Эмиль Габорио - Рабы Парижа
И она заговорила самым убедительным тоном:
— Если бы все было так, как вы говорите, то разве я пришла бы сюда, да еще в такое позднее время? Ваши деньги мне не нужны. Мой брат умер и теперь я не беднее вас. Однако, как видите, я здесь. Как вы могли заподозрить меня в таких гнусных расчетах? Неужели из-за того, что я не согласилась бежать отсюда вместе с вами, когда вы так просили меня об этом? Но я заботилась о вашей и своей чести, которая пострадала бы из-за побега. Мы можем быть счастливы здесь, лишь бы никто не стоял между нами!
Диана готовилась атаковать свою соперницу, мадемуазель Мари де Пимандур, но не успела.
Дверь комнаты отворилась и вошел, ковыляя и пошатываясь, тот, кто прежде был хозяином этого замка.
— Между нами будет вечно стоять этот призрак моего отца, — сказал Норберт и указал незваной гостье на окно. — Уходите, откуда пришли!
— Уже светло, — пролепетал герцог, уставившись бессмысленным взглядом на свечу. — Пора пахать. В поле холодно…
Старик попытался плотнее укутаться в свой халат, хотя стояла жаркая летняя ночь и с его лба стекали крупные капли пота.
Диана с ужасом смотрела на живого мертвеца, не в силах пошевельнуться.
Вдруг глаза герцога остановились на девушке.
— Доченька моя! — закричал он, протягивая к ней страшную, исхудавшую до костей руку. — Налей мне вина!
Преступница, не помня себя от ужаса, выпрыгнула в окно и, путаясь в юбке, не разбирая дороги, бросилась бежать.
В ночной тишине раздался дикий хохот безумного герцога.
23Три дня спустя маркиз де Шандос и его будущая жена были представлены друг другу — и оба не испытали при этом ничего, кроме отвращения.
К, несчастью, рядом не оказалось человека умного и тактичного, который помог бы им преодолеть взаимное предубеждение.
Мари хотела рассказать жениху о своей любви к Жоржу де Круазеноа, чтобы заставить Норберта отказаться от брака с ней. Но так и не решилась на это.
Каждый день молодой человек приезжал к невесте. Он вручал ей огромный букет цветов и говорил, что она сегодня прекрасно выглядит.
После этого они часами сидели в обществе пожилой родственницы Мари. Невеста вышивала, а Норберт пытался поддерживать пустой разговор, который вскоре угасал. И тогда наступало тягостное молчание.
Все трое испытывали большое облегчение, когда приходил граф. Он смеялся и болтал без умолку, избавляя жениха и невесту от необходимости придумывать темы для беседы.
Но это случалось редко. Де Пимандур еще никогда не был так занят, как сейчас. Он ездил по окрестным замкам, оповещая соседей о предстоящей свадьбе своей дочери с маркизом де Шандосом, рассылал по всей Франции приглашения, шумел и суетился.
Поздравления сыпались со всех сторон. Счастью Палузата не было пределов.
Норберт напрасно убеждал его, что неприлично устраивать пышную свадьбу, когда отец жениха находится между жизнью и смертью.
Тщеславный де Пимандур и слышать об этом не хотел.
В доме графа ставили новые перегородки и меняли обои. На всех дверях, на мебели, на посуде и вообще везде, где только можно, наносили соединенные гербы де Шандосов и де Пимандуров.
Глядя на все эти приготовления, жених и невеста тосковали все больше и больше, ясно предчувствуя свое будущее.
Однажды де Пимандур, развлекавший их очередной порцией новостей, сказал:
— Я только что слышал, что почти одновременно с вашей будет еще одна свадьба, которая тоже наделает много шуму:
— Чья? — спросила Мари.
— Вы знаете сына графа де Мюсидана?
— Виконта Октавия?
— Да.
— Он, кажется, живет в Париже, — вставил Норберт.
— Действительно, он там живет. И очень много шалит. Неделю назад приехал погостить у отца — и уже успел влюбиться. Молодой человек не теряет времени даром. Угадайте, на ком он женится? Ставлю тысячу франков, что у вас ничего не выйдет!
— Мы никогда не угадаем.
— Папочка, скажи, не мучай!
— Я вам скажу, — с таинственным видом продолжал граф, — но с условием: никому ни слова! Обещаете?
— Да.
— И я тоже.
— Виконт Октавий де Мюсидан, — сказал де Пимандур, понизив голос, — женится на мадемуазель Диане де Совенбург.
— Не может быть…
— Только неделю назад она потеряла брата! Мне сказал об этом нотариус Ганиве и взял с меня обещание никому ничего не говорить.
— И ты пообещал? — спросила Мари.
