Есть что скрывать - Элизабет Джордж

вопрос и по словам и интонации понимает, какие эмоции от него ждут. И тут же выдает эту эмоцию, направляет разговор в нужную ему сторону и в результате добивается сочувствия к себе – за счет сочувствия к его ребенку. Именно это вы чувствуете, да? Сочувствие к мистеру Акину? Поэтому и пришли. Я права?

– Я просто не уверена, правильно ли не отдавать Болу ее родителям.

– Правда? А почему вы думаете, что ваше мнение что-то значит?

– Потому что мне не безразлично…

– Послушайте меня. Мистер Чарльз Акин, эсквайр, знает, что нужно делать, чтобы вернуть ее, потому что мы не требуем выкуп. Но не делает ничего, чтобы она вернулась домой. Говорит, что это дело принципа. И можете не сомневаться: пока он не согласится сотрудничать, говорить больше не о чем.

– Но вы понимаете, что он чувствует? Что он стал мишенью для нападок?

Завади презрительно рассмеялась.

– Что вы можете об этом знать? – Она поставила плетеную корзину на бедро. – Речь не о его драгоценных чувствах. Речь о беззащитном ребенке.

– Но Акин попал под подозрение потому, что он нигериец, ведь так?

Завади взяла с дивана толстовку и одну кроссовку и бросила в корзину.

– Конечно, он попал под подозрение, потому что он нигериец. То же самое было бы с сомалийцем. И с выходцем из любой другой страны, где девочкам до сих пор делают обрезание.

– Но он давно живет в Великобритании, а его жена – англичанка. И она врач. Мне кажется, тут ничего не указывает…

– Вы забыли, что девочка пришла в «Дом орхидей»? – спросила Завади. – Вошла в дверь на своих двух ногах. Должна ли я игнорировать это из-за телевизионных новостей и полдюжины таблоидов, которые изображают этого мужчину жертвой несправедливости, тогда как настоящие жертвы – сотни тысяч, миллионы – даже не вызывают у людей возмущения, которое побуждает их к действиям?

– Нарисса рассказала мне об охранных ордерах.

– Мы не будем обсуждать охранные ордера!

– Почему? Послушайте, Завади. Пожалуйста. Я читала эту историю и в солидных газетах, и в таблоидах. Видела в телевизионных новостях. Везде все одинаково. Не думаете ли вы, что это может означать…

– Это значит, что ребенок в опасности. Это значит, что ее родители скажут все что угодно, чтобы ее вернуть. И в чем бы они ни клялись, убеждая всех и каждого, что никогда не планировали причинить вред своему ребенку, это ничего не значит, потому что это не помешает им сделать ей обрезание после ее возвращения домой, если таков был их план. Они прекрасно знают, что потом девочка не сдаст их копам. Потому что в противном случае они окажутся в тюрьме – и что тогда будет с Болу? Я вам скажу, что с ней будет: ей прямая дорога в приют. – Завади с презрением посмотрела на Дебору. Она складывала настольные игры Неда на полку рядом с плоским телевизором на кухне. Потом перенесла вес на пятки и прибавила: – Вы знаете, что такое обрезание, так?

– Вы знаете, что я знаю.

– Это хорошо. Превосходно. Но с вами этого не делали, и поэтому у вас нет права говорить, что кому-то – особенно ребенку – не грозит опасность. В этом смысле вы с Нариссой одинаковы. Вы получите свою книгу, она – свой фильм.

– Вы хотите сказать, что мне это безразлично? И Нариссе тоже? Что мы просто используем вас, «Дом орхидей» и девочек? – Дебора почувствовала, что краснеет. – Мы не стали бы заниматься проектом, если б не хотели спасти этих девочек.

Завади встала с колен, подняв лежавшие рядом с кофейным столиком приставку, гоночную машину с пультом управления и один футбольный мяч.

– Ваши переживания – ваши и Нариссы – связаны с вашими проектами, и не думайте, что я этого не знаю. И я понимаю, как эта часть истории с женским обрезанием – Болу и ее родители – станет красивым драматическим поворотом сюжета, над которым вы обе работаете. Вот о чем идет речь. Вы пытаетесь заставить меня принять такое решение, чтобы у вашей истории был счастливый конец.

– Все это неправда, – сказала Дебора. – Вы везде видите врагов.

– И, черт возьми, у меня есть на то веская причина.

– Завади, пожалуйста. Я вам не враг. И вы не можете вести эту войну в одиночку. Вы должны это знать; так почему же отвергаете все, что может положить этому конец?

– Потому что когда девочка приходит в «Дом орхидей», я обязана ей помочь. А это значит, что, прежде чем отправить ее домой, я должна убедиться, что ей ничего не угрожает. Родители Болу меня не убедили, и пока они этого не сделают, они ее не увидят.

– Если вас арестуют за похищение ребенка, за незаконное лишение свободы – неважно, как это будет называться, – что тогда будет? Что станет с «Домом орхидей» без вас?

– Я рассчитываю, что мой адвокат задаст этот вопрос суду, прежде чем меня отправят за решетку. А теперь, – она окинула взглядом гостиную и, похоже, осталась довольна, – мне пора в Тринити-Грин. Меня ждет работа, и, как вы только что сказали, я единственный человек в «Доме орхидей», который может с ней справиться.

Мейвилл-Эстейт Долстон Северо-восток Лондона

Предположения Монифы основывались на том, что случилось, когда ее задержали в клинике на Хай-стрит. С ней говорили полицейские. Задавали вопросы. Она отвечала. И сумела не раскрыть настоящую причину, почему она заплатила клинике триста фунтов, которые хотела вернуть и поэтому пришла туда. Монифа сказала копам, что это аванс за «женскую» процедуру, которую она хотела выполнить, но потом передумала, поскольку муж сказал, что они не могут себе этого позволить, а если б даже у них были деньги, он любит ее тело таким, какое оно есть. Полицейские поверили. В клинике не обнаружилось ничего, что позволяло бы заподозрить ее во лжи. Поэтому они ее отпустили, и она не сомневалась, что потом они отпустили и Эстер Ланж. Таким образом, сегодня Монифа планировала вернуться туда еще раз, чтобы забрать триста фунтов. С собой она взяла Симисолу.

Несмотря на слова черного детектива, сказанные вчера вечером, – что клиника закрылась и что Эстер Ланж / Мёрси Харт, счастливо избежавшая опасности, вряд ли откроет ее на том же месте, – Монифа была полна решимости исполнить задуманное, потому что не могла позволить себе поверить, что черный детектив говорит правду. Узнав от Тани о приходе женщины, с которой договаривался Абео, она поняла, что дело не терпит отлагательств.

Когда Монифа вернулась домой после разговора с детективом, Абео и Тани были в гостиной. Абео тут же вскочил и загородил ей дорогу.

– Ты принесла в семью еще больше проблем. Что он хотел?

– Оставь ее в покое, Па, – сказал Тани.

– Это наше дело, и тебя оно не