Антон Леонтьев - Печать тернового венца
Когда кардинал Казарини поинтересовался, каким именем Антонио желает назваться, повисла короткая пауза. Мой брат, закатив глаза, сообщил:
– Лев Четырнадцатый.
Антонио всегда восхищался папами, носившими это славное имя. Первый из пап получил (один из двух за всю историю католичества!) прозвище «Великий» и титул «доктор Церкви». Лев X, сын Лоренцо Великолепного, был из славного рода Медичи и до сих пор считается воплощением понтифика эпохи Ренессанса par excellence[8] (как, впрочем, и олицетворением непотизма), а Лев XIII импонировал Антонио тем, что просидел на престоле ровнехонько 9280 дней, или двадцать пять лет и пять месяцев (четвертый по продолжительности понтификат за всю историю папства!), и умер в мафусаиловом возрасте – девяноста двух лет от роду. Кроме того, выбрав имя, Антонио желал дать всем понять (в том числе и убийце, что находился сейчас в Сикстинской капелле): он, Leo, царь зверей, не даст в себя в обиду и, если нужно, покажет свои когти и зубы, дабы защитить Святой престол.
Вот и свершилось! Церковь обрела нового понтифика. И им стал мой единокровный брат Антонио. Из обычного кардинала он превратился в епископа Рима, наместника Иисуса Христа, преемника князя апостолов, верховного понтифика вселенской церкви, патриарха Запада, примаса Италии, архиепископа и митрополита Римской провинции, монарха государства-града Ватикан, раба рабов Божьих.
Антонио делла Кьянца, santissimo padre[9] Лев XIV!
Он всю жизнь стремился к этому и всего полчаса назад, с избранием Иоанна Двадцать Четвертого, распрощался со своими дерзновенными планами. Но все изменилось за несколько минут, и папой из конклава вышел он!
Новый понтифик обратился ко мне:
– Фелиппе, сопроводи меня в капеллу слез!
Я опустился перед братом на колени, он же заявил:
– О Фелиппе, оставь эти церемонии для других!
Он облобызал меня, и мы прошли в капеллу слез. Папский портной приветствовал нового понтифика. Антонио показал пальцем на мертвого Иоанна XXIV и сказал:
– Мой несчастный предшественник облачен в наряд моего размера. Но тревожить его мы не будем!
Антонио (вернее, святейшему папе Льву XIV) пришлось довольствоваться одеянием, немного ему коротковатым. Но Антонио такая мелочь не смутила.
– Все равно я не буду долго носить эту робу. После того как я покажусь народу, вы, господин портной, изготовите мне более подходящее одеяние!
– Всенепременно, святой отец, – прошептал тот, и папа Лев величаво благословил его.
Сменить свою обувь на папские красные сапожки Антонио категорически отказался даже после того, как я перетряс их и запустил внутрь руку.
Я с поклоном протянул Антонио белую шапочку, и он водрузил ее себе на голову. В папском наряде мой брат выглядел чрезвычайно импозантно, и на глаза у меня навернулись слезы. Заметив их, папа Лев, отпустив мановением руки портного, сказал:
– Фелиппе, я сдержу свое обещание: с этой секунды ты – мой личный секретарь! Не пройдет и полугода, как ты станешь епископом. Ты требуешься мне в Ватикане, брат, вместе мы перетрясем ватиканский курятник. И в первую очередь ты займешься расследованием трех убийств на конклаве. Я хочу, чтобы безумец, который их совершил, был обезврежен, и как можно скорее!
– Твоя воля, святой отец, для меня закон, – смиренно произнес я.
Когда Антонио показался в облачении верховного пастыря, по Сикстинской капелле прокатился вздох облегчения. Папа Лев подошел к алтарю, где стоял трон, внимательно осмотрел сиденье, но опуститься на него так и не решился. К моему брату по очереди подходили кардиналы, поздравляли его с избранием и клялись в вечной верности. Я не мог отделаться от ощущения, что один из тех, кого обнимает мой брат, предатель похуже Иуды.
И вот настало время покинуть Сикстинскую капеллу. Конклав, названный позднее «смертоносным» и «кровавым», наконец-то, к всеобщей радости, завершился. В двадцать часов семнадцать минут на балконе собора Святого Петра, выходящем на площадь, возник протодьякон кардинальской коллегии, чилийский кардинал Хуан-Теренцио Чурро Дуартес. Узрев его, те двести пятьдесят тысяч, что заполняли площадь, взревели от радости.
Кардинал произнес в микрофон:
– Annuntio vobis gaudium magnum – habemus Papam! Eminentissimum ac Reverendissimum Dominum, Dominum Antonio...[10]
Заслышав имя, народ заволновался – кардиналов по имени Антонио имелось четыре.
– Sanctae Romanae Ecclesiae Cardinalem...[11] – Выдержал драматическую паузу и добавил: – Della Cianza![12]
Толпа загудела пуще прежнего: Антонио был популярен среди римлян, достаточно часто появлялся в ток-шоу на телевидении и давал интервью газетам.
