, Марфиль, – повторил он, пристально глядя на меня.
Сердце колотилось как сумасшедшее. Я была так зла и напугана…
– Ты просто следил? – бросила ему вызов; пусть посмеет солгать мне в лицо.
Оба знали правду, и я хотела, чтобы он ее признал.
Себастьян колебался, нервничая впервые с тех пор, как узнали друг друга.
Наконец решился заговорить:
– Увидеть, как ты танцуешь, было плюсом, которого не ожидал.
Толкнула его изо всех сил.
– Ты не имел права!
Танцы были для меня личным, сокровенным, настолько важным, что не могла поверить, что наблюдал за мной все это время. Если бы только знала…
– Я не имел права. У меня также не было права прикасаться, целовать или чувствовать, но тем не менее все закончилось именно так.
Я не позволила его словам заставить забыть о реальности. Как бы ни хотелось услышать то, что сказал накануне вечером, это уже не имело никакого значения.
Не доверяла ему. У Себастьяна было много секретов, и самое страшное, что они были связаны с секретами моей семьи и Маркуса Козэла. Не хотела иметь с ним ничего общего.
– Все кончено, – сказала я, и от этих слов сердце разбилось на тысячу осколков.
У Себастьяна потемнело в глазах, но в остальном он оставался невозмутимым.
– Наконец-то говоришь что-то разумное.
Горько рассмеялась, хотя внутри умирала.
– Что теперь? – спросила я, успешно сдерживая порыв расплакаться.
– У Маркуса есть доступ к камерам, вот почему я так обошелся с тобой сегодня утром.
– Хочу, чтобы ты убрал их!
Не хотела, чтобы этот псих следил за мной, когда ему вздумается.
– Не могу.
Покачала головой, пытаясь осознать.
– А я думала, хуже уже быть не может…
– Это ненадолго.
Смерила его взглядом. Ну конечно, это ведь не за ним следили!
– Сними ту, что в танцевальной студии.
Себастьян открыл было рот, но прервала его:
– Придумай что-нибудь, Себастьян! Маркус не должен смотреть, как я танцую!
Себастьян задумался и через несколько секунд заговорил:
– Cмогу обманывать его какое-то время, подделывая изображение, но у меня все равно будет доступ. Мне жаль, но студия выходит окнами на пожарную лестницу.
Крепко сжала губы и сдержала желание послать его к черту.
– Тогда наслаждайся зрелищем.
Отвернулась и побежала к дому. Себастьян последовал за мной, и пока ветер уносил слезы, разум начал составлять план, согласно которому каждый из телохранителей каждую секунду будет жалеть, что не выбрал другую работу.
31
Себастьян
Терпеть поведение Марфиль было сущим мучением. Она не только не подчинялась Егору и Якову, но и сводила их с ума. Зная, что дома за ней следят камеры, решила проводить там как можно меньше времени. По очереди ночевала у друзей: сначала несколько ночей проводила в доме Тами, а потом забирала вещи и переезжала к этому засранцу Лиаму. Из-за этого приходилось ночевать в компании этих придурков.
За то короткое время, что мы находились в квартире, было сложно не только защищать ее, но и выполнять работу. Следил за ней с помощью камер больше, чем когда-либо, не только потому что почти не разговаривали в течение семи дней, но и потому, что бунтарское отношение, казалось, усиливалось с каждым днем.
Ежедневно она показывала неприличный жест в камеру, а когда танцевала, завуалированно повторяла его, чередуя с пируэтами и танцевальными па, что сводило с ума.
Казалось, она знала, что мучает этим и что я неустанно слежу за ней – от выхода до выхода. Это был единственный момент, когда мы бывали наедине, и она использовала его только с одной целью: злить меня.
В тот день мы приехали из дома Лиама. Марфиль сидела на заднем сиденье машины, а Егор и Яков следовали за нами на расстоянии нескольких метров. Мало того, что я был на грани из-за этого, что провел ночь в машине, так осознание, что она проводет ночь с Лиамом, выбило из колеи. Марфиль знала об этом, и когда, выходя из машины, я увидел на ее шее цвета слоновой кости след от засоса, чуть не сломал дверь, с силой захлопнув ее.
Нужно было обуздать ревность, которая грозила выдать обоих. Понятия не имел, глазел ли Маркус Козэл в монитор круглосуточно, но знал, что он мог наблюдать за нами, когда заблагорассудится.
Марфиль вошла в квартиру, даже не заметив моего душевного состояния, и через некоторое время появилась у дверей в одном из тех черных балетных трико, которые не оставляли места воображению.
Она посмотрела прямо в глаза, прежде чем пройти мимо и войти в танцевальную студию.
Подключил изображение с камеры номер десять. Она больше не танцевала
