Вильям Козлов - Ради безопасности страны

На другой день, ровно в восемнадцать ноль-ноль, я подъехал к Александро-Невской лавре и остановился, немного не доезжая до ворот, правее стоянки такси. И почти сразу увидел, как к моей машине идет эта женщина. Она была в темных очках и в куртке, с сумкой через плечо. Невысокого роста, с черными распущенными волосами. Молодая. Если будет необходимо, я могу описать ее портрет более подробно. Зрительная память у меня тоже отличная, я почти всех своих пассажиров очень долго помню. Она села ко мне в машину, на заднее сиденье. Поздоровалась. Потом сказала: «Густав говорил мне о вас как об очень отзывчивом человеке. Это большая редкость в наше время, каждый из нас слишком занят самим собой, не правда ли?» Я промолчал, только пожал плечами. Мне все больше не нравилась эта история. Лучше бы они оставили меня, в покое. Я ведь не напрашивался на эти знакомства. «Я рассчитываю, что по отношению ко мне вы будете не менее отзывчивы, чем по отношению к Густаву, — сказала она. — Меня зовут Гизелла». — «Очень приятно, — это я ей так ответил. — Куда ехать?» Она назвала адрес. Проспект Ветеранов и номер дома и корпус — все, как положено. Еще она меня спросила, мол, не сержусь ли я, что она меня побеспокоила. Я ответил, чего ж мне сердиться, такая наша работа, чтобы обслуживать пассажиров. А у самого у меня все время одна мысль в голове вертелась, все время я думал: почему она первый попавшийся мотор не могла взять, почему именно я ей понадобился? Очень меня эта загадка беспокоила, она и сейчас меня беспокоит. Разговор у нас, пока мы ехали по городу, шел по пустякам. Она сказала, что уже четвертый раз приезжает в Ленинград и что город наш ей очень нравится. Спросила, бывал ли я в Италии, — мол, если доведется приехать, она моим гидом будет, отплатит мне за любезность. Ну и так далее, в том же роде. Когда приехали мы по указанному адресу, я подвез ее прямо к парадной. Это третья парадная от угла, я точно запомнил. Дом пятиэтажный, блочный. В какую квартиру она поднималась, я не знаю. Только вернулась она очень скоро, в руках у нее была папка зеленого цвета, обыкновенная картонная папка с тесемками. Я еще обратил внимание, что папка какая-то очень потрепанная, старая. Папка была набита какими-то бумагами. Гизелла вынула из сумки полиэтиленовый мешок с надписью «Березка» и положила папку в него. После этого я отвез ее в гостиницу «Ленинград». По дороге она утоптала меня сигаретами, шутила и смеялась. А когда мы приехали к гостинице, дала три рубля чаевых. Я хотел отказаться, но она не взяла их обратно. «Мужчине вашего возраста, Николай, всегда пригодятся лишние деньги», — сказала она. На этом мы и расстались.

Вот и все, о чем я могу сообщить. Прежде чем обратиться к вам с этим заявлением, я думал целую ночь. Я понимаю, что сам виноват в том, что потерял бдительность и, возможно, стал как бы игрушкой в руках иностранных граждан. Но я не хочу, чтобы так продолжалось дальше. За свою вину перед государством, если такая есть, я готов понести наказание по всей строгости закона, но зато совесть моя будет чиста.

2

— Итак, Гизелла Штраус, вы утверждаете, что эта папка и находящиеся в ней печатные материалы вам не принадлежат?

Она молча скользнула взглядом по зеленой потрепанной папке, которую держал в руках таможенник.

— Я вас правильно понял?

— Да, правильно. Это не мои вещи.

— Каким же образом тогда они оказались в вашем чемодане?

— Видите ли... Незадолго до нашего отъезда возле отеля ко мне подошел человек... молодой мужчина... и попросил меня взять с собой эту папку.

— С какой целью?

— Он просил меня передать ее в какое-либо издательство.

— И вы согласились?

— Разумеется. Почему бы не оказать человеку услугу?

— Тем не менее в таможенной декларации вы заявили, что в вашем багаже нет вещей, принадлежащих другим лицам. Почему?

— Я просто забыла. Не придала значения.

— Знакомы ли вы с содержанием тех материалов, которые находятся в этой папке?

— Нет.

— И вас это не интересовало? Вам было неважно, что именно вы везете?

— Нисколько. Человек, который передал мне эту папку, был похож на сумасшедшего. Знаете, бывают такие полусумасшедшие сочинители.. Я была уверена, что в этой папке какая-нибудь... как это говорится по-русски?.. галиматья...

