Полина Дашкова - Место под солнцем
Однако будет ли она поставлена, эта замечательная композиция? Что вообще станет теперь с театром?
Вчера, когда уезжали с кладбища, Валера взял ее под руку и посадил в свою машину. После нескольких теплых общих слов о том, что время лечит и надо держаться, он сказал, что ему удобней, если долевое участие в контрольном пакете акций казино не изменится и принадлежавшая Глебу часть останется в одних руках. Формально есть три наследника: мать, отец и вдова. Он готов взять на себя юридическую волокиту.
– Мне кажется, именно ты должна стать единственной наследницей Глеба, – произнес Лунек задумчиво, но при этом достаточно жестко. – Константин Иванович уже имеет свою долю в контрольном пакете акций, и будет справедливо, если вся часть Глеба целиком перейдет тебе.
Катя ответила, что очень польщена доверием, однако это слишком серьезный разговор и лучше отложить его на другой раз.
– Именно потому, что разговор серьезный, я хочу, чтобы ты была к нему внутренне готова, – сказал Лунек и больше этой темы не касался.
Слишком мало времени прошло после смерти Глеба, чтобы всерьез задуматься о том, как все сложится дальше. Катя приблизительно и, в общем, довольно смутно представляла себе картину предстоящего дележа имущества. Контрольный пакет акций казино, вернее, та его часть, которая принадлежала Глебу, будет, поделена на троих, как это положено по закону. Три наследника первой очереди – вдова и родители. При таком раскладе она. Катя, станет одним из пайщиков с правом на часть доходов, необходимую для театра и для нее самой. Сколько именно составит эта часть, хватит ли ее на театр и на привычный образ жизни? Ну, там видно будет. Она в этом ничего не смыслила.
Иными словами, она надеялась, что какое-то время все останется как было, сработает закон инерции. Ведь сразу театр никто не закроет. У нее будет время опомниться, прийти в себя, спокойно разобраться в ситуации. Она надеялась на обычную бумажную волокиту, которая постепенно все расставит по местам, то есть на старое доброе «авось». В конце концов, не ей решать, а Луньку. Но и ему надо ведь тоже сначала подумать, хоть немного… Однако оказалось, Лунек свое державное решение Уже принял. Теперь Катя должна принять свое. Не такое державное, но одно из самых важных в жизни.
Причем решать надо не только за себя, но и за всю труппу.
Между прочим, через два дня в театре зарплата. Интересно, какая у Кати зарплата? Она даже не задумывалась об этом. Что-то там переводили на карточку. Она догадывалась, что эта сумма в ее личном бюджете никакой практической роли не играет.
А сколько вообще у нее на карточке? Этого она тоже точно не знала. Всеми финансовыми вопросами занимался Глеб. Она привыкла брать сколько нужно. Но ужас в том, что она даже не знает, сколько именно ей нужно. Всегда хватало. Глеб следил, чтобы не оголялась ее кредитка. Он умел считать деньги, она – нет. Зачем? Она занималась высоким искусством.
А в кошельке, между прочим, всего сто долларов. Она с такой легкостью предложила сегодня денег несчастной Элле Анатольевне и, если бы та не отказалась, оставила бы ей не задумываясь эту сотню. Как хорошо, когда можно не задумываться, и как неприятно спускаться на грешную землю, соображать, подсчитывать.
На днях надо заплатить Жанночке. А денег, между прочим, в доме нет. Конечно, что-то должно быть на карточке. Но сколько? Сколько бы ни было, деньги кончатся, не через месяц, так через два.
Деньги – это казино со стриптизом, это невоспитанные дядьки с уголовными мордами, вроде тех башкирских нефтяников, это совершенно особый мир, от которого дурно пахнет. Раньше Катя имела счастливую возможность брезгливо воротить нос. Она занималась высоким искусством, а Глеб брал на себя все прочее, то есть делал деньги, без коих не может существовать ни высокое искусство, ни сама Катя, привыкшая к белому «Форду», к пятикомнатной квартире, к аккуратной исполнительной Жанночке, которая полностью освобождает ее от скучных домашних хлопот.
Да, через два дня в театре зарплата. Что бы ни происходило, зарплату всегда платили вовремя. Катя знала: администрация театра по всем серьезным денежным вопросам обращалась к Глебу. А теперь к кому?
Она вдруг ясно представила, как позвонит коммерческий директор, толстячок-бодрячок Гоша Фридман, и скажет: «Екатерина Филипповна, в банке не дают денег. Как нам быть?»
Можно ответить слабым голоском: простите, дорогой Георгий Владимирович, я не знаю, как вам быть, финансовые вопросы решал Глеб Константинович, а я в этом ничего не понимаю. Я артистка, а не бухгалтер, и вообще у меня траур. Проще говоря, катитесь вы, любезнейший, со своими проблемами. Ничего не знаю и знать не хочу.
