Андрей Троицкий - Награда для Иуды
А вот обыск водителя не принес ничего кроме разочарования. Толстое кожаное портмоне нашлось именно там, где ему и следовало найтись, в левом внутреннем кармане пиджака. Но клапан кошелька оказался расстегнут. Купюры насквозь пропитались кровью, превратившись в никуда не годные бумаженции. Такие не отстираешь в машинке, а сунуться с ними в банк, чтобы обменять на новые купюры, значит, самому себе пришить срок. Повяжут прямо у окошечка кассы, когда женщина оператор, содрогнувшись от страха или брезгливости, нажмет кнопку тревожной сигнализации. Чума скомкал деньги в шарик и бросил на дорогу, а потом, закатав рукава, долго мыл руки в грязной луже, смывая с кожи кровяные пятна.
Чума долго раздумывал, как распорядиться свалившимся на него богатством. Пожалуй, половину полученной суммы надо отдать знакомому барыге, который давал деньги в рост под хорошие проценты. Но куда девать остальное? Голову сломаешь. Решение этой проблемы надо бы отложить до лучших времен, посоветоваться с кем-то из умных людей. В любом случае, теперь прежней жизни, когда приходилось утюжить пьяных и воровать то, что плохо лежит, навсегда пришел конец. На этой мысли Чума успокоился. Подъезжая к Москве, добил пузырь красного, и вышел на платформу в самом добром расположении духа. Он спустился в метро, через полчаса, доехав до своей остановки, двинул к дому пешком, завернув в винный магазин, взял большую бутылку водки и подобающей торжественному случаю закуски: сардины в томате и колбасы.
Светило ласковое сентябрьское солнце, на голубом прозрачном небе ни облачка, по всем приметам выходило, что госпожа удача, надолго забывшая о существовании Кеши Чумакова, вновь, как много лет назад, вспомнила о горемыке и, посылая ему свой привет, помахала белой пухлой ручкой, похожей на непропеченный ситный батон.
***Когда до дома оставалось около квартала, впритирку к бордюрному камню остановился милицейский «жигуленок». С пассажирского сидения вылез грузный капитан в тесноватом кителе и, приблизившись к Чуме, на расстояние шага, преградил дорогу.
– Капитан Данилов, – представился мент и спросил документы
Чума, погруженный в раздумья о предстоящей легкой и веселой жизни, продолжал улыбаться, вытаскивая паспорт. То ли эта нахальная улыбка, то ли грязная одежда Чумакова не понравились капитану. Получив паспорт, Данилов даже не взглянул на него, просто сунул в карман кителя и, спросил:
– Ну, чему улыбаешься, задница грязная?
– Просто так, – Чума продолжал улыбаться, он был уверен, что встреча с милицией обернется очередной проверкой ксивы, не более того. – Солнышко сегодня, день хороший.
– Но не для тебя. Где ты так обтрухался? – капитану не нравилось, когда всякие общественные отбросы, которым место на помойке, нахально скалятся ему в лицо и во время разговора не вынимают руки из карманов. – В канаве спал?
– А что, спать в канаве запрещено УК? – бухнул Чума и ужаснулся тому, что сказал.
– Вытащи руки, чтобы я их видел, – скомандовал мент.
Чума хотел что-то объяснить, но капитан уже не слушал. Только похлопал подозрительного субъекта по карманам пиджака и брюк, проверяя, нет ли при нем перышка или ствола, рявкнул:
– Быстро в машину. На заднее сидение.
Уже через четверть часа Чуму обыскали в отдельной комнате через стенку от дежурной части. Обыск проводил все тот же капитан Данилов и милиционер водитель, поскольку в этот обеденный час лишних людей в отделении не оказалось. Когда на стол лег целлофановый пакет с долларами, капитан велел водителю покинуть помещение и сбегать за пивом, а задержанному приказал встать на колени и отвернуться в угол. Данилов пересчитал деньги и задал Чуме несколько вопросов. Затем вызвал дежурного милиционера, а сам, засунув доллары под китель, заперся в своем кабинете.
Чума до вечера просидел в обезьяннике, где компанию ему составила какая-то пьяная баба, которая беспрестанно материлась и плевала на подол своего платья. Данилов же, не решаясь самостоятельно принять важное решение, дожидался своего близкого приятеля, заместителя начальника отделения майора Струкова. Когда тот вернулся на службу после затянувшегося обеда, капитан без стука вошел в кабинет, запер дверь изнутри на ключ. Обогнув письменный стол и склонившись к самому уху Струкова, поведал ему доверительным шепотом историю задержания Чумакова и найденных при нем денег. Закончив рассказ, Данилов вытер испарину, сев на стул, стал ждать указаний.
– Ты пробил его по компьютеру? – спросил Струков.