— Тогда, с вашего позволения, мы, может быть, все-таки посмотрим, что в этой папке?

Она пожала плечами:

— Пожалуйста.

Молча следила, как таможенник развязывает тесемки. Он перевернул первый — чистый — лист, взял следующий, прочел вслух, медленно и отчетливо:

— «Я убежден, что шпионаж военный или шпионаж промышленный в наше время занятие нестоящее, даже смешное и нелепое. Это явный анахронизм. И правда, в эпоху, когда спутники кружат над планетой, заглядывая в любые, самые укромные ее уголки, глупо рисковать головой только ради того, чтобы переснять чертеж какого-нибудь прибора или нарисовать план расположения воинской части. Честно говоря, все это мне кажется ребячьей игрой, детской забавой. Нынче иное время. Иное время требует иных средств. Вот я и хочу предложить их.

Я — сторонник шпионажа морально-психологического и главные свои надежды в борьбе против коммунистического режима возлагаю на то, что я предложил бы называть «морально-психологическим террором». Вот оружие, которым можно расшатать и разрушить любую крепость. Надо только уметь им пользоваться. Свои соображения о формах и методах подобного террора применительно к Советскому Союзу я и хочу изложить в данной рукописи...»

Таможенник оборвал чтение:

— Мне кажется, достаточно. Что вы скажете теперь?

— Я не настолько хорошо знаю все тонкости русского языка, чтобы досконально понять и оценить смысл того, что вы прочли...

— Однако, надеюсь, ваших знаний русского языка все-таки достаточно, чтобы понять, что записи эти носят характер, враждебный нашей стране?

— Возможно. Но я ведь не имела об этом никакого представления. Я говорю, этот человек был похож на сумасшедшего. Какая-то нелепая история!

— Может быть, вы все-таки скажете, чья это папка? Кто вам ее передал?

— Я уже сказала. Этот человек мне совершенно незнаком. Он подошел ко мне возле отеля. Если бы я могла догадываться, я бы...

— Ну что ж. Тогда нам придется изъять у вас эту папку. Сейчас будет составлен акт, не откажите в любезности подписать его.

— Пожалуйста, и поверьте мне, я крайне сожалею...

В глазах таможенника промелькнула усмешка. Казалось, он собирался что-то сказать, но в последний момент передумал, сдержался и принялся молча составлять акт.

3

— Ваша фамилия?

— Антоневич. Валерий Григорьевич Антоневич.

— Год рождения?

— Сорок первый.

— Национальность?

— Русский.

— Образование?

— Высшее.

— Партийность?

— Беспартийный.

— Место работы?

— НИИ.

— Должность?

— Инженер отдела технической информации.

— Семейное положение?

— Холост. Точнее — разведен. Хотя официально, по документам, женат.

Следователь Юрий Петрович Серебряков сделал паузу. Он всегда придавал большое значение тому первому впечатлению, которое производил на него ранее незнакомый человек. Это впечатление оставалось в его памяти, словно мгновенно сделанный фотоснимок, на котором, как на фотобумаге, опущенной в проявитель, сначала проступали лишь наиболее резко, контрастно обозначенные черты, а уже затем, постепенно вырисовывались мелкие штрихи, оттенки, еле намеченные подробности.

Человек, сидевший сейчас перед Серебряковым, был внешне спокоен. Пожалуй, только бледность, разлившаяся по его худощавому лицу, выдавала внутреннее напряжение. На вопросы он отвечал коротко и, казалось, даже охотно, без угрюмой враждебности, но и без той торопливой угодливости, которая нередко давала себя знать в поведении людей, впервые оказавшихся лицом к лицу со следователем. Был он среднего роста, широкоплеч, выглядел довольно молодо, лишь глубокие залысины, идущие ото лба, обнаруживали его истинный возраст. В то же время во всем его облике, если приглядеться внимательнее, угадывалась какая-то неухоженность, что ли. Одна пуговица на пиджаке была оторвана, а на светло-сером, натянутом под пиджак свитере явственно проглядывали застарелые пятна.

Антоневич сидел перед Серебряковым, закинув ногу на ногу, или, точнее сказать, каким-то странным образом обвив одну ногу вокруг другой, переплетя их и обхватив руками острое, худое колено, отчетливо проступающее сквозь потертую материю джинсов.

— Валерий Григорьевич, вы обвиняетесь в том, что при помощи иностранной туристки, гражданки ФРГ Гизеллы Штраус пытались передать за рубеж материалы антисоветского, враждебного нашей стране характера. Признаете ли вы это?

— Да. Признаю. — И опять ответ прозвучал лаконично, спокойно, не без некоторого даже горделивого достоинства.