Хеннинг Манкелль - Перед заморозками
— Я же говорю — жмется. Она просто прилипла к нему. Как будто сама не может идти.
— Можете его описать?
— Высокий. Ну что еще… В шляпе. Длинный плащ.
— В шляпе?
— Серая шляпа. Или синяя. У него все было серое или синее.
— Номер машины?
— Не посмотрел.
— Марка?
— Не знаю. Что вы меня допрашиваете? Приходите ко мне в магазин и треплете нервы, как будто вы из полиции.
— Я из полиции, — сказал Линда и вышла.
Анна по-прежнему, не двигаясь, сидела на диване. У Линды опять появилось чувство, что она чего-то не понимает, не видит, хотя должна видеть и понимать, просто обязана. Она присела рядом.
— Тебе лучше побыть дома. Вдруг Зебра позвонит. Я еду в полицию — поговорить с отцом. Можешь меня подвезти.
Анна вдруг изо всех сил вцепилась ей в руку, так что Линда вздрогнула. И тут же отпустила. Странная реакция. Даже не сама реакция, а ее стремительность.
В вестибюле кто-то ей крикнул, что отец в прокуратуре, вход в которую был напротив. Она пошла туда. Дверь была заперта. Проходящий мимо клерк узнал ее и впустил.
— Отца ищешь? Он в малом конференц-зале.
Он показал ей дверь. Над дверью горела красная лампочка. Линда села в маленькой приемной, пытаясь собраться с мыслями. Она старалась не торопиться, пыталась связать все имеющиеся у нее сведения в какую-то более или менее логичную цепочку.
Она прождала минут десять, хотя ей показалось, что дольше. Из конференц-зала вышла Анн-Бритт Хёглунд и глянула на нее с веселым удивлением. Потом повернулась, заглянула в зал и крикнула:
— К тебе важные посетители!
И ушла.
Отец вышел вместе с очень молодым прокурором. Он представил ему дочь, прокурор поклонился и ушел. Они присели в приемной, и она пересказала все, что произошло, не пытаясь придать этому видимость целостности или хотя бы выстроить события в каком-то порядке. Он долго молчал. Потом задал несколько вопросов — прежде всего его интересовал рассказ Яссара. Он несколько раз возвращался к его словам — Зебра «жалась» к этому незнакомому мужчине.
— Зебра из тех девушек, что жмутся к мужчинам?
— Скорее наоборот — парни к ней жмутся. Она девушка крутая, даже если у нее и есть слабости, она их не показывает.
— И как ты можешь объяснить то, что случилось?
— Именно так и могу. Что-то случилось.
— То есть человек, вышедший с ней из подъезда, увел ее из дому против ее желания?
— Не знаю. Может быть.
— Почему она тогда не позвала на помощь?
Линда покачала головой, но он и не ждал от нее ответа, потому что он уже на него ответил сам.
— Она, может быть, не могла позвать, — сказал он и встал.
— Ты имеешь в виду, что она не жалась к нему? Что ее чем-то накачали? Что если бы он ее не держал, она бы просто упала? То есть она к нему не жалась, а висела на нем?
— Именно это я и имею в виду.
Он зашагал к себе так быстро, что ей пришлось почти бежать. На ходу он постучал в полуоткрытую дверь Стефана Линдмана и распахнул ее — Стефана на месте не было. В коридоре появился Мартинссон. В руках у него был большой плюшевый медведь.
— Это еще что? — раздраженно гаркнул Курт Валландер.
— Мишка. Изготовлен на Тайване. Брюхо набито амфетамином.
— Пусть, черт побери, кто-то еще этим займется.
— Я и собирался отдать его Свартману, если бы ты меня не задержал, — сказал Мартинссон со злостью.
Валландер словно бы и не заметил обиду Мартинссона.
— Постарайся собрать как можно больше людей, — сказал он. — Начнем через полчаса.
Мартинссон ушел. Первое, что она увидела, войдя в его кабинет, — осколки фарфорового быка так и лежали на столе.
— Я не собираюсь его склеивать, — ответил он на ее немой вопрос. — Но я загадал — пусть лежат, пока мы не разберемся с этой историей.
Он перегнулся к ней через стол:
— Ты не спросила Яссара, не слышал ли он, как говорит этот Зебрин спутник?
— Забыла.
— Позвони.
— Я не знаю, какой у него телефон.
Он набрал шесть цифр справочного бюро и протянул ей трубку. Линда попросила соединить ее напрямую. Ответил Яссар — нет, он не слышал, чтобы тот разговаривал.
— Я очень волнуюсь, — сказал он. — Что случилось?
— Ничего, — ответила Линда. — Спасибо за помощь.
Она отдала отцу трубку.
— Ни слова.
Он тихо раскачивался на стуле, уставясь на свои руки. В коридоре послышались какие-то голоса и стихли.