– Наш клиент, – кивнул Данилов. – Три ходки за кражи, две за грабеж. Последний раз суд крестил его пять лет назад за баул, который он спер у рыночной торговки. Состоит на учете у ПНД, короче, полный псих с уголовным прошлым. Не женат, из родственников только престарелая мать. По оперативным данным, связей с прежними кентами не поддерживает.
– Ну, и прекрасно, – неизвестно чему обрадовался Струков. – Что говорит сам задержанный: откуда у него такие деньги?
– Утверждает, что нашел пакет на улице, за шашлычной «Эдельвейс».
– Тем лучше. Как нашел, так и потерял. Значит так, слушай сюда. Сейчас переведи Чумакова из обезьянника в отдельную камеру. Пусть отдохнет, наберется сил. Продержите его до десяти вечера и отпустите. Верните паспорт, сумку с водкой и харчами. И вот еще что, суньте ему в авоську сто баксов.
– Сто долларов? – удивленно переспросил Данилов. Не первый раз капитан до глубины души поражался щедрости и доброте своего непосредственного начальника. – Вернуть сотню?
– Пусть человек выпьет за наше здоровье, – сказал Струков. – Основная сумма? Где сейчас деньги?
– У меня в сейфе.
– Ладно, пусть там пока и полежат. Кто еще присутствовал при обыске?
– Милиционер водитель Ословец.
– Дашь ему триста баксов.
– Слушаюсь, – горестно вздохнул Данилов. Вот так, и Ословцу, к которому прилепилась прозвище Осел, сегодня повезло. За здорово живешь – триста баксов. – У меня предложение. Может, немного укоротить память этому Чумакову. И язык заодно. Чтобы не жаловался.
Данилов выставил вперед огромный кулак, похожий на кувалду.
– Зачем? – поморщился Струков. – На основании какой статьи Конституции мы лишим человека, гражданина нашей страны, законного права подать жалобу на действия милиционеров? Пусть строчит бумажки хоть Генеральному прокурору, если есть свободное время. Какой дурак поверит, рецидивисту и психу, состоящему на учете в диспансере, будто он имел при себе пятьдесят штук зелеными? Нашел на улице за шашлычной, – майор рассмеялся громким раскатистым смехом.
…В полночь Чума, уже крепко поддатый, сидел перед окном своей квартиры, пялился в черную пустоту двора, слушая, как на столе бухтит радиоприемник. Время от времени Чума вытаскивал из ящика кухонного стола сотенную зеленоватую купюру, неизвестно какими судьбами оказавшуюся в его сумке, разглаживал ее пальцами и снова опускал в ящик. Хотелось с кем-то поговорить, излить душу, хоть словом перекинуться. Но рядом не было живого человека, только из радиоприемника доносился глуховатый голос диктора и его собеседника, какого-то экономиста с повернутой башкой.
– Итак, мы подошли к главной теме нашего разговора, – сказал диктор. – И я адресую вопрос гостю студии. Судя по звонкам в редакцию, многие радиослушатели держат свои сбережения в долларах.
Чума ласково погладил долларовую банкноту и повторил за диктором.
– В долларах держат…
– Скажите, – продолжал диктор, – выгодно ли сейчас хранить деньги в долларах или, как предлагают некоторые эксперты, разумно перевести хотя бы часть накоплений в евро или рубли?
– Пошли вы на хер с вашими рублями и вашими ментами, – ответил Чума за умника экономиста и выключил радио. – Пошли вы все…
Он последний раз взглянул на свою сотню, спрятал под стол бутылку, на донышке которой плескалась утренняя опохмелка, и поплелся в комнату отсыпаться после самого неудачного в жизни дня.
***К частному дому на окраине Ногинска Мальгин подъехал около десяти утра. Судя по наводке, которую дал Алексеенко, его ближайший помощник Поляк должен отсиживаться именно здесь, у женщины по имени Альбина. Поставив машину на противоположной стороне улицы, наискосок от низкого покосившегося на сторону заборчика, Мальгин стал ждать. С водительского места хорошо просматривались противоположная сторона: за низким штакетником забора хилые вишни, сбрасывающие последние листья, старый одноэтажный дом с мезонином и застекленной верандой. Час тянулся за часом, но ничто, ни одна примета, не выдавала присутствия в доме живого человека.
Ближе к обеду терпение Мальгина было вознаграждено. На веранду выползла женщина неопределенных лет, видимо, та самая Альбина Тростина, развесила на веревке стираное бельишко и снова скрылась за дверью. Минули еще два с лишним часа, Мальгин, решив, что бывшая жена к этому времени уже появилась на работе, достал мобильный телефон, набрал номер клуба «Зеленое такси». Настя действительно оказалась на месте, видно, только что пришла и, натянув на себя униформу, короткую юбчонку и кофточку с огромным вырезом на груди, заняла место за барной стойкой.