– Qui sibi imposuit Nomen Leo XIV![13]
Крики (Leo! Leo! Leo!) усилились, когда на балконе возник мой брат. Он приветливо помахал собравшимся, произнес короткую речь, в которой поблагодарил кардиналов, избравших его папой, и вознес хвалы Святому Духу.
Я находился среди прочих кардиналов на подступах к балкону и наблюдал за происходящим по небольшому телевизору с выключенным звуком. Антонио с каждой секундой все больше вживался в новую роль, которую ему придется исполнять до последнего вздоха, – роль папы римского. И, надо признать, играл он ее как по наитию.
Папа Лев покинул балкон, сопровождаемый свитой. Все искали близости нового понтифика. Антонио, завидев меня, окликнул:
– Фелиппе, я желаю переговорить с тобой. С глазу на глаз! Сопровождай меня в папские покои! – И добавил для многочисленных свидетелей, как предупреждение: – Речь пойдет о расследовании убийств. Я верю, что ты найдешь виновного!
Старший комиссар Элька Шрепп
– Я к профессору Эдвардсу, – произнесла немецкая комиссарша и решительным шагом направилась мимо секретарши, сидевшей в приемной, к заветной двери.
Дама, мирно говорившая по телефону, подпрыгнула и, как львица, ринулась на защиту святая святых. На редкость неприятная особа, подумала комиссарша, – увядшая кожа, волосы цвета соли и перца, пестрый наряд из восьмидесятых годов и желтоватые зубы. Элька заметила на ее пальце обручальное кольцо и удивилась: не повезло же тому, с кем она состоит в браке, – она на такую лично ни за что бы не польстилась. Преградив Эльке путь, секретарша, расставив руки, безапелляционным тоном заявила:
– Профессора для вас нет! То есть его вообще нет!
Комиссарша усмехнулась:
– Так его нет вообще или только для меня?
...После ошеломительной ночи на квартире профессора Рональда Каррингтона и его сына и разоблачения тайн Туринской плащаницы под утро состоялось заседание «совета безопасности», в который входили оба Каррингтона, старший и младший, Виктория Сикорская, младший инспектор Луиджи Рацци и сама Элька.
Профессор упорно твердил, что знает, где искать сокровища тамплиеров, среди которых, как он был уверен, и находится Евангелие от Иисуса – ультимативное доказательство, которое, вкупе с признанием кардинала Морретти, вскроет козни Ватикана и донесет до людей правду об Иисусе, о том, что произошло две тысячи лет назад на Голгофе и позднее.
– Вы наивны, как дитя, профессор, – заявила Элька, чем рассмешила Джека и разъярила самого Рональда Каррингтона. – Предположим, вам удастся найти евангелие, написанное человеком по имени Иисус. И вы даже презентуете его на пресс-конференции. Но как вы докажете, что, во-первых, это не подделка, хотя бы и античная, и, во-вторых, что этот самозваный Иисус и Иисус исторический и библейский – одно и то же лицо?
Каррингтон, который (как и его сын) был импульсивен и не склонен к долгому планированию, заявил:
– Понимаю ваш скепсис, госпожа старший комиссар, но доказательства будут неопровержимые!
– К примеру? – поджала губы Элька.
– А что вы-то предлагаете? – сделала выпад в ее сторону Виктория. – У вас найдется предложение получше?
Это было произнесено таким заносчивым тоном, что Элька, не сдержавшись, заговорила ядовито:
– Милая моя, я служу в полиции больше двух десятков лет...
– И что из того? – хмыкнула девчонка. – Почтенный возраст – не аргумент!
Элька, которая в последние годы (после своего сорокового дня рождения) все чаще и чаще задумывалась о том, что, в сущности, большая часть жизни, во всяком случае, активной, полной радости движений, секса и вседозволенности, незаметно прошла, угрюмо заметила:
– Возраст – да, зато ум является таковым. – Она еле сдержалась, чтобы не сказать девице, что у той нет ни того, ни другого. – Ватикан открыл на нас охоту, – продолжила Элька. – Убиты два моих друга в Гамбурге. Отравлен Брамс, а до этого сожжен его дом вместе с бесценным архивом. Не исключено, смерть папы Адриана и его секретаря – тоже дело рук наемных убийц из ордена «Перст Божий». Меня разыскивает итальянская полиция, и возглавляет травлю комиссар Барнелли, без сомнения – верный слуга мафии, тесно связанный с церковниками. Нас обложили со всех сторон. Если вы, профессор, соберете пресс-конференцию, и она даже, предположим, состоится, то есть вас до ее начала не арестуют или не убьют, то какие факты вы предъявите журналистам? Занимательные истории? Несоответствия в евангелиях? Фотографии кровавых пятен на плащанице? Древний свиток, написанный человеком, считавшим себя Галилеянином? Пожалуй, Ватикану и не потребуется вас уничтожать, это сделают газеты и телевидение. Вас объявят, как и покойного Брамса, сумасшедшим, который пытается раскрыть древний вселенский заговор, которого, собственно, и нет.
