Приглашение на смерть - Юлия Фёдоровна Ивлиева
– Нормальная реакция, – успокоила девушку Кира. – Люди потерпят, кому совсем тяжело и не хочется терпеть – уйдут. А тебе становится легче. Ты выговариваешь свои эмоции. Тебе же становится легче? Ненадолго, но становится?
– Да, – грустно согласилась Марина.
– Вот и хорошо. Напиши матери письмо, – посоветовала Кира. – Обо всем, что хочешь сказать. Лучше на бумаге и от руки. И сама, попробуй записывать свой поток мыслей. Не думай, что пишешь, о чем, имеет это смысл или нет, дописываешь ты окончания или предложение. Пиши не так, будто это кто-то будет читать, а просто в пустоту, никому. Пиши, что льется. Листы сразу выкидывай. Не перечитывай.
Марина притихла, внимая совету.
– Это такой психологический метод. Помогает. Проверено, – закончила излагать свои советы Кира.
– Я попробую. Спасибо.
Кира смотрела на свое отражение в зеркале. Она вытянула ноги и откинула голову назад. Хромированный шест холодил кожу на спине. Настроение заниматься и осваивать трюк растаяло.
– Где внимание – там результат, – проговорила она и пошла переодеваться.
Глава 24
В Управлении Самбуров и Аня разбирали добычу Володи.
– Сорок три человека! – не веря глазам, шептала Аня. – Что? Имен других нет? Зачем мальчиков называют одинаково?
– Красивое мужественное имя, – лучезарно улыбался Володя. – Кроме того, здесь Владиславы, Вадимы, даже Владлен один есть.
Кира тоже склонилась над папкой документов, которые Володя привез из Туапсе, собрав по всем местам обучения Натальи Фельдман всех условных Владимиров. Здесь были личные дела, справки, анкеты из школ, колледжа, музыкальной школы и художественной.
– Сейчас отсеем хотя бы часть, – она читала фамилию за фамилией, потом обратилась к майору: – Что по моим вопросам?
– Все, как вы просили, Кира Даниловна, – отчитался он. – Каждому преподавателю я задавал ваши вопросы. Многие довольно хорошо помнят ребят.
– А есть одним списком все фамилии? – спросила Вергасова.
– Да, вот, – Аня протянула ей листок с распечатанным на нем списком всех 43 фамилий, с указанием года рождения и места обучения, где молодые люди пересекались с Фельдман.
– Кого учителя помнят как лидера, предводителя во всех шалостях, играх и развлечениях? – спросила Кира.
– Золоторев, Семянцев, Князев, Рудаков… – перечислил Володя, сверившись со своим телефоном.
Кира вычеркнула эти фамилии из списка.
– Кто был местным ловеласом, бабником уже в юном возрасте, за кем бегали девочки? – продолжила Кира.
Володя назвал еще несколько фамилий, и Кира их вычеркнула.
– Отличники и медалисты?
Появилось еще несколько зачеркнутых фамилий.
– Кто-то в театральном кружке играл? Пел, читал стихи. На сцену выходил? – задала следующий вопрос Вергасова, и они вычеркнули еще пару фамилий. Какие-то уже пересекались с отсеянными.
– Кто рос в неполных семьях? С одной матерью? – Кира сверялась со своим телефоном, Володя – со своим.
Эти фамилии Кира обвела кружочком.
– Так… Много пропускал занятия? Болел.
Вокруг некоторых фамилий появился второй кружок.
– Самые способные в труде и рисовании? Кто резал по дереву и расписывал табуретки? – спросила Вергасова. И, оглядев получившийся список, сообщила: – Вот. Четыре человека. Карпов, Ерошенко, Васильев и Алейников.
Володя с довольным видом кивнул. Аня улыбалась. Четверо – это не четыре десятка, так все быстрее пойдет.
Самбуров помотал головой:
– Суть оперативной работы – отработать каждую ниточку, проверить каждый вариант.
– Это очень долго и трудоемко, – возразила специалист по психопатологии. – И очень-очень много пустой работы. Он еще пять человек прибьет, пока вы сорок три человека проверите. Он уже новую жертву подбирает.
Кира пересказала разговор с Мариной.
– Ее надо предупредить, если с ней кто-то будет знакомиться, похожий по описанию… – предположила Аня. – Можно даже слежку установить…
– Не будет. С Мариной он знакомиться не будет, – прервала майора Кира. – Она не жертва. Да, тогда она была пьяная, нервная, сердитая, скорее всего, жаловалась на мать. Его зацепило. Он сидел рядом с ней и слушал. Кулон ей подарил. Но она не ведет себя как жертва. Она яркая, уверенная в себе. По парку с ним гулять не будет. Он даже не подойдет к ней больше.
– Хорошо. Согласен, Марина не имеет с его жертвами ничего общего. Как ты просеяла список? Что это за вопросы? – Самбуров сложил руки на груди. – С чего ты взяла, что убийца был отличником?
– Убийца как раз не был отличником, их я вычеркнула. А это практическая часть, вытекающая из модуса операнди и психологического портрета убийцы, – уперлась Кира. Она завела руки за спину и чуть наклонила голову вперед.
«Уперлась, как баран, – подумал Самбуров. – А значит, уверена и не отступит».
– Ты жаловался, что психология не применима к реальному поиску, это не улики и не факты. Вот, я перевела психологический портрет убийцы в конкретные данные, которые можно использовать в поиске.
Самбуров склонил голову набок, внимательно ее слушая.
Кира продолжила:
– Наш убийца был тихим заморышем в школе, точно не лидером и не авторитетом, у него были проблемы с девочками, точнее, в его поле зрения девочек просто не было, поэтому бабников и любвеобильных мальчиков мы убрали. Его растила одна мать. Его невроз явно упирается в мать. У всех его жертв были сложные отношения с матерью. И он вникал в ту тему. Расспрашивал своих будущих жертв об их отношениях с матерями. Ласточкина говорила, что он интересовался ее отношениями с матерью. Гинеколог Рябцева обмолвилась, что Олеся стала матери звонить и пытаться наладить отношения.
– У матери Натальи Фельдман тоже такое звучало, – согласился Самбуров.
Кира кивнула.
– Грешницы из Японии завязаны на связи между сыном и матерью. Иероглифы, которые он изображает, – поверхностный набор, скопированный из интернета. Но иероглифы, обозначающие «мать», «дитя», «путь», «связь», есть на всех трех жертвах. И он их написал неспроста. Кстати, среди иероглифов на Маргарите есть «туфли», или «каблуки», и «сестра». А на Наталье «больной ребенок», «предательство» и «дорога». Мать к Наталье имела претензию, что она от нее уехала, – рассуждала Кира. Как всегда, в такие моменты она мерила шагами комнату, иногда внезапно замирала на месте. – То есть он действительно в рисунке на животе использовал то, что считал пороками у жертв. Отца-тирана точно нет. Все эпизоды построены на женской атрибутике: он наносит макияж, повязывает шарфик, рисует иероглифы, дарит украшения, он мягок, почти нежен, нетороплив. Следов мужской тирании я не вижу. Нет резких черт, даже срыва, импульсивности нет. Он
