Операция «Круиз» - Михаил Владимирович Рогожин
— У нас, как, впрочем, и у вас, любят показуху, — предупредил он.
— Может, еще переходящее красное знамя получим? — схохмил Кабанюк, но грек не понял его народного юмора.
Первым заговорил Лавр. При этом он обращался к Кабанюку и Правоторову с пренебрежением работодателя:
— Подготовительные работы полностью завершены. К нашему возвращению в Одессу будут сданы все постройки. Здание фермы, подсобные помещения, отстойники, холодильные камеры, живодерня, сушилка. Кабанюк клянется, что успеют в срок.
— Что значит клянется, если срок указан в контракте? — спросил Апостолос переводившего ему Яниса.
Тот посмотрел на главу администрации и поинтересовался:
— Господин Кабанюк, вы сроки, указанные в контракте, соблюдаете?
— А то как же, — покраснел во всю ширину физиономии Кабанюк. — Хлопцы все успеют. Там бригада с Казахстана работает за наличку. Они до работы що звери.
Лавр кивнул Маркелову и изложил якобы согласованное мнение:
— Ты, Петро, сам напросился. Мы тебе райские условия создали? Гляди, не подведи.
— Та никогда. Я ж усю технику со всего района согнал.
Апостолос терпеть не мог, когда русские подолгу начинали выяснять то, что сами давно утвердили на бумаге и подписали. Янис объяснял ему суть споров, но это лишь выводило его из себя. Вот и сейчас он понял, что разговор бесполезный, потому что начальство здесь, а стройка там. Он принялся покусывать губы и резко спросил Маркелова по-английски:
— Илья, этот господин районный начальник почему здесь, а не на стройке?
— Потому что круиз для него нечто вроде взятки. Иначе вообще ни к какому строительству до сих пор не приступили бы.
— Теперь начинаю понимать, почему вы так и не построили коммунизм, — кивнул Апостолос в ответ. Потом добавил: — О депутате не говорю, он заслужил. Такие люди нам нужны. Теперь переведи им самое главное. В порту Пирей начнется погрузка контейнеров с оборудованием для зверофермы. В них упаковано все, даже сантехника. Поэтому господа Кабанюк и Правоторов должны лично присутствовать при погрузке и каждому журналисту объяснять, какое большое дело для России мы делаем. Пусть фотографируются на фоне контейнеров. По телевидению и на фотографиях в газетах контейнеры с улыбающимися русскими представителями должны быть на первом плане, а потом уже все эти конкурсантки и артисты. Чем шире будет реклама, тем меньше подозрений.
— Я понял и все им объясню, а Лавр проконтролирует, — согласился Маркелов. Он и сам знал, что к чему, но не хотел лишать Апостолоса удовольствия чувствовать себя хозяином положения.
Апостолос подошел к Янису и спросил его уже по-гречески:
— А ты что скажешь?
Янис развел руками, пожал плечами и закатил глаза вверх.
— Остается надеяться на волю Господа нашего. И оставить всех в покое.
Апостолос приказал матросу сервировать завтрак. Кабанюк мгновенно оживился и рассказал, что взял с собой в круиз только шмат домашнего сала. Потому что если он два дня не ест сало с чесноком, то перестает чувствовать себя работоспособным.
— Над чем же ты собираешься здесь работать? — съязвил Лавр.
Василий Васильевич Правоторов, услышав вопрос, рассмеялся и впервые подал голос;
— Он уже трем конкурсанткам ввернул свои визитки. А две девки, видать, из этих… сами потащились в его каюту. Он испугался. Потому что деньги отложил только на одну.
Янис похлопал Кабанюка по круглому плечу и заверил:
— Петро, я сам займусь подбором девушек для тебя. С юности привык уважать начальство.
— Давай, дорогой, я тебе отплачу, колы к нам приедешь.
— Девками? — воскликнул Янис, сверкнув золотыми зубами.
— Та не… природными ресурсами, — подмигнул ему Петро.
Тут открылась дверь, и матрос ввез тележку с закусками и бутылками.
Всех присутствовавших, включая Апостолоса, охватило возбуждение.
Правоторов подошел к Маркелову и шепотом выяснил важную для себя вещь:
— Никто не настучит в Москву, чем мы тут занимаемся? Все-таки выпивка, дамочки… Моему статусу это как бы противоречит.
— Мы заставим какого-нибудь корреспондента написать, что депутат Правоторов с утра до ночи на борту греческого корабля размышлял о судьбе демократии в России… — без всякой улыбки успокоил его Маркелов.
Василий Васильевич не понял юмора и уточнил:
— А в какой газете опубликуют? Теперь важно знать направление печатного органа.
— Уж орган-то мы вам найдем, — не сдержался Илья Сергеевич и растянул губы в улыбке.
После завтрака Маркелов и Апостолос, оставив заметно повеселевшую компанию, поднялись на самую верхнюю, служебную, палубу.
Апостолос, любуясь солнечными бликами на темной поверхности моря, как бы невзначай затеял разговор о своих опасениях.
— Любой чиновник, даже если его постоянно подкармливать, ненадежен. Сегодня они пьют в кают-компании за наше здоровье, а завтра попытаются подыскать какие-нибудь улики против нас, чтобы было чем откупиться, если власть прижмет их к стенке.
— Не исключено, — согласился Маркелов. — Правда, они понятия не имеют о могильнике.
— Но знают, что под фермой вырыт котлован. Убежден, что не раз задумывались о его назначении. Таких людей лучше отправить подальше. Как считаешь? Может, их на работу за границу или в глубь России…
Маркелов усмехнулся. Он уже прикидывал, как понадежнее обезопасить себя. Грек привык к европейским отношениям, а они на Руси вряд ли приживутся. Поэтому пришлось для его успокоения намекнуть на самый простой выход из положения:
— Господин Кабанюк частенько водит машину в нетрезвом состоянии. Не исключена возможность аварии. А в салоне окажется его дружок депутат.
Апостолос настороженно посмотрел на Маркелова, стараясь понять, шутит он или говорит всерьез:
— На это стоит идти в крайнем случае.
— К чему рисковать и дожидаться всяких неожиданностей. Запустим звероферму, осветим ее, а там банкеты, презентации. Поверь мне, адмирал, в России надо решать вопрос сразу, иначе потом хлопот не оберешься.
— Мне трудно судить, поэтому решай сам. Я готов поучаствовать только деньгами.
— Отлично! Подари господину Кабанюку недорогую машину и забудь о его существовании.
На этом разговор закончился.
Глава шестнадцатая
Граф выглядел нездоровым. Он долго находился в объятиях кошмаров. Спокойная и вполне беззаботная жизнь, которую он в течение нескольких лет вел в Баден-Бадене, размягчила его душу, искореженную беспросветным детством. Он, обласканный женским вниманием, посмеивался над завистниками и был добродушен к окружавшим его людям. Неожиданное разочарование в жизни испытал лишь тогда, когда узнал, что все эти годы высокие чины просто использовали его для собственного обогащения. Вот тогда-то он совершил первый значительный