— Мне это очень не нравится, — сказал он наконец. — Соседка права — никакая мать не оставит малыша одного.
— Я что-то такое чувствую, — робко сказала Линда. — Что-то… я должна была бы догадаться, что это, такое ощущение, что это самое «это» где-то совсем рядом. Мне все время кажется, что я должна была бы видеть какую-то внутреннюю связь, как ты это называешь, а я не вижу.
Он внимательно на нее смотрел:
— То есть ты как будто бы уже понимаешь, что случилось? И почему?
Она отрицательно покачала головой.
— Словно бы я каким-то образом ожидала что-то в этом роде… Не знаю, как объяснить. У меня такое странное чувство, что это не Зебра исчезла, а Анна. Опять.
Он долго молчал, не спуская с нее глаз.
— Значит, ты не можешь объяснить свою мысль?
— Если бы…
— Мы дадим тебе и Зебре несколько часов. Если она не появится, а ты не поймешь, что это ты такое знаешь, но не понимаешь, надо действовать. Пока ты останешься здесь.
Она последовала за ним в комнату для совещаний. Отец дождался, пока все собрались, закрыл дверь и рассказал о Зебре. Линда заметила, что все слушают с напряженным вниманием.
— Слишком много исчезновений, — закончил Курт Валландер. — Исчезают, возвращаются, опять исчезают. Случайно или же по каким-то пока непонятным для нас причинам, все эти исчезновения крутятся вокруг моей дочери. От этого, как вы понимаете, ситуация нравится мне еще меньше.
Он бросил ручку на стол так, что она подпрыгнула, и рассказал о встрече с Анитой Тадеман. Линде было очень трудно сосредоточиться. Она все время ерзала на стуле, пока Стефан не посмотрел на нее и не улыбнулся. Тогда она вновь заставила себя слушать внимательно.
— Аниту Тадеман приветливой дамой не назовешь. Это скорее пример того, насколько малоприятными и высокомерными могут быть люди из так называемого сконского высшего класса, у которых остались замки и другое состояние. Но она поступила правильно — обратилась в полицию, потому что посчитала это важным. Один из ее родственников — он живет там же неподалеку — видел на опушке леса какую-то странную компанию. Минимум двадцать человек. Появились и исчезли. Это, конечно, могли быть туристы, но уж очень таинственно они себя вели, будто прятались. Непохоже на туристов.
— А на что похоже? — прервала его Анн-Бритт.
— Мы не знаем. Но там рядом есть, как вы помните, избушка на курьих ножках, где была зверски убита женщина.
— Там двадцать человек не поместятся. Если предположить, что они там ночуют.
— Знаю, что не поместятся. И все равно, эти сведения очень важны. Мы уже знаем, особенно после Френнестадской церкви, что преступник не один. А теперь нельзя исключить, что их много.
— Это странно, — сказал Мартинссон. — У меня не укладывается — ты считаешь, что мы имеем дело с целой бандой убийц?
— Это может быть секта, — сказал Стефан Линдман.
— А может быть, и то и другое, — сказал Валландер. — Или что-то третье, о чем мы пока не имеем ни малейшего понятия. К тому же это может быть и просто чепуха. Выводов пока не будем делать, даже предварительных… Ну хорошо, давайте оставим в покое госпожу Тадеман и продолжим.
Стефан рассказал о Хокане Хольмберге и ключах. О том, что Линда была с ним, он умолчал.
— Опять человек с акцентом. Наш норвежский след. Или норвежско-датский. Опять он на горизонте. То есть мы можем предположить, что это ключи от церквей в Хурупе и Френнестаде.
— А что предполагать, когда мы это точно знаем, — сказал Нюберг. — Сравнивали.
Все замолчали.
— Норвежец заказал ключи, — сказал Курт Валландер. — Американку удавили в церкви. Кто и почему. Вот это мы и должны понять в первую очередь.
Он повернулся к Анн-Бритт:
— Что говорят датчане о человеке по имени Вигстен?
— Учитель фортепиано. Раньше работал концертмейстером в Королевской опере, был очень популярен. А сейчас совершенно не в себе, и ему все труднее себя обслуживать. Но никому не известно, чтобы кто-то у него жил, и в первую очередь ему самому.
— А Ларсен?
— Продолжает настаивать на своей версии с наркотиками.
Курт быстро глянул на дочь.
— Задержимся на минутку в Дании, — продолжил он. — Что удалось узнать об этой женщине, Сильви Расмуссен?
Мартинссон покопался в папке и выудил нужную бумагу.
— Она беженка, приехала в Данию после обвала Восточного блока. Тогда ее звали по-другому. Обычная история — наркотики, улица, проституция. Ее, похоже, любили — и подруги, и клиенты. Никто ничего плохого о ней не говорит. Ничего примечательного в ее жизни нет, если, конечно, не считать, что вся ее жизнь — это трагедия.