— Конечно! Иначе он бы мне не сообщил такую интересную новость…
— …и ты не мог бы ее теперь всем рассказывать, — закончила мадемуазель де Пимандур.
— Но как же может состояться свадьба, если де Совенбурги сейчас в трауре? — спросил Норберт таким тоном, словно это его не интересует. Надо же о чем-нибудь говорить…
— Госпожа Диана стала богатой наследницей. А де Мюсиданы очень хитры и их сын вовсе не случайно приехал из Парижа сразу же после смерти ее брата. Они хотят обогнать конкурентов!
Молодой де Шандос то краснел, то бледнел. От смущения он даже уронил на пол альбом с рисунками невесты.
Между тем граф продолжал:
— И они недаром так торопятся. Мадемуазель Диана — воплощенное совершенство! Начнем с того, что она необыкновенно красива. А какая у нее великолепная осанка! Какое достоинство чувствуется в каждом ее жесте! С первого взгляда узнаешь в ней знатную девушку из аристократического рода. А ее тонкий ум!
Де Пимандур повернулся к дочери:
— Вот вам, Мари, образец, с которого вы должны брать пример, когда станете герцогиней! Вы слишком скромно себя держите. Как же вы сможете требовать должного уважения от других, если сами не сознаете своего высокого положения в свете!
На эту тему граф мог говорить без конца. Поэтому мадемуазель Мари тут же вспомнила о каком-то срочном деле и убежала.
— Я только что встретил госпожу Диану, она выходила от старухи Руле. Черный цвет ей очень идет, как и всем блондинкам. Она просто восхитительна! Впрочем, кому я это говорю… Ведь вы знаете ее достоинства лучше всех, господин де Шандос!
— Я?!
— А вы разве это отрицаете?
— Что?
— Что вы за ней ухаживали. Не краснейте! Все правильно. Всякий нормальный мужчина имеет любовницу!
— Уверяю вас, граф…
— Расскажите это кому-нибудь другому! Вас так часто видели с ней и в Бевроне, и в лесу, да мало ли где еще… Не скромничайте! Вам не в чем себя упрекнуть. Ведь вы же не обманывали мадемуазель Диану. Разве она могла надеяться стать вашей женой, не имея приданого? Вот теперь другое дело, когда она стала единственной наследницей! Теперь это было бы нехорошо…
Маркиз де Шандос так рассердился на несносного болтуна, что отказался обедать и уехал, сославшись на плохое состояние отца.
Граф так и не понял причин этой поспешности.
Норберт между тем быстро шагал по дороге в Шандос.
Он ненавидел Диану и ни за что не женился бы на ней сам, но жестоко страдал от того, что она выходит за другого. Непостижимы капризы сердца человеческого!
Но действительно ли де Мюсидан женится на Диане? Может быть, граф ошибся? У кого бы спросить об этом, не привлекая к себе внимания?
— Господин маркиз! Господин маркиз!
Де Шандос обернулся.
За ним бежал Монлуи.
— Вы меня не заметили, ваша светлость?
Прежде Монлуи называл Норберта, по старой памяти, на "ты", но уже три месяца он был секретарем графа де Мюсидана и успел понять, какое расстояние отделяет аристократа от крестьянского сына, пусть даже умного и образованного.
— Я слишком глубоко задумался, — ответил Норберт и, не желая обидеть друга детских лет, протянул ему руку.
Монлуи почтительно пожал ее.
— Я уже неделю здесь. — сказал он. — Приехал с моим покровителем, графом де Мюсиданом. Он уже перевел меня из секретарей на должность управляющего. Господин Октавий, может быть, часто выходит из себя по пустякам, но человек он хороший. Я очень доволен своим местом.
— Поздравляю, — буркнул Норберт, не зная, как заговорить о Диане и при этом не выдать своего интереса к ней.
К счастью, Монлуи бежал за ним не только для того, чтобы похвастаться своим новым положением.
— А вы, господин Норберт, говорят, женитесь на мадемуазель де Пимандур?
— Да.
— А как же…
— Что?
— Помните, как часто мы с вами ждали у ограды в Пуату, когда откроется потайная дверь…
— Ты должен забыть об этом, Монлуи.
— Я ведь это только вам говорю. Никто другой не вырвет у меня ни слова, даже если мне пригрозят отрубить голову.
— Смотри!
— Представьте себе, какая удивительная случайность: ваша прежняя любовница…
— Как ты смеешь так говорить! — закричал Норберт
— Господин маркиз, простите меня, я…
— Даю честное слово дворянина, что мадемуазель де Совенбург сейчас так же чиста, как и до знакомства со мной! Она была неосторожна, но вины за ней нет. Я в этом клянусь перед Богом!
