Хеннинг Манкелль - Перед заморозками
— Ты должна рассказать остальным, — сказал он.
— Я не могу.
— Почему?
— Я нервничаю. Я могу ошибиться. А вдруг та женщина из Талсы — девственница? Вообще слова «аборт» не слышала?
— Я даю тебе час на подготовку. Не больше, — сказал он и поднялся. — Пойду скажу остальным, что соберемся через час.
Он вышел, хлопнув дверью. Линде показалось, что она теперь вообще не сможет выйти из комнаты, что он ее запер. Не ключом, а этим приказом, этим отмеренным временем для подготовки — час, не больше. Ей надо все записать. Она потянула к себе первый попавшийся из лежащих на столе блокнотов. Открыла — на первом же листе была дурно нарисована голая женщина в откровенно зазывной позе. С удивлением обнаружила, что блокнот принадлежит Мартинссону. А чему удивляться? Почти все знакомые парни половину времени тратят на то, чтобы мысленно раздевать всех попадающихся им на глаза женщин.
Рядом с диапроектором она нашла чистый блокнот, записала имена всех пяти женщин и кружочком обвела имя Зебры.
Через сорок пять минут ее заточения дверь открылась и вошла целая делегация. Впереди маршировал отец, размахивая каким-то листочком.
— Харриет Болсон дважды делала аборт.
Держа в руке все те же очки без дужки, он прочитал:
— We do not easy and openly talk about these matters over here. I had to rise my voice, and it helped. Yes, Sir, indeed that woman did twice what you thought. I guess it is important. Why?[30]
Он сел, и все остальные последовали его примеру.
— Вопрос Кларка Ричардстона имеет решающее значение. Почему? Это мы должны доказать. Пожалуйста, Линда, изложи твою теорию.
Линда глубоко вдохнула и, чудом ни разу не сбившись, рассказала о своих подозрениях.
— Совершенно очевидно, что Линда наткнулась на след, который может быть очень важен. Мы, конечно, ни в чем не можем быть уверены, мы продолжим двигаться очень осторожно, потому что опора все время ускользает. Но, конечно, Линдину теорию мы должны учитывать, может быть, она ближе к истине, чем все то, что нам до сих пор удалось напридумать.
Дверь открылась. Демонстративно на цыпочках вошла Лиза Хольгерссон и присела с краю. Курт Валландер бросил бумагу на стол и поднял руки, как будто вот-вот он даст знак и под его управлением грянет оркестр.
— Мы видим перед собой что-то, чему даже и названия подобрать не можем, и все же это что-то существует.
Он поднялся и придвинул штатив с большим, метр на метр, блокнотом, которым пользовались при докладах вместо грифельной доски. На первом же листе было крупно написано: «Повысьте же зарплату, мать вашу так!» Все оживились, даже Лиза Хольгерссон засмеялась. Курт Валландер наконец нашел чистый лист. Он улыбнулся.
— Как вы знаете, я очень не люблю, когда меня перебивают. Освистать можете сразу, как закончу.
— У меня даже помидоры есть, — грозно сказал Мартинссон, — Анн-Бритт припасла тухлые яйца, остальные просто начнут стрелять… Твоя дочка, похоже, уже пристрелялась. У тебя, кстати, повязка промокла. Ты похож на Добельна при Ютасе.[31]
— Это еще кто такой? — спросил Стефан Линдман.
— Тот, который мост охранял в Финляндии, — сказал Мартинссон. — Чему вас только учили в школе?
— Того по-другому звали, кто мост охранял, — сказала Анн-Бритт. — Мы в школе проходили, это какой-то русский писатель написал.
— Финский, — уверенно сказала Линда. — Его звали Сибелиус.[32]
— О, дьявол, — растерянно пробормотал Курт Валландер.
Мартинссон встал:
— Это надо выяснить. Я позвоню Альбину, моему брату. Он учитель.
Мартинссон вышел.
— Мне кажется, его звали не Сибелиус, — сказала Лиза Хольгерссон. — Но что-то в этом роде.
Наступило молчание. Все ждали Мартинссона. Он появился через несколько минут.
— Топелиус,[33] — сказал он. — Его звали Топелиус. Но у Добельна и в самом деле была здоровая повязка на лбу. Так что я был прав.
— Никакой мост он не охранял, — пробормотала Анн-Бритт Хёглунд.
Наступила тишина.
— Итак, попытаемся суммировать все, что нам известно, — сказал Курт Валландер.
Он говорил довольно долго, потом сел и сказал:
— Мы сделали упущение. Надо было этому маклеру, тому, что продал дом в Лестарпе, дать послушать эту запись с «горячими» лебедями. Привезите его сюда побыстрей.
Мартинссон снова вышел. Стефан Линдман приоткрыл окно.