И что дальше?
Либо Катя соглашается занять место Глеба, нырнуть с головой в темное, опасное, дурно пахнущее болото, которое красиво именуют «игорным бизнесом», и тогда можно быть спокойной и за театр, и за собственное материальное благополучие. Либо она продолжает брезгливо воротить нос, витать в облаках, с беспомощной улыбкой сообщает Луньку, что умеет только танцевать, а про деньги ничего не знает.
Квартиру и машину у нее никто не отнимет, но театр развалится. Она, конечно, может устроиться в другую труппу. Но там свои примы, свои солистки, не менее талантливые, чем она. В тридцать лет начинать сначала, плясать в кордебалете – спасибо, не надо.
А дальше, в сорок? Идти преподавать хореографию в Дом культуры? Тоже – спасибо, не надо. Причем деньги-то все равно придется считать рано или поздно, но это уже будут совсем другие деньги. Гроши.
А труппа? Конечно, кто-то из ребят устроится, но многие останутся на улице. Виновата будет только она. И перед ними, и перед самой собой.
Значит, завтра вечером в разговоре с Луньком остается сказать свое твердое «да». То, что она ничего не смыслит в игорном бизнесе, – нестрашно. Разберется, если захочет. И помощники найдутся, Лунек их предоставит.
Валера Лунек – славный человек, почти член семьи. У Глеба с ним были теплые дружеские отношения. Но была еще и другая сторона, холодная, жесткая деловая. Лунек мил, неплохо воспитан, но он бандит вор в законе. Крепкая бандитская «крыша». Раньше можно было об этом не задумываться. А теперь придется.
Но главное, если она взвалит на себя казино, танцевать перестанет очень скоро. Не сразу, конечно, но скоро. На это просто физически не хватит времени. Нельзя заниматься игорным бизнесом и при этом оставаться примой, солисткой. Содержать свой театр можно. Но пропадать в нем с утра до ночи, танцевать ведущие партии – нельзя.
От этой мысли все внутри сжалось, резко и сильно свело мышцы. Нога замерла в высоком батмане. А музыка, оказывается, давно кончилась. Пот тек в глаза. Надо закрыть окно. Так недолго и простудиться. Надо принять душ и лечь спать. Господи, какая тишина… Уже два часа ночи, а Катя и не заметила, как пролетело время.
И вдруг тишину распорол страшный, отчаянный женский крик. Кто-то истошно орал «Помогите!» в пустом дворе. Катя вздрогнула, бросилась к окну, но ничего не увидела. Освещенная площадка перед подъездом была пуста. Остальная честь двора проваливалась в темноту. Крик повторился, потом перешел в громкие истерические всхлипы и причитания. Катя не раздумывая надела кроссовки на шерстяные гольфы, накинула плащ, прихватила газовый пистолет, который валялся в ящике тумбы в прихожей, и бросилась во двор.
Сбегая вниз по лестнице, затягивая на бегу пояс плаща, под которым ничего не было, кроме колготок и тонкого пуловера, она подумала, что поступает глупо, надо просто позвонить в милицию и сообщить: у нас во дворе кричат. Назвать адрес, и они приедут. Это их дело – приезжать и разбираться, когда кто-то кричит «Помогите!». Ну куда она лезет со своим газовым пистолетом, даже не зная, как из него стрелять, заряжен ли он?
Во дворе не было ни души. Из темноты, с детской площадки, слышался уже не крик, а монотононный плачущий голос:
– Ой ты ж, горе мое, что ты натворил-то, мать твою? Миленький ты мой, родненький, козел ты вонючий… Катя шагнула к кустам, пожалела, что не захватила фонарик. Но глаза постепенно привыкли к темноте. На земле у скамейки лежала какая-то темная груда. Рядом на корточках сидела женщина и плакала. Ветром качнуло кусты, отделявшие эту часть двора от освещенной площадки перед подъездом. Свет упал на женщину. Катя заметила, что в руке у нее – небольшая, пол-литровая бутылка водки. Бесформенная груда оказалась мужчиной, бомжем. Он лежал неподвижно в странной, скрюченной позе.
Подойдя поближе, Катя узнала здоровенную бабу, которая два дня назад набросилась с кулаками на бомжа Бориску. Кажется, ее звали Сивка. Она давно жила в полуразрушенном доме в глубине двора и была постоянной Борискиной подружкой.
– Опасаясь взглянуть внимательней на лежащего человека, Катя спросила:
– Что случилось?
Женщина подняла на нее глаза, громко шмыгнула носом и хрипло произнесла:
