Постоянство хищника - Максим Шаттам
Джонни спустился в гостиную, выключил колонку, которая так громко играла музыку, что дребезжали стекла, и, как был голый, стал смотреть на пластинку, беззвучно крутившуюся на проигрывателе. Тишина тоже радовала слух.
Он коснулся члена. Ему нравилось расхаживать голым, когда одна из них ждала внизу. Это сильнее возбуждало. Можно ласкать пенис, когда захочется. Даже раздеваться не нужно. Быть нагим – значит быть готовым трахаться в любую секунду, подставлять член ласковому сквознячку. Он полностью свободен, он во всеоружии. Оставалось только спуститься, вытащить ее из чана, привязать, овладеть и снова закрыть. Не спеша. Три раза в день, если захочется. Иногда среди ночи. Или пропустить сутки, если устал. Эти эпизоды решали все. Если на второй день желание не возвращалось, он знал, что делать.
Уступить черед бессмертному. Чтобы их род продолжался. Победить смерть. Отказаться от нее во имя генетического выживания. Дедушкин сок – залог чистоты их душ.
Отец повторял ему эти слова тысячу раз, но Джонни делал это еще и для того, чтобы вновь ощутить полноту чувств, вспомнить редкие моменты радости, уверенности и гордости.
Когда отец приобщил его в тринадцать лет, когда он впервые ввел сок девочке и сжимал ее горло, пока она не впитала сперму деда, реакция семьи поразила его. Гордость в их глазах. Поздравления. Одобрение. Тепло. Любовь.
Любовь.
Он впервые в жизни почувствовал себя любимым. По правде любимым. Жестами, словами, глазами. Любили его. Никого другого.
Вот что он хотел возродить. Вернуть глубоко запрятанное чувство. Сказать себе, что они будут счастливы благодаря ему.
Потом отец попал в тюрьму, и Джонни пришлось ждать годы, прежде чем он почувствовал себя готовым. Отважился на этот шаг. Тем временем умерла мать, и на него перестал давить семейный долг. Даже сестры оставили его в покое.
Освобождение отца все изменило.
Он знал, что будет дальше, и перешел к делу. Ради него. Ради них. Тут ему в голову пришла идея. Исключить отца из уравнения. Пусть будет только он. Старик все сделает лучше, снова его принизит. А так останется он один. Гордость семьи. Он их слишком долго подводил.
Ксав согласился шпионить, следить за полицейскими, узнать, что они скажут, когда папины девочки будут обнаружены.
Это Ксав придумал переехать в Жиронду. Он был одержим серфингом. Только о том и думал, хотя ни разу не стоял на этой гребаной доске! Идиотизм. Он только мечтал, но так и не посмел ослушаться и покинуть лоно семьи. Вот и отправил туда брата-невидимку. Чтобы тот держался подальше от них. Не привлекал внимания.
Джонни остановился перед холодильником, открыл его и достал пробирку. Молочно-белая жидкость разморозилась. Отлично.
Пора. Эта продержалась долго. Джонни побаловал себя, теперь нужно замкнуть круг. Соблюсти семейную традицию.
Он прошел через гараж, напевая любимый стишок:
– О, сколько гибнет птиц зимою ледяной! Когда придет пора фиалковых букетов… мы все же не найдем их маленьких скелетов…
Джонни любил повторять эти строки перед самым концом. Почему – непонятно, ему просто нравились слова.
Он открыл шкаф, сдвинул заднюю панель и вошел в свое логово.
– В апрельской мураве, средь вешнего тепла. Поверим ли тогда, что птица умерла? – заключил он.
Запах, как всегда, заставил его встрепенуться. Пахло сексом. Он без конца трахался с ней. К тому же всегда работало отопление, чтобы было комфортно. Ему нравилось потеть, двигаясь на ней. Жара усиливала аромат сексуальной влаги.
Среди перевернутых кукольных голов, освещенных изнутри лампочками, – их было сорок две, по количеству подвигов деда, о которых рассказал отец, – Джонни чувствовал себя защищенным. Десятки часовых механизмов, которые он разобрал и снова собрал так, чтобы время текло вспять, дарили ощущение непревзойденной власти. Он повелевал временем. Перестал быть пассивным, покорным.
Его внимание привлек рев мотора. Он наклонился к маленькому монитору, на который передавалось изображение со скрытой камеры на крыльце. К дому подъехала машина. Это что еще такое? Из кабины вышла женщина.
Блондинка. Сучка с кукольной головкой. Джонни заранее знал, что взгляд у нее будет обвиняющим. Хрен с ней, она сейчас уйдет. Небось разъездная торговка.
А он проследит, чтобы девушка молчала.
Он повернулся к столу с гинекологическими опорами.
Она была там. Лежала в наручниках, ждала своей очереди, не подозревая, что на сей раз ее заполнит не он, а дедушка.
Хотя, может, что-то и подозревала, ведь он приклеил ей веки, чтобы не закрывала глаза. Обычно он так не делает, наверное, подумала она.
Джонни давно следовало ее оприходовать, но она оказалась умелой. Ровно тогда, когда он начал от нее уставать, она проявила неожиданную изобретательность. Зачем же лишать себя удовольствия? Он попользовался ею еще немного. Но теперь пора.
Он должен ввести в нее сыворотку бессмертного. Драгоценный сок, который они так бережно хранят на протяжении времен.
И тогда она будет готова.
Скотч удержит веки поднятыми, заставляя смотреть, пока он будет душить ее ремнем, затягивая все сильнее. Пока она не выгнет спину. И тогда он увидит в ее глазах все счастье своей семьи, вспомнит их слова о том, что он наконец совершает нечто великое, – он, ничтожный, тупой неудачник.
Она будет умирать, а он снова почувствует их гордость.
Их любовь.
С предыдущими все прошло не совсем так, как он надеялся. Но Джонни не сомневался, что это лишь вопрос времени и все получится.
Он схватил большой серый скотч и оторвал длинную полоску. Надо надежно заткнуть ей рот. Даже если блондинистая торговка с кукольным лицом подойдет слишком близко к дому, эта не сможет закричать.
Она попыталась брыкаться, когда Джонни заклеивал рот, но он был настолько силен, что у нее не оставалось никаких шансов. Он сдавил ей виски толстыми пальцами, чтобы обездвижить голову, и заставил замолчать раз и навсегда. На всякий случай он наклеил вторую полоску скотча поверх первой.
Затем вернулся к пробирке и взял большой шприц без иглы. Он не испытывал сексуального желания. Он выложился до конца, она опустошила его. Сегодня очередь деда.
А ему сейчас хотелось одного – увидеть в ее глазах любовь своей семьи.
57
Людивина не нашла звонка и постучала. Пока ждала, заметила сбоку бассейн. Очень старый, лет десять не