— А Норвегию запрашивали, что это за Тургейр Лангоос? — поинтересовалась Лиза Хольгерссон.
Курт Валландер посмотрел на Анн-Бритт.
— Ответ пока не пришел, — сказала она.
— Выводы, — сказал Валландер и поглядел на часы, давая понять, что совещание скоро закончится. — Рано еще, конечно, но мы должны уже сейчас работать в двух направлениях. Во-первых, потому, что все вроде бы связывается, во-вторых, потому, что ничего не связывается. Но за исходный пункт примем, что мы имеем дело с людьми, планирующими и совершающими поступки, на первый взгляд представляющиеся чистейшим безумием, но для них это никакое не безумие. Жертвы, пожары, ритуальные убийства. Я все думаю про эту Библию, куда кто-то вписывал новые тексты. Легче всего заявить — это псих. Но, может быть, и не псих. Целенаправленный план, целеустремленные исполнители… Но при этом непостижимая, извращенная жестокость. Я, помимо всего прочего, твердо уверен, что надо спешить. Они словно бы нагнетают темп. Сейчас главное — найти Зебру. И поговорить с Анной Вестин.
Он повернулся к Линде.
— Я попрошу тебя привести ее сюда. Для дружеского, но совершенно необходимого собеседования. Скажи, что мы все обеспокоены исчезновением Зебры.
— А у кого малыш?
Вопрос Анн-Бритт Хёглунд был обращен к Линде. На этот раз никакого высокомерия в ее манере не было.
— У соседки. Она иногда берет мальчика, если Зебре куда-то надо.
Курт Валландер припечатал ладонь к столу, давая понять, что совещание закончено.
— Тургейр Лангоос, — сказал он, поднимаясь. — Поторопите коллег в Норвегии. А все остальные — на поиски Зебры.
Она пошла с ним выпить кофе. За четверть часа они не сказали друг другу ни слова. Молчание прервал присевший к столу Свартман:
— В Вестеросе нашли отпечатки пальцев, совпадающие с экслёвскими. Может оказаться, что и протекторы те же. То есть не в Вестеросе и Экслёве, а в Сёльвесборге и Треллеборге. Думаю, тебе это было бы интересно.
— Вовсе нет. Я даже не знаю, о чем ты говоришь.
Свартман выглядел совершенно несчастным. Линда хорошо знала, как невыносим отец, когда он в плохом настроении.
— Динамит, — сказал Свартман. — Кражи динамита.
— У меня сейчас нет времени. Что, больше некому этим заняться?
— Я этим занимаюсь. Это не я, а ты сказал, что хочешь знать подробности.
— Разве я так сказал? Не помню. Но теперь вижу — работа кипит.
Свартман поднялся и ушел.
— О чем он говорил?
— Одно из дел. Похоже на организованные кражи динамита. Уже несколько месяцев прошло. В Швеции, по-моему, никогда не воровали взрывчатку в таких масштабах. Вот и все.
Они пошли в его кабинет. Минут через двадцать Мартинссон постучал и, не дожидаясь разрешения, распахнул дверь. Увидев Линду, он удивился:
— Извини.
— В чем дело?
— Приехал Туре Магнуссон — слушать запись.
Отец буквально спрыгнул со стула, схватил Линду за руку и потащил за собой. Туре Магнуссон почему-то нервничал. Мартинссон пошел за лентой. Поскольку отцу позвонил Нюберг и немедленно начал свару по поводу какого-то тормозного следа, который они прошляпили, Магнуссоном пришлось заниматься Линде.
— Вы нашли этого норвежца?
— Нет.
— Не уверен, опознаю ли голос.
— Никто этого и не требует. Мы можем только надеяться.
Отец повесил трубку. Вернулся Мартинссон. Вид у него был озабоченный.
— Запись должна быть здесь, — сказал он. — В архиве ее нет.
— Никто ее не вернул? Так надо понимать? — раздраженно спросил Валландер.
— Я не возвращал.
Они начали искать на полке за магнитофонами. Отец сунул голову в дежурку.
— Мы потеряли запись, — заревел. — Кто-нибудь может помочь?
К поискам присоединилась Анн-Бритт. Но пленки не было. Валландер постепенно наливался кровью. Но взорвался не он, а Мартинссон.
— Какого черта, — заорал он. — Какого черта! Как можно работать, если важнейшие архивные материалы просто-напросто исчезают!
И швырнул об стенку инструкцию к магнитофону. Поиски продолжались. Линде на какой-то момент показалось, что вся истадская полиция ничем другим не занимается, кроме поисков несчастной магнитофонной пленки. Запись исчезла. Линда глянула на отца. Он выглядел смертельно уставшим, даже потерянным. Но она знала, что это ненадолго.
— Что ж, нам остается только извиниться, — наконец сказал он Туре Магнуссону. — Запись, как видите, исчезла. И голос вместе с ней.
